Господь готовил меня для служения в Сибири…
Начавшийся 19 июня с.г. Год священника предполагает особое внимание к священническому призванию вообще и к конкретным священникам, работающим в нашей епархии, в частности. Мы молимся о новых призваниях к священству, мы молимся за ныне трудящихся на ниве Господней священников, мы готовимся внимательно выслушать их собственное свидетельство… Среди 50 работающих в нашей епархии священников есть очень разные люди: и в том, что касается их национальности, и в том, что касается их личного пути к призванию. Совсем немного осталось таких, кто вышел из среды традиционных российских католиков, чье священническое призвание сформировалось в суровые годы атеистической диктатуры. К числу этих «немногих» относится наш Владыка Иосиф Верт, недавно отметивший «серебряный» юбилей своего священства. К ним принадлежит и о. Антон Гсель (ныне – настоятель в Екатеринбурге, декан Уральского деканата). Сегодня мы публикуем его свидетельство, прозвучавшее (как и свидетельство Владыки Иосифа) в дни Епархиальной пастырской конференции в мае этого года.
Готовясь к выступлению, я размышлял о начале человеческой жизни. Оказывается, человек просто обречен быть верующим. Нам говорят, что мы родились тогда-то и тогда-то, а мы этого не помним, как не помним и свои ранние годы. Нам ничего не остается, как просто поверить в то, что нам сообщили. Вот и я верю, что родился 3 августа 1964 г. Как и наш Владыка, я – родом из семьи российских немцев, проживавшей, однако, не в Казахстане, а в Таджикистане, в городе Душанбе. Мои родители были потомками немецких колонистов (из Эльзаса и Лотарингии), приехавших в Российскую империю еще в XVIII веке по приглашению царицы Екатерины II и заселивших причерноморские степи (это – территория современной Украины). Во время Второй мировой войны нацисты, оккупировавшие Украину, принудительно выселили их в Польшу, а затем коммунистические власти предложили им вернуться на родину. Нормальное отношение к переселенцам закончилось, как только они пересекли границу Польши с Белоруссией. После нескольких недель, проведенных под открытым небом, их в телячьих вагонах повезли в Сибирь, отобрав предварительно всё имущество. Так приблизительно в 1947 г. мои родители, будучи еще подростками, оказались в Новосибирске. Здесь они вступили в брак, здесь родились мой старший брат – известный церковный композитор Георг Гсель, и моя старшая сестра. Мне не так-то легко ответить на вопрос: где моя родина? По паспорту – Таджикистан, но я ощущаю внутреннюю связь и с Сибирью, и с Украиной, и с Польшей, причем это – не пустые слова. Все эти, кажущиеся случайными перипетии (хотя у Бога нет ничего случайного) оказали самое непосредственное влияние на формирование моей личности, как и на формирование моего призвания.
Об условиях жизни российских немцев при так называемой «комендатуре» хорошо рассказал наш Владыка, а когда после смерти Сталина в 1953 г. ссыльные получили относительную свободу (исключительно в пределах Сибири, Казахстана и Средней Азии), мои родители выбрали для местожительства теплый Таджикистан. Слишком уж намерзлись и наголодались они в Новосибирске, где им, еще детям (13-14 лет) приходилось жить в землянках, работать в неотапливаемых цехах завода при 30-градусном морозе, поднимать тяжести, довольствоваться краюхой хлеба в день и обходиться без зимних вещей.
Мой путь веры был несколько сложнее, чем у тех моих собратьев, кто родился и жил в Караганде. Религиозная жизнь многочисленной душанбинской немецкой общины восстанавливалась медленнее. Здесь долгое время не было постоянных священников. Иногда появлялся священник, но всегда проездом, ночью, чтобы тут же уехать. По правде говоря, его не так-то просто было застать. Разумеется, были запрещены все религиозные собрания, но верующие католики собирались на кладбищах, под предлогом посещения могил друзей и родственников. Здесь они вместе пели религиозные гимны, литании, молились Розарий. Посещение кладбищенских молитвенных собраний вместе с мамой – это одно из первых воспоминаний моего детства. Эти собрания были весьма многочисленны – не менее 1000 человек каждое воскресенье, и было очень много детей. Конечно, мы молились и дома в семейном кругу. Признаюсь честно, что эта религиозная жизнь особого восторга у меня тогда не вызывала. Я по возможности старался увильнуть от молитвы, и мне явно не хватало катехизации. Молились католики очень много, иногда несколько семей собирались у кого-то дома для совместной молитвы, но мало кто что мог объяснить. Когда я достиг подросткового возраста, у меня накопилось немало вопросов относительно религии, а ответить на них было некому.
Наконец, в Душанбе появился первый священник. Я думаю, о нем необходимо вспомнить особым образом: он имел отношение к очень многим приходам и в Средней Азии, и здесь, в Сибири. Это был о. Иосиф Свидницкий – «живая легенда» советских времен. Шел 1977 г. – время глубокого брежневского застоя, когда наказывали за любое проявление религиозности. И вот, пошел слух, что приехал священник из Украины, купил дом на окраине города, и в этот дом можно теперь собираться на молитву. Я впервые появился в том доме в 13 лет – критический подростковый возраст. Первое впечатление было не самым радужным: маленькое помещение битком набитое бабушками в черных платках, за спинами которых священника не удавалось разглядеть даже мне – очень высокому парню, запах ладана, свечей… Разумеется, я и понятия не имел, что такое Месса, зачем вообще нужен священник. Однако моей маме, хотя и с трудом, удалось убедить меня, что в церковь ходить нужно. Вскоре я познакомился лично с о. Иосифом. Он очень стремился привлечь в церковь детей, молодежь, хотя стоило ему это весьма дорого, как морально, так и материально: его постоянно вызывали к уполномоченному, он то и дело платил какие-то штрафы, а церковь раз за разом навещали подозрительные личности, очевидно, из «органов».
О. Иосиф преподал мне условное Крещение (в младенчестве я был крещен некой бабушкой), затем – Первую исповедь, Первое Причастие. И я стал прислуживать на Мессе, причем не только по воскресеньям. Вообще нас – детей-министрантов – было около 40 человек, да и сама община была немаленькой: в воскресенье насчитывалось свыше 800 человек, приступающих к Причастию. Очень нас сплотило общее дело – строительство храма. Старенький крошечный дом был снесен, и на его месте исключительно силами самих же прихожан был воздвигнут довольно-таки приличный храм с хорами по всему периметру.
Каковы были мои ощущения тех лет? С одной стороны, было просто здорово! У нас был свой круг молодежи, мы постоянно что-то предпринимали, изобретали, проявляли активность… Мне было очень интересно и весело. С другой стороны, однако, я не могу сказать, что мое обращение ко Христу тогда было по-настоящему глубоким. Это, наверное, касается и многих моих сверстников. Кое-кто из них, выехав позднее в Германию, отошел от Церкви. Может быть они не нашли в немецкой Католической Церкви того ощущения единой семьи, какое было у нас в Душанбе? Не нашли той взаимопомощи и поддержки, какая была в католической диаспоре российских немцев? Наверное, и их личная вера не была вполне зрелой. Религиозное воспитание в детские и юношеские годы не избавляет от необходимости сделать личный выбор, лично услышать призыв Христа: «Следуй за мною». Я впервые услышал этот, обращенный лично ко мне призыв, когда служил в армии.
В армию я был призван в 1983 г. Тот, кто имеет представление о Советской армии, хорошо поймет мое состояние: первый год моей службы я молился непрерывно, я молился больше, чем за всю мою предыдущую жизнь вместе взятую. У меня почти не было возможности оставаться одному, тем не менее, я молился каждую минуту, каждое мгновенье, мысленно вставая на колени и проливая слезы. Зато второй год службы поначалу казался очень легким: я пользовался почти неограниченным доверием командира роты, уважением товарищей… И тут разразилась гроза: в Новосибирске был арестован бывший настоятель нашего прихода о. Иосиф Свидницкий, в его записной книжке был найден адрес моих родителей, КГБ нагрянул к ним с обыском. Перерыто было буквально всё, но сыщики так и не увидели лежащую на столе книжку о явлениях Богородицы в Фатиме, за которую тогда давали тюремный срок. Это было настоящее чудо! Но зато была обнаружена благодарность командования моей воинской части, присланная моим родителям. И пошла в мою часть депеша из органов госбезопасности. До сих пор помню, как с меня срывали сержантские лычки, как комбат кричал на меня перед строем: «я тебе покажу: не убий…». В итоге, мои последние 6 месяцев службы в армии оказались едва ли не тяжелее, чем первые. Но именно в это время у меня впервые появилась и оформилась мысль о духовном призвании. Увольняясь из армии, я уже знал, что буду делать: я хотел целиком посвятить себя Господу. Вначале я думал о призвании монаха-францисканца, но затем – с помощью моего настоятеля – пришел к выводу, что Бог хочет видеть меня просто епархиальным священником.
О конкретных возможностях реализации моего намерения я тогда почти ничего не знал, но, вероятно, Сам Господь направлял мои шаги. После долгого путешествия по Литве я оказался в Риге, где, как я слышал, была семинария с преподаванием на русском языке. Ее адрес мне удалось раздобыть. Инспектор семинарии, о. Янис Пуятс (ныне – архиепископ, глава Рижской митрополии) даже испугался, увидев меня, прибывшего из долгих странствий, немытого и небритого. Между тем, шел 1985 г., и о каких-то свободах тогда и не помышляли. Существовала квота: из одного прихода в семинарию мог поступить один кандидат раз в 10 лет. Из моего прихода в Душанбе до меня в семинарию никто не поступал, так что формальных поводов отказать мне не было. Но мое решение дорого обошлось моей семье: всех домашних вызывали в «органы», допрашивали, угрожали… С моим братом беседовали три следователя в течение шести часов, сменяя друг друга. Сам я в то лето 4 раза летал в Ригу и обратно (с деньгами мне помогал настоятель), чтобы избежать «бесед по душам» в КГБ. Еще одно испытание мне предстояло пройти в Риге, уже после зачисления в семинарию. Всех «новеньких» вызывали по одному к местному уполномоченному по делам религий и усиленно склоняли к «сотрудничеству». Но меня уполномоченный по каким-то причинам смог принять лишь в самом конце рабочего дня. К этому моменту он – пожилой человек – вероятно, решил «расслабиться», а потому слабо осознавал, что происходит. Мои бумаги он подписал не глядя.
Учась в семинарии, готовясь стать священником, я задумывался о своем будущем, о месте грядущего служения. Сначала я не сомневался, что это будет Средняя Азия или Казахстан. Затем один мой однокурсник и хороший друг (ныне он епископ на Украине) рассказал мне о Закарпатье: оказывается и там католики (этнические немцы, венгры, словаки) очень нуждаются в священниках. Я решил, что служение в Закарпатье – это и есть мое призвание и принялся усиленно изучать венгерский язык. В результате мне пришлось убедиться, насколько верна поговорка: «Если хочешь насмешить Бога, расскажи Ему о своих планах». Провидение Божие устроило всё совершенно иначе: я оказался в той самой «холодной и страшной» Сибири, откуда в свое время бежали мои родители, а конкретно – в Томске, причем сразу – в роли исполняющего обязанности настоятеля. Я так и не прошел обычную для молодых священников практику викария. Дело в том, что власти довольно неожиданно вернули томской католической общине здание храма, и никто не представлял, что делать дальше. В такой ситуации присутствие постоянного священника было просто необходимо. Только тогда мне, наконец, стал понятен Божий замысел обо мне. Оказывается, Господь, загодя и целенаправленно, готовил меня для служения в Сибири, хотя я об этом до поры, до времени не догадывался. Я от всего сердца благодарю тех людей, с которыми мне довелось встретиться на моем жизненном пути: тех, кто способствовал формированию моего священнического призвания и его осуществлению, тех мирян и сестер-монахинь, с помощью которых я – тогда неопытный священник – созидал свой первый в жизни приход, и, конечно же, моих собратьев в священническом служении, в разные годы вместе со мной трудившихся в Томском приходе: о. Ярослава Митжака, о. Георгия Пачусского, о. Казимира Юзьвика, о. Адама Романюка, о. Андрея Дуклевского. Каждая такая встреча становилась для меня новым утверждением в моем призвании. А потому я, прежде всего, хочу поблагодарить Того, Кто эти встречи устраивал, Того, кто указал мне путь и подарил призвание – моего Господа Иисуса Христа. На своем опыте могу сказать, что самая глубокая, самая сокровенная радость священника – это радость послушания Ему.
