«Западная духовность vs восточная духовность» – сравнительный анализ игумена Петра (Мещеринова)

admin skg Апрель 01, 2021

«Западная духовность vs восточная духовность» – такую тему предложил для размышлений игумену Петру (Мещеринову) главный редактор религиоведеческого сообщества «Сакральные тексты» теолог Алексей Макаров. Онлайн-беседа состоялась 26 марта.

Отец Петр отвечал на дискуссионные вопросы, сравнивая православную духовность с западной, но не претендуя на всеобъемлющий охват темы. Восточную духовность в его изложении представлял, в основном, свт. Феофан Затворник, оказавший в свое время большое влияние на о. Петра. В части западной духовности он сосредоточился на наследии немецких пиетистов конца XVII-XVIII вв., которые ему хорошо известны (некоторых из них – Иоганна Арндта, Герхарда Терстегена, Валентина Вайгеля он переводил на русский язык).

Предлог «versus» в теме беседы предполагает противопоставление восточной и западной духовности. Однако важно помнить, что «в целом основы западной и восточной церковной духовности одинаковы, они исходят из стремления человека ко Христу и ответа на это Господа», отметил о. Петр. Он не противопоставляет восточную и западную духовность, но рассуждает об акцентах, которые полезно знать и учитывать.

По словам игумена, восточная духовность в большей степени, чем западная, имеет некое «неизжитое наследие платонизма, эллинизма и пелагианства». С практической точки зрения отсюда проистекает восточная аскетика взаимоотношений с Богом, основанная на том, что Бог – не «живой Бог Библии, а некий далекий неоплатонический бог-механизм, который равнодушно взирает на наши усилия, пока мы по наставлениям св. отцов делаем то-то и то-то». Этот акцент на «пелагианский самоподвиг» – противоположность западной духовности, которая «настаивает на последовании Христу (о. Петр упомянул в связи с этим известное сочинение Фомы Кемпийского «О подражании Христу», которое не раз переводилось в России в XVII-XIX вв.)

Соотношение веры и таинств – здесь разные акценты духовности о. Петр видит так: на Востоке таинства считаются главным источником духовной жизни, а вера «как-то отходит на второй план»; а западный традиционный протестантизм ставит во главу угла «живую веру, личностное богообщение», при этом таинства трактуются как «запечатление и обновление веры и подпорки для нее».

Соотношение веры и личного аскетического подвига – следующий вопрос: «У нас благодать Божия стяжавается подвигом. Условно западный вариант – благодать даруется и только так, ее никак нельзя стяжать в себе, она принимается верой, а вот сохраняется только подвигом». О. Петр специально отмечает этот акцент, считая его важным моментом «дезориентации» православного неофита – «он приходит в церковь с желанием приблизиться к Богу, а ему говорят: начни подвизаться, подвиг – главное содержание христианской жизни; подвизайся, поставь себя в максимально аскетические условия – и будет тебе благодать». И человек с таким подходом усердно подвизается, но, по наблюдениям о. Петра, как правило, остается один, без Бога.

Разумеется, это не ставит под сомнение аскетический опыт святых подвижников Востока, но о. Петр обращает внимание на «соблазн генерализации» этого опыта: св. отцы описывают свои подвиги в общеназидательном ключе, но необходимо учитывать, что каждый из них пишет о своем личном опыте, который нельзя распространять на всех. В западной духовной литературе больше текстов, написанных от первого лица, когда люди описывают свой личный опыт.

Это подтверждает и разное отношение к тому, что в церкви называют «крестоношением». Восточный подход состоит, по словам о. Петра, в том, чтобы «наложить на себя максимальное количество аскетических неудобств». А западные учителя (например, архиепископ Фенелон) призывают к обратному – не надо искать своих крестов, своего суперподвига, а принимать то, что дает Бог, и извлекать из этого назидание.

В этом же ключе рассматривается и церковная педагогика, которая учит бороться с грехом и со страстями. Восточный принцип – это сама борьба, поиск неисчислимых грехов у себя («как песок морской»), что отнимает 95 % времени и ресурсов христианина. У пиетистов другой подход: не отрицая евангельской необходимости борьбы с грехом, они сосредотачиваются на «созерцании Христа и восприятии Его руководства, в результате грехи сами по себе не привлекают такого внимания, а «истаевают»».

Важный пункт – вопрос духовного руководства. Подразумевается, что человек – падшее существо, и необходимо заменить свою волю следованием воле Божьей. Из этого общепринятого библейского положения православная дидактика делает свой вывод – велит отсечь свою волю перед другим человеком, «таким же грешным и часто безумным». «На практике это приводит к произволу духовников. Есть масса ужасающих примеров, когда духовники ломают жизнь людей». А пиетистская литература учит воспринимать личное внутреннее руководства Бога. Конечно, в сфере душепопечения необходимы пастыри, духовники, но должны быть совсем другие акценты, а плодом такого попечения должен быть «мир с Богом и людьми, внутренняя тишина», считает выступавший.

Говоря о молитве, о. Петр также отметил различия в ее понимании. В православии, считает он, молитва – это в большей степени одностороннее обращение, «говорение Богу»; «ответа мы не слышим, а свт. Игнатий Брянчанинов приучил, что и нельзя слушать ответ, дабы не впасть в прелесть и гордость». В западном изводе молитва понимается шире: это не просто изложение наших просьб, нужд, отражение нашего состоянии, но и молчание, пребывание в соприсутствии Бога. «Нужно давать Богу говорить», – сказал о. Петр и привел слова Терстегена: «Дайте Богу место».

Историческому христианству свойственно смешивать «общерелигиозное и специфически христианское», продолжил о. Петр. Конечно, при распространении любой религии нельзя избежать ее социальной адаптации, смешения с разными феноменами общественной жизни, укоренения «общерелигиозного» компонента. «Общая религиозность» необходима: храмы, ритуалы, сакральные места и т.д. Но в православном церковном назидании доля этого компонента оказалась весьма значительной. А пиетистская духовность старается «отделять религиозность падшего естества от благодатной, двусторонней, не ограниченной храмом жизни во Христе, прежде всего внутренней, личной, и уже как следствие ее – общинной».

Анализ о. Петра Мещеринова основан на личном опыте: он рассказал, что начал свой монашеский путь в 1991 г. «с искренним желанием, с призванием от Бога проводить жизнь в церковном богообщении». С благодарностью он вспоминает «начальство», которое дало ему возможность в разных форматах «стараться воплощать в жизнь святоотеческие заветы из Добротолюбия» – в монастыре, в скиту, в нескольких годах отшельничества в Пермских лесах. Итогом этих усилий стал кризис: «Церковная педагогика меня уверяла: следуй советам св. отцов максималистским образом – и обретешь плод духовный, искомое богообщение. Но обрел я расстройство здоровья, проблемы с нервами, многие сомнения, т.е. исключительно отрицательный опыт… Неужели церковь меня обманула? Сейчас могу ответить: нет, не обманула, но запутала, не туда повела, именно в силу педагогической неразвитости в духовной сфере». Выход из кризиса о. Петр связывает со знакомством с текстами немецких пиетистов: «Я очень благодарен Богу, что Он провел меня через кризис и прямо-таки всучил мне в руки эти тексты». Он не считает пиетизм абсолютной вершиной духовного опыта, но лично для него эти тексты – «комментарии, который Господь мне дал для понимания Евангелия». Игумен видит свое служение в том, чтобы эти тексты были доступны на русском языке. Не считая их универсальным мерилом духовной жизни для всех, он надеется, что «кому-то это поможет, поскольку каждого человека Бог ведет индивидуально». Именно поэтому нельзя ответить на вопрос: какая же духовность – восточная или западная – более совершенна и почему? «Поскольку это дело личное, общего ответа быть не может», – заключил о. Петр, призывая знакомиться с разными типами духовности по источникам, а не по пересказам популярных лекторов.