Церковь и империя: история России
«Невозможно отделить историю Русской Церкви от истории России. <…> Подобно тому, как православие является одним из наиболее важных факторов в истории России, точно так же судьба России определяет судьбу русского православия». Эти слова выдающегося богослова и знатока русской культуры о. Александра Шмемана могут с полным правом служить в качестве предисловия к последней работе Джованни Кодевиллы «История России и соседних стран. Церковь и империя». Книга была опубликована в четырёх томах миланским издательством «Jaca Book». Автор поставил себе целью проследить долгую и сложную историю России, следуя путём Православной Церкви, особенно в её отношениях с государством.
Работа представляет собой итог более чем сорокалетнего исследования автора — Джованни Кодевиллы, юриста, профессора церковного права в университете Триеста. От первых исследований системы власти и свободы совести в СССР, а затем через пунктуальный анализ советского законодательства о культах и религиозных объединениях («Церковь и государство в Советском Союзе», Jaca Book, 1972) автор перешёл к теме, объединяющей правовой подход с историческим экскурсом, охватывающим длительный период («Царь и патриарх: отношения между престолом и алтарём в России от истоков до наших дней», Дом Матрены, 2008).
Первый том («Русское средневековье. X-XVII века») начинается со встречи между византийским миром и восточными славянами, с обращения Киевского княжества в христианство. Это был решающий шаг, который помог сформировать культурную, религиозную и политическую матрицу русской истории, а также историю украинских и белорусских земель. В этом контексте у Константинополя была позаимствована концепция согласия между политической и религиозной властями. В данном случае речь идёт не об исторической модели, а о концептуальном прототипе. В ранние этапы своей истории религиозный мир русского православия принял черты, которые сохранились в последующие столетия: от впечатляющей литургии до первостепенной роли монашества, от разработки богословия красоты до проявления различных форм духовной свободы.
С татарским нашествием с востока и расширением Великого княжества Литовского на запад, геополитические события переплетены в повествовании автора с извилистым путем отношений между русским православием и западным христианством. Этот путь вьётся через конфликты и попытки объединения (Ферраро-Флорентийский Собор 1439 года), через контакты, установленные путешественниками. С этим также связано рождение грекокатолических Церквей, присоединившихся к Риму между шестнадцатым и семнадцатым веками. Автокефалия русской Церкви в 1448 году, конец Византийской империи в 1453 году, коронация первого царя Ивана IV Грозного в 1547 году и создание Московского Патриархата в 1589 году отмечают этапы трансформации Московии в православную империю. Эсхатологическая теория Москвы как Третьего Рима и теократическое видение московского государства составляют идеологически-правовой сюжет этого периода, который Джованни Кодевилла тщательно реконструирует, особенно в отношении принятия законов и правил со стороны Церкви и государства.
Глубокие изменения, внесённые Петром Великим в церковную жизнь и в сферу отношений между Церковью и государством, открывают второй том «Имперская Россия от Петра Великого до Николая II. 1682-1917». Упразднение патриаршества и создание Священного Синода в качестве руководящего органа Церкви во главе с государственным чиновником, положило начало синодальной системе, основанной на заметном подчинении Церкви государству, которое продолжалось до 1917 года. С институциональной точки зрения Церковь была приравнена к министерству, которым управлял император. Однако было бы упрощением рассматривать её лишь как структуру государственной бюрократии: несмотря на подчинение царской власти, она продолжала оставаться сложной и разветвлённой реальностью, которая выражала значительную религиозную и культурную жизнеспособность и сохраняла свою собственную форму. Она была независима от формы государства, отмечает автор, указывая на духовное возрождение и культурные течения, которые оживляли православие в Российской империи особенно в девятнадцатом веке.
Второй том заканчивается февральской революцией 1917 года и её последствиями, а также собором, который Церковь, наконец, смогла созвать. Церковь воспользовалась этой возможностью, дабы восстановить архитектуру церковного управления в соответствии с каноническими нормами. Собор постановил воссоздать институт патриаршества, и в дни Октябрьской революции — спустя более двух столетий — был вновь избран Патриарх Московский, которому пришлось сразу же столкнуться с революционной бурей.
Третий том исследования целиком посвящён событиям коммунистического периода («Советская империя. 1917-1990»). Анализ советского законодательства о культах — в чём Кодевилла является весьма компетентным — сопровождается реконструкцией различных этапов антирелигиозной политики и отношений между большевистской властью и Православной Церковью.
Историография последней четверти XX века открыла многие неизвестные ранее факты благодаря важной документации, которая стала доступной после открытия архивов советского времени. В своём повествовании Джованни Кодевилла анализирует антирелигиозное наступление, начатое в январе 1918 года, террор тридцатых годов, а затем переломный момент 1943 года, когда вступила в силу новая сталинская политика по отношению к Православной Церкви. За возобновлением агрессивной антирелигиозной политики в годы правления Никиты Хрущёва следует долгий период брежневского застоя, который, в конце концов, выливается в горбачёвскую перестройку с новым законом о свободе вероисповедания. События жизни Церкви, зажатой между преследованием и контролем, представляют собой ещё одну повествовательную ось этого тома, в котором автор особо останавливается на личностях Патриарха Тихона (Беллавина) и митрополита, а затем Патриарха Сергия (Страгородского), чьи противоречивые решения стали определяющими для истории православия в советский период. Во всех четырёх томах значительное внимание уделено событиям Украинской Грекокатолической Церкви, особенно её ликвидации органами советской власти в 1946 году.
В качестве хронологического водораздела между третьим и четвёртым томом автор решил избрать 1990 год («Новая Россия. 1990-2015»). Кодевилла связывает начало истории новой России с утверждением закона о свободе совести в 1990 году ещё в советском контексте. Нет никаких сомнений в том, что этот закон стал событием большого значения в отношениях между политической и религиозной властями, хотя ход истории в последующие годы изменил его масштабы. В действительности он не стал началом нового периода отношений между Церковью и государством, которое приняло светскую концепцию госструктуры западного происхождения. Конец коммунистического режима и изменение геополитической конфигурации советского пространства поставили территориальные Московский Патриархат в исторически беспрецедентное состояние: он оказался разделённым между множеством государств. Преобразования новейшего времени оказали глубокое влияние на православие и на его отношения с политической властью.
В последнем томе, посвящённом анализу постсоветского периода, вниманию читателя предлагаются соображения правоведа, касающиеся формулирования законодательных мер, а также соответствия им политических решений и концептуальных разработок, выдвигаемых различными авторами современной России. Однако такой подход, легитимный с юридической точки зрения, иногда идёт в ущерб тщательной оценке, необходимой для того, чтобы уловить черты амбивалентности и многосторонности, присущие историческим процессам. Тем самым возникает риск утратить чёткость сложной и противоречивой реальности, которой является российская и постсоветская история в целом, плохо соотносящаяся с линейностью и логической согласованностью правовой рациональности. Также не способствуют пониманию этой реальности некоторые пассажи, в которых проглядывает пыл полемиста: с одной стороны, это показывает пристрастие автора к обсуждаемой теме, а с другой приводит к упрощённым суждениям, входящим в столкновение с ценной исторической направленностью всей работы, цель которой состоит прежде всего в том, чтобы подробно изложить сложный мир религиозной и культурной жизни России.
Работа Кодевиллы стимулирует размышление над фундаментальными вопросами российской истории. В рамках этой статьи невозможно рассмотреть все аспекты, предлагаемые четырьмя томами. Поэтому в заключение укажем лишь на некоторые, которые, по нашему мнению, заслуживают внимания. Первый аспект упомянут в самом названии работы, и он относится к империи. В самом деле, имперское измерение сформировало историческую судьбу России, которая никогда не была национальным государством, и, следовательно, к ней нельзя применять толковательные парадигмы национального типа с их лексическим и концептуальным аппаратом, чтобы изучать политическую, этническую и религиозную динамику истории этой страны. Имперский характер оставил глубокий след в истории России. Отношения между Православной Церковью и политической властью представляют собой ещё один важный аспект. Динамика этих отношений выражает особенность России, которую не всегда легко понять до конца. Переосмысление Россией византийского культурного и религиозного наследия сформировало историческую и концептуальную структуру, в рамках которой необходимо рассматривать сложный вопрос о взаимоотношениях между Церковью и государством. Вопросы свободы Церкви или её подчинения государству, сотрудничества с политической властью или разделения между политической и религиозной сферами на христианском Востоке и в России, как напоминает Каповилла, следует рассматривать в контексте мировоззрения, правовых концепций, а также исторических путей, которые весьма отличаются от западных.
Отношения между Востоком и Западом проходят красной нитью через все четыре тома. Русский мир охарактеризован динамикой «пограничной культуры». Эта культура всегда смотрела на внешний мир (сначала на византийский, а затем на европейский) и черпала оттуда идеи и образцы не для того, чтобы произвести культурный дубликат, но предложить оригинальную переработку. Дебаты в рядах русской интеллигенции девятнадцатого века между славянофилами и западниками являются, пожалуй, самой известной страницей столкновений противоположных мнений.
В отношении этого спора Сергей Аверинцев писал, что «русская культура реально существует в противоречивом единстве обоих полюсов, обоих противоречий, которые друг друга предполагали, друг друга подталкивали <…> и на каждом шагу друг в друга перетекали». Таким образом Восток и Запад представляют собой не альтернативные опции, но сосуществующие направления русской культурной вселенной.
Наконец, рассматриваемый труд имеет ещё одно преимущество: автор уделяет внимание истории Русской Церкви в советский период. Это была история гонений и мученичества, репрессий и сопротивления, угнетения и выживания. Часто можно услышать упрощённые суждения об этой трагической странице в истории русского православия. Решения, принимавшиеся главами Церкви, были противоречивыми: они провоцировали конфликты и острые дебаты, с неизбежными последствиями для историографии. Сопротивление и приспособленчество, мученичество и компромисс, непримиримость и гибкость, обличения и молчание проявлялись как непреложные альтернативы. В настоящее время в сфере историографии зреет осознание того, что это были не альтернативы, а разные аспекты сложной и драматической жизни Церкви в тисках тоталитарного режима. Они проникали в жизнь, в сознание, в принимаемые решения каждого духовного лица и верующего. Это были муки великой Церкви в условиях порой невыносимых, всегда трудных, в которые она была поставлена реальностью советского общества. Русская Церковь столкнулась с замыслом, который стремился уничтожить её, и ей пришлось разработать стратегии для выживания и сопротивления. Столетие революции 1917 года — это возможность вернуться назад, чтобы поразмышлять об исторических событиях, и эту возможность нельзя упустить.
(Итальянский историк проф. Адриано Роккуччи)
Источник: Радио Ватикана
