Поцелуй предателя. У истоков иконографии Иуды Искариота
Последний отрезок земной жизни Христа отмечен драматическим нарастанием напряжённости и заполнен персонажами, которые своими мимолётными появлениями заполняют трагический сценарий, служащий живописным фоном предсказанной смерти Иисуса. Среди этих персонажей выделяется во всей её двусмысленности фигура Иуды Искариота, который в синоптических Евангелиях всегда упоминается последним среди двенадцати апостолов. Этот человек обозначен красноречивым и презрительным эпитетом «предателя» (Евангелие от Матфея 10,4, Марк 3,19, Лука 6,16). В Библии очень мало информации и координат, чтобы составить о нём полное впечатление; нам известно лишь имя его отца Симона, и мы можем истолковать прозвище «Искариот», связав его с местечком Кериот, откуда родом была его семья и где – с большой долей вероятности – он родился.
Кроме того, синоптические Евангелия повествуют о замысле Иуды и осуществлении его предательства, начиная с переговоров, которые Искариот вёл с синедрионом в Иерусалиме (Мф 26, 14-16, Мк 14, 10-11; Лк 22, 3-6), продолжая объявлением Иисуса о предательстве на Тайной вечере (Мф, 26, 25, Мк 14, 17-22, Лк 22, 21-33) и эпизодом поцелуя (Мф, 26, 48-50 Мк, 14, 44-45, Лк 22, 47-48). При этом только евангелист Матфей останавливается на эпизоде сожаления и повешения (Мф 27, 3-10).
Евангелие от Иоанна не только углубляется в детали всех этих событий, но и в психологические извилины многогранного характера, беспокойного духа, полного парадоксов и контрастов, который колеблется между привязанностью и предательством, алчностью и раскаянием, то есть между различными сигналами, – oppositae qualitates. Эти противоположные качества делают Иуду человеком слабодушным, они же приведут его к драматическому и экстремальному решению самоубийства. Святой Иоанн, тем временем, объявляет о предательстве Иуды устами Самого Христа – «Не двенадцать ли вас избрал Я? Но один из вас диавол» (6, 70). Евангелист также вспоминает, как Иуда упрекал Марию из Вифании за то, что она помазала ноги Христа драгоценным миром. Тогда Искариот заявил: вместо напрасной растраты чистого нардового мира его можно было продать, а деньги раздать бедным (12, 7).
В святоотеческих толкованиях, которые вращаются вокруг различных упоминавшихся здесь эпизодов, особое внимание уделяется парадоксальному моменту поцелуя, в котором соединены красной нитью нежность и предательство, любовь и преступная жадность. На этот его порок – жадность – указывают предполагаемые проступки, которые Иуда уже совершал в управлении общей кассой: Иоанн прямо называет Иуду вором (Ин 12, 6).
Евангелисты описывают Иуду как того, кто имел при себе денежный ящик и носил его с собой. В этот ящик собирали пожертвования для маленькой общины.
Святой Амвросий Медиоланский объясняет, почему Иисус выбирает Иуду на это служение среди двенадцати апостолов: хотя тот и является предателем, причину его избрания следует искать скорее в Божественном промысле, чем в неосмотрительности, в том смысле, что Христос принял смелое решение «исцелить» человеческую слабость, чтобы обличить грех предательства и направить грешника на путь вечного спасения (Толкование на Евангелие от Луки, 5, 45). Толкование святого Амвросия становится особенно проницательным именно тогда, когда он разъясняет смысл эпизода поцелуя (10, 63-65). В этой сцене заключена метафора учения о божественной добродетели и силе. Христос, в конечном счете, разоблачает предателя, но с бесконечным терпением и добротой. Спаситель предлагает ему возможность покаяния, но Иуда, проявляя лицемерие и безрассудство, сам обрекает себя на проклятие.
Святой учитель Церкви Иероним Стридонский пишет о фигуре Искариота, подчеркивая его жадность и алчность, останавливаясь на негодовании предателя за «бесполезную растрату» благовонного мира сестрой Лазаря во время вечери в Вифании (Толкование на Евангелие от Марка, 13, 33). Здесь женщина, которая дарит очень дорогое нардовое миро Христу, представляет собой Церковь, понимаемую как метафора сплочения всех верующих. Она предлагает свои дары Спасителю, в то время как 300, то есть количество динариев, которые можно было выручить от продажи благовонного мира, намекает на букву «Т», то есть на тайну креста. В древнегреческой системе исчисления буква «Т» соответствует именно этой цифре, которая является символическим знаком и печатью, которую может стереть только грех.
Описывая предательство Иуды, святой Иероним также подчёркивает доброту и терпение Христа, которые должны были убедить Искариота отказаться от лицемерия, жадности, предательства. Господь желает, чтобы Иуда покаялся и осознал свою великую вину, даже если его раскаяние окажется запоздалым, поскольку оно не послужит для предотвращения великого зла:
«Тяжесть нечестия превосходит размеры скупости: Иуда, видя Господа осужденным на смерть, возвратил цену священникам, как будто в его власти было изменить решение преследователей. Таким образом, хотя он изменил свое желание, однако не мог изменить исхода, или последствий своего первоначального желания. Но если согрешил он, предавший кровь праведную, то насколько больше согрешили иудеи, которые купили кровь праведную и, принеся плату, побудили ученика к предательству? Те, которые пытаются доказывать, что есть различные качества природы, и утверждают, что Иуда-предатель был злым по природе и не мог сохранить избрания к апостольству, — [те] пусть ответят, каким образом злая природа могла принести раскаяние… Нисколько не было полезным приносить покаяние, которым не может быть исправлено преступление» (Комментарий на Евангелие от Матфея, 27, 3-5).
Августин Блаженный видит в лицемерном предателе того, кто, грабя Церковь, переносит понятие злого и несправедливого общества на невинную общину, собравшуюся вокруг Иисуса. И эта раздвоенность, дихотомия добра и зла находит свою естественную глубину во впечатляющем и резко контрастирующем сравнении между «ложными братьями и тернием среди пшеничного поля Господа» (Рассуждение на Евангелие от Иоанна, 61, 1).
В этом символическом значении фигура Иуды Искариота входит в изобразительный репертуар раннехристианского искусства лишь во второй половине четвертого века. Чаще всего здесь используется эпизод поцелуя, не забывая при этом упоминать о том, что он взял деньги за своё предательство, затем, раскаявшись, вернул эти тридцать сребреников, и повесился.
Параллельно с этим, в этот же хронологический период, в раннехристианской заупокойной эпиграфике появляются формулы проклятия, то есть так называемые ?pai, угрожающие возможным расхитителям гробниц, что их постигнет суровая участь Иуды.
Возвращаясь к художественным образцам, можно насчитать не менее дюжины рельефов на саркофагах галльской и римской территориях захоронений. Среди них особо выделяется саркофаг, в настоящее время хранящийся в склепе святого Иоанна ин-Валле, оформленный в так называемом стиле «у ворот города», который был очень популярным в конце четвёртого века. На архитектурном фоне, который, кажется, намекает на civitas Dei, то есть на град Божий, выделяется торжественная сцена traditio legis, передачи закона, типичная иконографическая тема в раннехристианском искусстве. Обычно она изображала Иисуса между апостолами Павлом и Петром, которому Он передаёт свиток с законом. В данном случае истории Нового Завета как бы исходят из свитка, среди которых легко узнаются сцены исцеления, беседа у колодца с самаритянкой и поцелуй Иуды.
Здесь объятие и поцелуй отсылают к теме прочного союза между апостолами в апокрифическом понимании, но позаимствованной из concordia augustorum, то есть как это изображалось в имперских статуях во время Тетрархии. Понятно, что повторение некой схемы, которая намекает на сплочённость, единство, гармонию, не влечёт за собой семантической идентичности, поскольку сцена поцелуя скрывает в себе противостояние и скандал измены.
Эта тема и эта схема сливаются в единое целое в мозаичном убранстве южной (правой) стены базилики Сант-Аполлинарио-Нуово, построенной в конце V — начале VI веков правителем Равенны королём Теодорихом Великим как его придворная церковь. В этом огромном христологическом цикле Иуда Искариот появляется трижды: в контексте Тайной вечери, где Христос и предатель размещены на противоположных концах стола; в момент раскаяния Иуды, когда он пытается вернуть деньги синедриону; в эпизоде поцелуя. Эти сцены отличаются особым вниманием к деталям и наполнены пафосом. На золотом фоне Христос с нимбом из драгоценных камней и в пурпурной мантии тянется к предателю с лаской для поцелуя. По бокам контрастируют две группы: справа стоят апостолы в белых одеждах, а слева – солдаты с копьями, мечами и факелами. Напряжённая атмосфера вызвана также поведением Петра, который готов обнажить меч, чтобы отсечь ухо Малху, рабу первосвященника (Ин 18: 10-11).
Эта и другие сцены неоднократно копировались во всех подробностях в манускриптах, в частности, в известных манускриптах Россано Калабро и Раббулы шестого века. Впечатляющая сцена поцелуя, где нежность ласкового жеста вступает в конфликт с драматической неминуемостью ареста, достигает своей вершины художественного выражения в знаменитой фреске Джотто в капелле Скровеньи, написанной между 1303-м и 1305-м годами.
Трагическая сцена самоубийства Иуды дошла до нас в работах на резной слоновой кости и, в частности, в раке для мощей из Брешии, пятого века, а также в панели, хранящейся британском музее в Лондоне, четвёртого века, где висящий на дереве Иуда Искариот символически расположен рядом с распятием.
В этом долгом экзегетическом и иконографическом путешествии, которое охватывает период поздней античности и средневековья, эпизод osculum Iudae, поцелуя Иуды, стал парадигматическим символом трагического, но провиденциального контрапункта, полного смысла и метафорических путей. Этот жест становится глубоким символом земной жизни, открывающей через эти экстремальные события пути жизни новой, провидящей второе пришествие, ту Парусию другого измерения, которое грядёт.
Профессор Римского университета «Roma Tre» Фабрицио Бисконти
Источник: Радио Ватикана
