Послание Его Святейшества Папы Франциска о роли литературы в формации (полный текст)

admin skg Август 16, 2024

1. Первоначально я собирался дать этому Посланию название, связанное с формацией священников. Однако, поразмыслив, я понял, что эта тема также связана с формацией всех тех, кто занимается пастырской работой, и вообще всех христиан. Я хотел бы здесь затронуть ценность чтения романов и поэм как составляющих пути к личной зрелости.

2. Часто в периоды скуки по выходным, в жаре и тишине какого-нибудь пустынного района, выбор хорошей книги для чтения может стать оазисом, который удерживает нас от других, менее благоприятных альтернатив. Точно так же в моменты усталости, гнева, разочарования или неудач, когда даже молитва не помогает нам обрести внутреннее спокойствие, хорошая книга может помочь нам пережить бурю, пока мы не обретем душевный покой. Время, проведенное за чтением, может открыть новые внутренние пространства, которые помогут нам не попасть в ловушку нескольких навязчивых мыслей, мешающих нашему личностному росту. Действительно, до нашего нынешнего непрестанного воздействия социальных сетей, мобильных телефонов и других устройств, чтение было обыденным опытом, и те, кто через него прошёл, знают, что я имею в виду. Этот опыт ещё не полностью устарел.

3. В отличие от аудиовизуальных медиа, где продукт более самодостаточен, а время, отведенное на «обогащение» повествования или исследование его значения, обычно довольно ограничено, книга требует большей личной вовлечённости со стороны читателя. Читатели в каком-то смысле переписывают текст, расширяя его рамки с помощью своего воображения, создавая целый мир, задействуя свои навыки, свою память, свои мечты и свою личную историю со всей ее драматичностью и символикой. Таким образом, возникает текст, весьма отличный от того, который намеревался написать автор. Таким образом, литературное произведение — это живой и вечно плодотворный текст, всегда способный говорить по-разному и производить новый синтез для каждого каждого из своих читателей. Читая, мы обогащаемся тем, что получаем от автора, и это позволяет нам, в свою очередь, расти внутренне, так что каждое новое произведение, которое мы читаем, будет обновлять и расширять наше мировоззрение.

4. По этой причине я очень ценю тот факт, что по крайней мере некоторые семинарии отреагировали на одержимость «экранами» и токсичными, поверхностными и жестокими фейковыми новостями, посвятив время и внимание литературе. Они сделали это, выделив время для спокойного чтения и обсуждения книг, новых и старых, которым по прежнему есть что нам сказать. Однако, к сожалению, достаточная подкованность в литературе, как правило, не является частью программ формации для рукоположенного служения. Литература часто считается просто формой развлечения, «второстепенным искусством», которое не должно относиться к образованию будущих священников и их подготовке к пастырскому служению. За немногими исключениями, литература считается несущественной. Я считаю важным настаивать на том, что такой подход нездоров. Это может привести к серьезному интеллектуальному и духовному обеднению будущих священников, которые будут лишены того уникального доступа, который литература предоставляет к самому сердцу человеческой культуры и, более конкретно, к сердцу каждого человека.

5. Этим Посланием я хотел бы предложить радикальное изменение курса. В этой связи я бы согласился с замечанием одного теолога о том, что «литература… берёт начало в самом нередуцируемом ядре человека, на этом таинственном уровне [его бытия]… Литература — это жизнь, сознающая себя, которая достигает своего полного самовыражения посредством использования всех концептуальных ресурсов языка». [1]

6. Таким образом, литература, так или иначе, касается наших глубочайших желаний в этой жизни, поскольку на глубинном уровне литература вовлекает наше конкретное существование с его врождённым напряжением, желаниями и значимыми переживаниями.

7. Будучи молодым учителем, я обнаружил это вместе со своими учениками. Между 1964 и 1965 годами, в возрасте 28 лет, я преподавал литературу в иезуитской школе в Санта-Фе. Я преподавал последние два года в старшей школе и должен был следить за тем, чтобы мои ученики прошли «Эль Сида». Ученики были недовольны; они спрашивали, могут ли они вместо этого почитать Гарсию Лорку. Поэтому я решил, что они могут читать «Эль Сида» дома, а во время уроков я буду обсуждать авторов, которые больше всего нравятся ученикам. Конечно, они хотели читать современные литературные произведения. Однако, читая те произведения, которые интересовали их в тот момент, они развивали более общий вкус к литературе и поэзии и таким образом переходили к другим авторам. В конце концов, наши сердца всегда ищут чего-то большего, и каждый человек найдет свой собственный путь в литературе. [2] Я, со своей стороны, люблю трагиков, потому что мы все можем воспринимать их произведения как свои собственные, как выражение нашей личной драмы. Оплакивая судьбу их персонажей, мы по сути оплакиваем себя, свою собственную пустоту, недостатки и одиночество. Естественно, я не прошу вас читать то же, что и я. Каждый найдет книги, которые говорят о его собственной жизни и станут подлинными спутниками в его путешествии. Нет ничего более контрпродуктивного, чем читать что-то из чувства долга, прилагая значительные усилия просто потому, что другие сказали, что это необходимо. Напротив, всегда оставаясь открытыми для руководства, мы должны выбирать чтение с открытым умом, готовностью удивляться, определенной гибкостью и готовностью учиться, пытаясь обнаружить то, что нам нужно в каждый момент нашей жизни.

Вера и культура

8. Литература также оказывается необходимой для верующих, которые искренне стремятся вступить в диалог с культурой своего времени или просто с жизнью и опытом других людей. Недаром Второй Ватиканский Собор заметил, что «литература и искусство… пытаются выразить особую природу человека» и «объяснить беды и радости, потребности и силы человека». [3] Действительно, литература черпает свою вдохновение из реалий нашей повседневной жизни, её страстей и событий, наших «действий, работы, любви, смерти и всех мелких вещей, которые наполняют жизнь». [4]

9. Как мы можем понять суть культур, древних и новых, если мы не знакомы, игнорируем или отвергаем их символы, послания, художественные выражения и истории, с помощью которых они запечатлели и изложили свои самые высокие идеалы и стремления, а также свои самые глубокие страдания, страхи и страсти? Как мы можем говорить к сердцам мужчин и женщин, если мы игнорируем, откладываем в сторону или не ценим «истории», с помощью которых они стремились выразить и раскрыть драму своего жизненного опыта в романах и поэмах?

10. Церковь в своем миссионерском опыте научилась демонстрировать всю свою красоту, свежесть и новизну в своей встрече — часто через литературу — с различными культурами, в которых укоренилась её вера, не колеблясь взаимодействовать и черпать лучшее из того, что она нашла в каждой культуре. Такой подход освободил её от склонности к зашоренной, фундаменталистской самозамкнутости, которая считала бы способной выразить всё богатство и глубину Евангелия лишь определённую культурно-историческую «грамматику». [5] Многие из пророчеств о конце света, которые в настоящее время стремятся посеять отчаяние, коренятся именно в такой вере. Контакт с различными литературными и грамматическими стилями всегда позволит нам глубже исследовать полифонию Божественного откровения, не обедняя его и не сводя к нашим собственным потребностям или способам мышления.

11. Таким образом, не было совпадением, что христианская древность, например, ясно осознавала необходимость серьезного взаимодействия с классической культурой того времени. Василий Кесарийский (его чаще принято называть Василием Великим – прим. пер.), один из отцов Восточной Церкви, в своем «Рассуждении к молодым», составленном между 370 и 375 годами и, скорее всего, адресованном его племянникам и племянницам, превозносил богатство классической литературы, созданной hoi éxothen («теми, кто снаружи»), как он называл языческих авторов. Он видел это как с точки зрения её аргументации, то есть её lógoi (рассуждений), полезных для теологии и экзегезы, так и с точки зрения её этического содержания, а именно práxeis (действий, поведения), полезных для аскетической и нравственной жизни. Василий завершил эту работу, призывая молодых христиан рассматривать классику как ephódion («viaticum», «путеводитель») для их образования и обучения, как средство «пользы для души» (IV, 8-9). Именно из этой встречи христианства с культурой того времени возникло новое представление евангельского послания.

12. Благодаря евангельскому распознанию культуры мы можем видеть присутствие Духа в разнообразии человеческого опыта, видя семена присутствия Духа, уже посеянные в событиях, чувствах, желаниях и глубоких стремлениях, присутствующих в сердцах и в социальных, культурных и духовных условиях. Мы можем видеть это, например, в подходе, принятом Павлом перед Ареопагом, как описано в Деяниях Апостолов (17:16-34). В своем обращении Павел говорит о Боге: «ибо мы Им живем и движемся и существуем, как и некоторые из ваших стихотворцев говорили: «мы Его и род» (Деяния 17:28). Этот стих содержит две цитаты: одну косвенную, из поэта Эпименида (шестой век до н. э.), и другую прямую, из «Явлений» поэта Арата из Сол (третий век до н. э.), который писал о созвездиях и признаках хорошей и плохой погоды. Здесь «Павел показывает, что он «читатель», а также демонстрирует свой метод подхода к литературному тексту, который является евангельским распознанием культуры. Афиняне отвергают его как spermologos, «болтуна», но буквально «собирателя семян». То, что, несомненно, должно было быть оскорблением, по иронии судьбы оказалось глубоко правдой. Павел собрал семена языческой поэзии и, преодолевая свои первые впечатления (ср. Деяния 17:16), признаёт афинян «чрезвычайно религиозными» и видит на страницах их классической литературы настоящую praeparatio evangelica» [6].

13. Что сделал Павел? Он понял, что «литература высвечивает бездны внутри человеческой личности, в то время как откровение, а затем и теология берут на себя задачу показать, как Христос входит в эти глубины и освещает их». [7] Перед лицом этих глубин литература, таким образом, является «путём» [8], помогающим пастырям душ вступить в плодотворный диалог с культурой своего времени.

Христос никогда не бестелесен

14. Прежде чем исследовать конкретные причины, по которым изучение литературы должно поощряться при подготовке будущих священников, я хотел бы сначала сказать кое-что о современном религиозном ландшафте. «Характерный для нашей эпохи возврат к священному и духовные поиски — двойственный феномен. Сегодня нас должен заботить не столько атеизм, сколько вызов должным образом ответить на испытываемую многими людьми жажду Бога, чтобы они не пытались утолить ее отчуждающими от окружающих идеями или Иисусом Христом без плоти». [9] Неотложная задача провозглашения Евангелия в наше время требует, чтобы верующие, и священники в частности, обеспечили возможность каждому встретиться с Иисусом Христом, ставшим плотью, ставшим человеком, ставшим историей. Мы всегда должны заботиться о том, чтобы никогда не упускать из виду «плоть» Иисуса Христа: эту плоть, состоящую из страстей, эмоций и чувств, слов, которые бросают вызов и утешают, рук, которые касаются и исцеляют, взглядов, которые освобождают и воодушевляют, плоть, состоящую из гостеприимства, прощения, негодования, мужества, бесстрашия; одним словом, любви.

15. Именно на этом уровне знакомство с литературой может сделать будущих священников и всех пастырских работников еще более чувствительными к полной человечности Господа Иисуса, в которой в полной мере присутствует Его божественность.Благодаря этому, они могут провозглашать Евангелие таким образом, чтобы каждый мог почувствовать на опыте истину учения Второго Ватиканского Собора о том, что «тайна человека истинно проясняется лишь в тайне воплотившегося Слова». [10] Это не тайна какого-то абстрактного человечества, но тайна всех мужчин и женщин с их ранами, желаниями, воспоминаниями и надеждами, которые являются конкретной частью их жизни.

Великое благо

16. С практической точки зрения многие ученые утверждают, что привычка читать оказывает множество положительных эффектов на жизнь людей, помогая им приобретать более широкий словарный запас и, таким образом, шире развивать интеллектуальные способности. Она также стимулирует их воображение и креативность, позволяя им учиться рассказывать свои истории более богатыми и выразительными способами. Она также улучшает их способность концентрироваться, препятствует снижению когнитивных способностей, снимает стресс и беспокойство.

17. Более того, чтение готовит нас к пониманию и, таким образом, решению различных ситуаций, которые возникают в жизни. Читая, мы погружаемся в мысли, заботы, трагедии, опасности и страхи персонажей, которые в конце концов преодолевают жизненные трудности. Возможно, также, дочитав историю до конца, мы приобретём идеи, которое впоследствии окажется полезным в нашей собственной жизни.

18. В этом стремлении поощрить чтение я хотел бы упомянуть два текста известных авторов, которые, в нескольких словах, могут многому нас научить:

Роман «в течение часа даёт нам возможность испытать все радости и все горести, тогда как для познания лишь немногих из них в действительной жизни нам понадобились бы долгие годы, причем самые яркие навсегда остались бы недоступны для нас, ибо медленность, с которой они протекают, препятствует нам воспринять их». [11]

«Читая великую литературу, я становлюсь тысячей людей и все же остаюсь собой. Как ночное небо в греческой поэме, я вижу мириадами глаз, но тот, кто видит, это все еще я. Здесь, как в поклонении, в любви, в моральном действии и в познании, я превосхожу себя; и никогда не бываю самим собой более, чем когда я это делаю». [12]

19. Однако я не собираюсь сосредотачиваться исключительно на личных преимуществах, которые можно извлечь из чтения, но хочу поразмышлять о самых важных причинах поощрения возобновления любви к чтению.

Слушая голос другого

20. Когда я думаю о литературе, я вспоминаю, что говорил своим студентам великий аргентинский писатель Хорхе Луис Борхес [13], а именно, что самое главное — просто читать, вступать в прямой контакт с литературой, погружаться в живой текст перед нами, а не зацикливаться на идеях и критических замечаниях. Борхес объяснял эту идею своим ученикам, говоря, что поначалу они могут понимать очень мало из того, что читают, но в любом случае они слышат «голос другого человека». Это определение литературы, которое мне очень нравится: слушать голос другого человека. Мы никогда не должны забывать, как опасно перестать слушать голос других людей, когда они бросают нам вызов! Мы немедленно впадаем в самоизоляцию; мы впадаем в своего рода «духовную глухоту», которая негативно влияет на наши отношения с самими собой и на наши отношения с Богом, независимо от того, насколько мы изучали теологию или психологию.

21. Это подход к литературе, который делает нас чувствительными к тайне других людей, учит нас, как тронуть их сердца. Здесь я думаю о смелом призыве, который Святой Павел VI обратил к художникам, а значит, и к писателям 7 мая 1964 года: «Мы нуждаемся в вас. Наше служение нуждается в вашем сотрудничестве. Ибо, как вы знаете, наше служение — проповедовать и обеспечивать, чтобы мир духа, невидимого, невыразимого, Бога был доступен и понятен, чтоб он действительно трогал. И вы мастера в деле передачи невидимого мира доступными и понятными способами». [14] В этом суть: задача верующих, и священников в частности, заключается именно в том, чтобы «трогать» сердца других, чтобы они могли открыться посланию Господа Иисуса. В этой великой задаче вклад, который могут предложить литература и поэзия, имеет несравненную ценность.

22. Т.С. Элиот, поэт, чья поэзия и эссе, отражающие его христианскую веру, занимают выдающееся место в современной литературе, проницательно описал сегодняшний религиозный кризис как широко распространённую эмоциональную несостоятельность. [15] Если верить этому диагнозу, проблема веры сегодня заключается не в том, чтобы верить больше или меньше в определённые доктрины. Скорее, это неспособность столь многих наших современников быть глубоко тронутыми перед лицом Бога, Его творения и других людей. Здесь мы видим важность работы по исцелению и обогащению нашей отзывчивости. Когда я вернулся из своего апостольского путешествия в Японию, меня спросили, чему, по моему мнению, Запад должен научиться у Востока. Я ответил: «Я думаю, что Западу не хватает немного поэзии». [16]

«Тренировка в распознании»

23. Какую же пользу получает священник от соприкосновения с литературой? Почему необходимо рассматривать и поощрять чтение великих романов как важный элемент священнической paideia? Почему для нас важно, при подготовке кандидатов в священство, восстановить понимание Карла Ранера, что между священником и поэтом существует глубокая духовная близость? [17]

24. Давайте попробуем ответить на эти вопросы, прислушавшись к тому, что нам хочет сказать этот немецкий теолог. [18] Для Ранера слова поэта полны ностальгии, они подобны «вратам в бесконечность, вратам в непостижимое. Они призывают то, что не имеет имени. Они простираются к тому, что нельзя постичь». Поэзия «сама по себе не даёт бесконечности, она не приносит и не содержит бесконечности». Это задача слова Божьего, и, как продолжает Ранер, «слово поэта призывает слово Божье». [19] Для христиан Слово есть Бог, и все наши человеческие слова несут следы внутренней тоски по Богу, стремления к этому Слову. Можно сказать, что истинно поэтическое слово аналогически участвует в Слове Божьем, как ясно сказано в Послании к Евреям (ср. Евр. 4:12-13).

25. В свете этого Карл Ранер может провести поразительную параллель между священником и поэтом: слово «единственное может искупить то, что составляет окончательный плен всякой реальности, которая не выражена в слове: немоту её связи с Богом». [20]

26. Таким образом, литература делает нас чувствительными к взаимосвязи между формами выражения и смыслом. Она предлагает тренировку в распознании, оттачивая способность будущего священника проникать в свой собственный внутренний мир и в мир, его окружающий. Чтение, таким образом, становится «путём», ведущим его к истине его собственного бытия, и поводом для процесса духовного различения, который не будет лишен моментов беспокойства и даже кризиса. Действительно, многочисленные страницы литературы соответствуют тому, что святой Игнатий называет духовной «безутешностью».

27. Вот как Игнатий объясняет это: «Я называю безутешностью помрачение души, волнение в ней, влечение к вещам низким и земным, беспокойство из-за различных побуждений и искушений, ведущих к неверию, без надежды, без любви; когда человек чувствует себя совершенно равнодушным, остывшим, печальным и как будто отлучённым от своего Творца и Господа». [21]

28. Трудность или скука, которые мы чувствуем при чтении определенных текстов, не обязательно плохи или бесполезны. Сам Игнатий заметил, что в «тех, кто идет от плохого к худшему», добрый дух действует, вызывая беспокойство, волнение и неудовлетворённость. [22] Это было бы буквальным применением первого правила Игнатия для различения духов, которое касается тех, кто «переходит от одного смертного греха к другому». В таких людях добрый дух, «вызовет уколы и угрызения совести посредством предостережений разума», [23] и таким образом приведёт их к добру и красоте.

29. Тогда ясно, что читатель не просто получатель назидательного сообщения, но человек, призванный продвигаться вперед по изменчивой территории, где границы между спасением и погибелью не являются a priori очевидными и отчётливыми. Чтение, как акт «распознания», напрямую вовлекает читателя как «субъекта», который читает, и как «объекта» того, что читается. Читая роман или поэтическое произведение, читатель фактически переживает «чтение» словами, которые он читает. [24] Таким образом, читателей можно сравнить с игроками на поле: они играют в игру, но игра также ведется через них, в том смысле, что они полностью вовлечены в действие. [25]

Внимание и усвоение

30. Что касается содержания, мы должны понимать, что литература подобна «телескопу», если использовать известный образ Марселя Пруста. [26] Как таковая, она направлена на существ и на вещи и позволяет нам осознать «огромное расстояние», которое отделяет полноту человеческого опыта от его восприятия нами. «Литературу также можно сравнить с фотолабораторией, где фотографии жизни могут быть обработаны, чтобы выявить их контуры и нюансы. В этом состоит «для» литературы: она помогает нам «”развивать” картину жизни» [27], бросать нам вызов относительно её смысла, одним словом, переживать жизнь такой, какая она есть.

31. Однако наш обычный взгляд на мир имеет тенденцию быть «телескопическим» и суженным под давлением, оказываемым на нас нашими многочисленными практическими и краткосрочными целями. Даже наша приверженность служению — литургическому, пастырскому и благотворительному — может быть сосредоточена только на целях, которые должны быть достигнуты. Однако, как напоминает нам Иисус в притче о сеятеле, семя должно упасть на глубокую почву, чтобы со временем плодотворно созреть, не будучи задушенным каменистой почвой или терниями (Мф. 13:18-23). Всегда есть риск, что чрезмерная забота об эффективности притупит проницательность, ослабит чувствительность и проигнорирует сложность. Нам отчаянно нужно уравновесить это неизбежное искушение к лихорадочному и некритичному образу жизни, отступив назад, замедлившись, найдя время, чтобы посмотреть и послушать. Это может произойти, когда человек просто останавливается, чтобы почитать книгу.

32. Нам нужно заново открыть для себя способы отношения к реальности, которые являются более радушными, а не просто стратегическими и нацеленными исключительно на результаты, способы, которые позволяют нам ощутить бесконечное величие бытия. Чувство перспективы, досуга и свободы являются признаками подхода к реальности, который находит в литературе привилегированную, хотя и не исключительную форму выражения. Таким образом, литература учит нас, как смотреть и видеть, различать и исследовать реальность людей и ситуаций как тайну, наполненную избытком смысла, который может быть лишь частично понят через категории, объяснительные схемы, линейную динамику причин и следствий, средств и целей.

33. Другой яркий образ для роли литературы исходит из деятельности человеческого тела, и в частности из акта пищеварения. Монах одиннадцатого века Гильом из Сен-Тьерри и иезуит семнадцатого века Жан-Жозеф Сурен разработали образ коровы, жующей жвачку – ruminatio – как образ созерцательного чтения. Сурен ссылался на «желудок души», в то время как иезуит Мишель де Серто говорил о подлинной «физиологии переваривающего чтения». [28] Литература помогает нам размышлять о смысле нашего присутствия в этом мире, «переваривать» и усваивать его и понимать, что лежит под поверхностью нашего опыта. Одним словом, литература служит для интерпретации жизни, для различения её более глубокого смысла и её основных противоречий. [29]

Видеть чужими глазами

34. С точки зрения использования языка, чтение литературного текста ставит нас в положение «видения чужими глазами», [30] таким образом, обретая широту перспективы, которая расширяет нашу человечность. Мы развиваем образную эмпатию, которая позволяет нам идентифицировать себя с тем, как другие видят, переживают и реагируют на реальность. Без такой эмпатии не может быть солидарности, разделения, сострадания, милосердия. Читая, мы обнаруживаем, что наши чувства не просто наши собственные, они универсальны, и поэтому даже самый обездоленный человек не чувствует себя одиноким.

35. Чудесное разнообразие человечества и диахронная и синхронная множественность культур и областей изучения становятся в литературе языком, способным уважать и выражать всё их многообразие. В то же время они переводятся в символическую грамматику, которая делает их значимыми для нас, не чуждыми, а общими. Уникальность литературы заключается в том, что она передает богатство опыта не путем его объективации, как в описательных моделях наук или суждениях литературной критики, а путем выражения и интерпретации его более глубокого смысла.

36. Когда мы читаем рассказ, благодаря описательным способностям автора, каждый из нас может увидеть перед глазами плач брошенной девочки, старую женщину, укрывающую спящего внука одеялом, усилия лавочника, пытающегося заработать на жизнь, стыд того, кто несёт на себе бремя постоянной критики, мальчика, который ищет убежища в снах как в своём единственном спасении от жалкой и жестокой жизни. Поскольку эти истории пробуждают слабые отголоски наших собственных внутренних переживаний, мы становимся более чувствительными к переживаниям других. Мы выходим за пределы себя, чтобы войти в их жизнь, мы сочувствуем их борьбе и желаниям, мы видим вещи их глазами и в конечном итоге становимся попутчиками в их путешествии. Мы захвачены жизнью торговки фруктами, проститутки, осиротевшего ребенка, жены каменщика, старой карги, которая всё ещё верит, что когда-нибудь она найдет своего прекрасного принца. Мы можем сделать это с сочувствием, а иногда с нежностью и пониманием.

37. Как Жан Кокто писал Жаку Маритену: «Литература невозможна. Мы должны выбраться из неё. Бесполезно пытаться выбраться через литературу; только любовь и вера позволяют нам выйти за пределы себя». [31] Но можем ли мы когда-либо действительно выйти за пределы себя, если страдания и радости других не горят в наших сердцах? Здесь я бы сказал, что для нас, как христиан, ничто человеческое не безразлично.

38. Литература не релятивистична; она не лишает нас ценностей. Символическое представление добра и зла, истины и лжи как реальностей, которые в литературе принимают форму отдельных лиц и коллективных исторических событий, не освобождает от морального суждения, но удерживает нас от слепого или поверхностного осуждения. Как говорит нам Иисус: «что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?» (Мф. 7:3).

39. Читая о насилии, ограниченности или слабости со стороны других, мы имеем возможность поразмышлять о собственном опыте этих реальностей. Открывая читателю более широкий взгляд на величие и нищету человеческого опыта, литература учит нас терпению в попытках понять других, смирению в подходе к сложным ситуациям, кротости в нашем суждении об отдельных лицах и чуткости к нашему человеческому состоянию. Суждение, безусловно, необходимо, но мы никогда не должны забывать о его ограниченных возможностях. Суд никогда не должен заканчиваться смертным приговором, устраняя людей или подавляя нашу человечность ради бездушной абсолютизации закона.

40. Мудрость, рождённая литературой, прививает читателю более широкую перспективу, чувство границ, способность ценить опыт выше когнитивного и критического мышления и принимать нищету, которая приносит необычайные богатства. Признавая тщетность и, возможно, даже невозможность сведения тайны мира и человечества к дуалистической полярности истинного против ложного или правильного против неправильного, читатель принимает на себя ответственность вынесения суждения не как средство господства, а скорее как импульс к большему слушанию. И в то же время готовность принять участие в необычайном богатстве истории, которая обусловлена присутствием Духа, но также дана как благодать, непредсказуемое и непостижимое событие, которое не зависит от человеческой деятельности, но переопределяет нашу человечность через надежду на спасение.

Духовная сила литературы

41. Я верю, что этими краткими размышлениями я подчеркнул роль, которую литература может играть в воспитании сердец и умов пастырей и будущих пастырей. Литература может в значительной степени стимулировать свободное и смиренное использование нами разума, плодотворное признание многообразия человеческих языков, расширения нашей человеческой чувствительности и, наконец, большую духовную открытость к слушанию Голоса, который говорит через множество голосов.

42. Литература помогает читателям свергнуть идолов самореферентного, ложно самодостаточного и статически условного языка, который порой также рискует осквернить наш церковный дискурс, заключив в тюрьму свободу Слова. Литературное слово — это слово, которое приводит язык в движение, освобождает и очищает его. В конечном счете, оно открывает этому слову еще более выразительные и обширные перспективы. Оно открывает наши человеческие слова, чтобы приветствовать Слово, которое уже присутствует в человеческой речи, не тогда, когда оно видит себя как знание, которое уже является полным, окончательным и завершённым, но когда оно становится слушанием и ожиданием Того, кто приходит, чтобы сотворить всё новое (ср. Откр. 21:5).

43. Наконец, духовная сила литературы возвращает нас к изначальной задаче, возложенной Богом на нашу человеческую семью: задаче «называть» другие существа и вещи (ср. Быт. 2:19-20). Миссия быть распорядителем творения, возложенная Богом на Адама, подразумевала прежде всего признание его собственного достоинства и смысла существования других существ. Священникам также доверена эта изначальная задача «называть», даровать смысл, становиться инструментами общения между творением и Словом, ставшим плотью, и его силой проливать свет на каждое измерение нашего человеческого состояния.

44. Родство священника и поэта, таким образом, сияет в таинственном и неразрывном сакраментальном союзе между божественным Словом и нашими человеческими словами, порождая служение, которое становится службой, рожденной слушанием и состраданием, харизму, которая становится ответственностью, видение истины и добра, которое раскрывается как красота. Как мы можем не задуматься над словами, оставленными нам поэтом Паулем Целаном: «Те, кто действительно учится видеть, приближаются к тому, что невидимо». [32]

Дано в Риме, в Латеранской базилике, 17 июля 2024, на двенадцатом году моего понтификата.

ФРАНЦИСК

[1] R. LATOURELLE, ‘Literature’, in R. LATOURELLE & R. FISICHELLA, Dictionary of Fundamental Theology, New York 2000, 604.
[2] Cf. A. SPADARO, “J. M. Bergoglio, il ‘maestrillo’ creativo. Intervista all’alunno Jorge Milia”, in La Civiltà Cattolica 2014 I 523-534.
[3] ВТОРОЙ ВАТИКАНСКИЙ ВСЕЛЕНСКИЙ СОБОР, Пастырская конституция о Церкви в современном мире Gaudium et Spes, 62.
[4] K. Rahner, “Il futuro del libro religioso”, in Nuovi saggi II, Roma 1968, 647.
[5] Cр. Апостольское обращение Evangelii Gaudium, 117.
[6] A. SPADARO, Svolta di respiro. Spiritualità della vita contemporanea, Milano, Vita e Pensiero, 101.
[7] R. LATOURELLE, ‘Literature’, in R. LATOURELLE & R. FISICHELLA, Dictionary of Fundamental Theology, New York 2000, 603.
[8] SAINT JOHN PAUL II, Послание художникам, 4 April 1999, 6.
[9] Апостольское обращение Evangelii Gaudium, 89.
[10] ВТОРОЙ ВАТИКАНСКИЙ ВСЕЛЕНСКИЙ СОБОР, Пастырская конституция о Церкви в современном мире Gaudium et Spes, 22.
[11] M. PROUST, À la recherche du temps perdu — Du côté de chez Swann, B. Grasset, Paris 1914, 104-105.
[12] C.S. LEWIS, An Experiment in Criticism, 89.
[13] Cf. J.L. BORGES, Borges, Oral, Buenos Aires 1979, 22.
[14] SAINT PAUL VI, Homily, Mass with Artists, Sistine Chapel, 7 May 1964.
[15] Cf. T.S. Eliot, The Idea of a Christian Society, London 1946, 30.
[16] Press Conference on the Return Flight to Rome, Apostolic Journey to Thailand and Japan, 26 November 2019.
[17] Cf. A. SPADARO, La grazia della parola. Karl Rahner e la poesia, Milano, Jaca Book, 2006.
[18] Cf. K. Rahner, Theological Investigations, Vol. III, London 1967, 294-317.
[19] Ibid. 316-317.
[20] Ibid. 302.
[21] Святой Игнатий Лойола, Духовные упражнения, n. 317.
[22] Cf. ibid., n. 335.
[23] Ibid., n. 314
[24] Cf. K. Rahner, Theological Investigations, Vol. III, London 1967, 299.
[25] Cf. A SPADARO, La pagina che illumina. Scrittura creativa come esercizio spirituale, Milano, Ares, 2023, 46-47.
[26] M. PROUST, À la recherche du temps perdu. Le temps retrouvé, Vol. III, Paris 1954, 1041.
[27] A SPADARO, La pagina che illumina. Scrittura creativa come esercizio spirituale, Milano, Ares, 2023, 14.
[28] M. DE CERTEAU, Il parlare angelico. Figure per una poetica della lingua (Secoli XVI e XVII), Firenze 1989, 139 ff.
[29] A SPADARO, La pagina che illumina. Scrittura creativa come esercizio spirituale, Milano, Ares, 2023, 16.
[30] Cf. C.S. LEWIS, An Experiment in Criticism.
[31] J. COCTEAU – J. MARITAIN, Dialogo sulla fede, Firenze, Passigli, 1988, 56; Cf. A SPADARO, La pagina che illumina. Scrittura creativa come esercizio spirituale, Milano, Ares, 2023, 11-12.
[32] P. CELAN, Microliti, Milano 2020, 101.