Эксперт: как устроен исламский Восток и во что он может превратиться после ликвидации ИГИЛ

СКГ Январь 11, 2016

Единый Курдистан – иллюзия. Турция никогда не откажется от поддержки сирийских туркменов. Ближневосточные шииты и сунниты стремятся не столько к размежеванию, сколько к балансу. Старые режимы исламского Востока потерпели крах, а относительно новой модели ясности нет — и предстоящий разгром ИГ поставит этот вопрос ребром. О том, что ждет регион в обозримой перспективе, с обозревателем «Росбалта» беседует историк и антрополог Дмитрий Коробейников, сотрудник Института всеобщей истории РАН, профессор Университета Олбани (штат Нью-Йорк), доктор философии (DPhil) Оксфордского университета.

«Военизированные группировки крепче старых государств»

— Восточное общество — гораздо более сложный организм в социологическом смысле, чем постсоветское российское общество, или американское, или любое западное. То, что на уровне обыденного сознания европейцам, включая и россиян, Восток не понять, – это факт, а не литературная гипербола. Там сохранились такие типы связей, такие уклады и социальные группы, которые в Европе исчезли давным-давно – номады, кланы, племена, всевозможные религиозные сообщества.

Европейцы ушибаются об это всякий раз, когда пробуют подчинить или реформировать восточное общество. Успеха в этом иногда добивались, пожалуй, только французы и русские. Когда Франция в начале XX века завоевала Марокко, то привлекла свои лучшие востоковедческие умы, фактически надстроив французскую администрацию над мусульманским обществом. Результат – там сохранилась монархия, и сейчас Марокко выглядит тихой гаванью на фоне большинства прочих исламских стран. Так же и Российская империя до 1917 года, используя своих мусульман (прежде всего татар), довольно спокойно управляла Средней Азией. А вот советские преобразования оказались там крайне разрушительными.

Нынешний кризис Ближнего Востока вызван тем, что светская постколониальная система государств, унаследованная от прошлого века, там себя изжила. Большинство монархий рухнуло там уже давно. Например, Хашимитская династия, правившая когда-то несколькими странами, включая Сирию и Ирак, удержалась только в Иордании. Большая часть Ближнего Востока полвека назад стала полем для диктатур, прикрывавшихся всевозможными левыми партиями, вроде БААСа в тех же Ираке и Сирии.

И вот сейчас эта модель отходит в прошлое. Ее вытесняют военизированные группировки, в том числе террористические, выполняющие государственные функции на местах. И этот новый порядок оказывается там гораздо более прочным, чем господство прежних или новообразованных коррумпированных государственных аппаратов.

Понадобится гений, чтобы объединить курдов

— Курды Турции, Сирии, Ирака и Ирана – важнейшие участники почти всех конфликтов Ближнего Востока. Имеет ли смысл говорить о едином Курдистане, которому не дают воплотиться страны, между которыми поделены курдонаселенные земли?

— О каком-то едином Курдистане речи не может быть по определению. Курды слишком разобщены. Иракские, сирийские и иранские курды — до сих пор частично кочевники, разделенные на недружественные друг другу племена. В Турции курды – оседлые, но память о клановом и племенном делении они хранят. Да еще и курдские языки (курманджи, сорани) довольно сильно отличаются друг от друга. Лучше всех прочих, пожалуй, сплочены и организованы турецкие курды.

— Почему они там такие левые?

— А по-другому им выразить себя было невозможно. В 1960-х в Турции была запрещена печать на курдском, и национальный протест был возможен лишь в виде социальных требований. Кемалистская политика требует тюркизации фамилий, так что порой не разглядишь курда под турецкой личиной. Тем не менее самосознание у них сохраняется, облекаясь в такие вот причудливые политические формы. Партия Абдуллы Оджалана (лидер турецких курдов, глава «Рабочей партии Курдистана», отбывает пожизненное заключение в турецкой тюрьме)возникла во время студенческих беспорядков 1980-х. Быть в Турции правым – значит быть турецким националистом-кемалистом, этнический протест там запрещен, и таким образом единственной отдушиной стали левые течения. Плюс терроризм.

— Имеют ли смысл проекты курдской автономии в Турции?

— Автономия — главное требование турецких курдов. Они хотят сохранить свой язык и получать образование на нем. Частично эти требования поддерживают противники Эрдогана. Но в чем трудность? Курды на востоке Турции часто составляют только большинство, причем не абсолютное. Курдская деревня соседствует с турецкой, смешано население и в городах – как это все делить? Кроме того, сразу пойдут другие вопросы. Как тогда быть с лазами? С арабами?

Но конечно, курдская проблема – главная в Турции. Курды составляют почти четверть жителей этой страны, их под 20 миллионов. В социальном плане это часто низы общества, образование и карьера – только на турецком. Эрдоган нарушил паритет-соглашение с курдами, заключенное после ареста и суда над Оджаланом (в 1999-м), и сейчас в восточных регионах Турции очень неспокойно, фактически идет партизанская война. До какого-либо общеприемлемого разрешения этого конфликта явно далеко.

— На иракском севере уже давно существует курдское протогосударство. Есть ли хоть какой-то смысл в формальной его принадлежности к распавшемуся Ираку? Не пора ли мировым полицейским, от США до России, просто признать это государство?

— Протогосударство иракских курдов существует скорее на бумаге. Формально там есть правительство, и кланы Барзани и Талабани контролируют его. Но приходится тратить много времени на согласование с разными командирами и другими кланами, да еще разбираться с расколом между «Демократической партией Курдистана» Барзани в Эрбиле и «Патриотическим союзом Курдистана» Талабани в Сулеймании, которые воевали между собой в 94-м — 98-м.

Внешне — да, это протогосударство, ДПК и ПСК помирились. Однако я не уверен, что картинка столь благополучна, как ее представляют. Курды Ирака сейчас отстаивают свою землю перед ИГ и заодно избавляются от наследия арабизации – проще говоря, вычищают арабов из своих земель. Но у них там до сих пор все держится на клановой основе. Иракские курды, в отличие от турецких и сирийских, в определенной степени союзники и партнеры Турции. Вот вам и курдское единство.

— А какое решение устроило бы сирийских курдов?

— У них – сходные проблемы с курдами Ирака. Они тоже провозгласили автономию. Сирийский режим пытался их арабизировать, и сейчас идет обратный процесс. При Асаде-старшем провели аграрную реформу, и многие курды потеряли свои земли в пользу арабов. Сейчас они пытаются их вернуть. Это означает, между прочим, внутреннюю войну в автономии.

Мне трудно судить об их идеях там, информации мало, но они в некоторых случаях кооперируются с курдами Турции – это давняя традиция. Отсюда такой интерес Турции к северной Сирии. Курды Сирии неважно организованы, они разделены на кланы, и хотя формально ими правит Курдский верховный комитет, но это скорее собрание полевых командиров. Поэтому они почти не ведут наступательных операций. Держатся за свою землю – да. Но я сомневаюсь, что их можно расшевелить на что-то масштабное, вроде взятия Ракки («столицы ИГ»). В целом влияние курдского фактора преувеличено. Если кто-то сможет организовать курдов, я назову такого человека политическим гением.

Турецко-сирийскую границу не закрыть

— Борьба за соседствующую с Турцией территорию сирийских туркменов рассорила Путина с Эрдоганом. Почему для турок так важен этот район? Потому что он часть «турецкого мира»?

— Я против примитивного истолкования состояния сирийско-турецкой границы. У нас в прессе писали, будто Турция своекорыстно не желает ее закрыть. Да невозможно ее закрыть — она по природе решето какое-то. Одни и те же народы и одни и те же общины живут по обе стороны границы со сложнейшим физическим рельефом, и очень трудно заставить их не поддерживать контакт друг с другом. Турция всегда была по уши в сирийских делах.

Да, в истории есть примеры, когда через территории Востока удавалось провести прочную и закрытую границу — СССР смог это сделать после подавления басмачества в Средней Азии. Но сколько для этого пришлось пролить крови, сколько разорвать связей и разрушить семей — нам потом это даже в Афганистане аукалось, потому что люди помнили, что их отцы или деды жили в Самарканде или Бухаре до большевиков.

Турция в прошлом создавала спецвоенные зоны на сирийской границе. Они ей не помогли. Уже в 2012-м Стамбул был наводнен сирийскими беженцами. Турки сейчас пытаются закрыть эту границу – «и хочется, и колется», и, может быть, под это денежки удастся у Европы выудить. Но когда дело доходит до реальных действий, они дают отбой. Недавно вот дали такой отбой аж самой Америке.

Что же до туркменов, то в Сирии проживает туркменское и турецкое население: турки — в основном в городах, туркмены – номады или крестьяне, еще вчера бывшие номадами, кочевниками. Разница между двумя группами – в языке: туркменский – это наследник говоров кочевников, которые пришли в этот регион еще в XI веке. В какой-то степени их диалекты сохранили те архаичные нормы, которые сам турецкий язык уже утратил. Их в Сирии сейчас около 35 тысяч, хотя точно неизвестно, потому что в переписях их число занижалось. Их еще больше в Ираке (200 тысяч), да и в самой Турции немало (120 тысяч). Туркмены встречаются даже под Дамаском.

Когда пошел распад Сирии, туркмены организовались, как и курды. У них есть своя ассамблея и армия сирийских туркмен, быстро нашедшая общий язык с неформальными отрядами турецких националистов. Они враги и Асада, и ИГ. Не отличаются теплотой и их отношения с арабами и курдами, хотя формально их ассамблея – часть так называемой сирийской оппозиции.

Турция всегда помогала туркменам, в силу своей традиционной политики поддержки тюркских народов, тем более что их соплеменники живут и в самой Турции. Это, замечу, вовсе не неоосманизм. Программы, в том числе гуманитарные, по развитию межтюркских контактов были активизированы задолго до Эрдогана, в 1990-х.

Шииты и сунниты: баланс или резня

— Весь нынешний ближневосточный кризис часто называют столкновением шиитской солидарности с суннитской.

— Шиитская или суннитская солидарность – это скорее миф, чем реальность. Суннит курд Талабани был президентом Ирака до 2014 года, и при нем резко возросло значение шиитского юга страны. По некоторым сведениям, шиитский Тегеран поддерживал одно время «Ансар аль-Ислам», террористическую курдскую суннитскую организацию, союзника ИГ, лютого врага светских курдов Ирака, только чтобы прищучить посильнее этих пограничных курдов. «Аль-Хашд аш-Шааби», шиитское объединение в Ираке против ИГ, включает в себя и суннитские отряды.

То есть ситуативный союз всегда возможен. Но суннит объединится с шиитом только в момент крайней опасности, а в обычной обстановке скооперируется с суннитом же. Хотя умеренные шииты, отличающиеся от суннитов тем, что подчеркивают роль Али, четвертого халифа, не обязательно вызывают такое уж отторжение. Они могут, в теории, молиться в одной мечети с суннитами. А вот алавитов обычно относят к крайним шиитам. Для них Али — чуть ли не выше Мухаммада. Но Коран и для них – базовое священное писание. Так что формально они мусульмане.

В Турции алавиты очень сильно ассимилированы, хотя недавно были их выступления в Киликии. А в Сирии, еще при поддержке французской колониальной администрации, они заняли доминирующие позиции в госаппарате. При этом надо понимать, что за Башара Асада сражаются не только алавиты, но и те сунниты, кто за светское государство, и христиане.

— В этом альянсе много вынужденного. Если война затихнет, смогут ли алавиты мирно ужиться с прочими в том обломке Сирии, который удерживается старым режимом?

— Смогут ли ужиться? Не надо воспринимать ближневосточную жизнь по-европейски. На Востоке принято смотреть, соблюдается ли баланс между группами. Скажем, город может быть в большинстве суннитским, но его мэр — шиит или алавит, причем избирается по наследству. Если баланс нарушают, начинается размежевание и резня.

Классический пример – Ливан с его чуть ли не перманентной гражданской войной и конституцией, закрепляющей те или иные должности за той или иной конфессией. Ливан давно уже должен был развалиться, но этого текучего баланса сил достаточно, чтобы сохранить единство страны.

Ливанский вариант пытаются сейчас применить в Сирии. Потому что мало разбить ИГ — надо что-то потом создать. Ведь в чем проблема? Светские государства в этом регионе насквозь коррумпированы, кроме Турции, пожалуй. А парламентская система неэффективна.

Поэтому диктатор, да еще располагающий своей партией, мог спокойно захватить власть. Но это только усугубляло все проблемы, потому что он начинал резать одних, благоволить другим. И сейчас выясняется, что мусульманскому Востоку нужно какое-то новое государственное устройство. Какое – никто не знает.

Кто придет на место джихадистов?

Пока в условиях повсеместного паралича государственной власти территории захватывают вооруженные группы. Они убивают несогласных или иноверцев, но для остальных выступают работодателями, поддерживают социалку и т.п. Вот почему так трудно победить терроризм. Израиль ничего не может сделать со связкой «Хезболлы» или ХАМАСа с локальным населением шиитских анклавов Ливана и Сектора Газа. Но протогосударствами такие анклавы назвать сложно. Это напоминает скорее какой-то феодализм.

— Какой смысл реставрировать Ирак и Сирию в прежних границах? Такую реставрацию пытаются навязать извне чуть ли не все державы, которые втянулись в эту войну. Но что бы скрепляло эти искусственные страны? Разве они не распадутся снова?

— Сомализация Сирии – уже свершившийся факт. Поэтому ее реставрация в рамках прежних границ – это попытка избежать войны всех против всех.

Нынешняя территория Башара Асада, причем это самая богатая часть Сирии, остается осколком светского государства, несмотря на все преступления этого режима. Россия сейчас фактически спасла Дамаск – то есть алавитов, христиан и тех суннитов, которые понимают, что при крахе Асада начнется резня.

Исламизация Сирии вкупе с войной выталкивает умеренных суннитов из страны. Ну это не ново. После провозглашения независимости Алжира сначала выпихнули «черноногих» — французских поселенцев, а затем каждая очередная волна исламистов выдавливает более светски настроенных мусульман во Францию. То же самое в Сирии.

— Не являются ли люди, в основном сунниты, обитающие сейчас на территории ИГ, составленного из кусков Ирака и Сирии, общностью более реальной, чем какие-то умозрительные «сирийцы» или «иракцы»? Разве эта общность неспособна сохраниться даже и после разгрома джихадистов, сейчас там правящих?

— Вы правы в том, что старая политика Асадов или Саддама Хусейна, подчеркивающая общность «сирийцев» в Сирии и «иракцев» в Ираке, канула в Лету. Но в то же время я не вижу, что именно, кроме грубой военной силы, могло бы объединить суннитов там.

Сунниты Ирака – но не Сирии – могут ставить перед собой цель вытеснить шиитов из Багдада и вернуть себе прежнее привилегированное положение в стране, в которой они были правящим меньшинством.

Но разница между территориями ощутима. Во-первых, иракский диалект арабского отличается от сирийского диалекта, различия чувствуются на слух. Даже в рамках одной группы арабские диалекты Тигра и Евфрата отличаются друг от друга. Во-вторых, на этой пустынной территории с оазисами нет центра столь значимого, как Дамаск или Багдад, который реально объединял бы страну, хотя в прошлом она и составляла географическую общность, эль-Джазира по-арабски. В-третьих, с тамошними джихадистами суннитские же группировки и воюют.

Там будет все меняться, потому что уничтожение джихадистов означает разгром этой территории, с бегством локального населения на безопасные земли. И кто придет на их место? Показательно, что само суннитское население вне ИГ поделено между разными группировками, разобраться в целях которых порой трудно. И если все эти группы при поддержке международной коалиции смогут разбить ИГ, то это не остановит хаоса. Клановость или локальная идентичность на Востоке не менее важны, чем религиозное единство.

Ливия вся суннитская, но к согласию там не могут прийти до сих пор. Вот почему Саудовская Аравия пытается сейчас как-то объединить сирийскую оппозицию. Потому что эту стратегически важную территорию эль-Джазиры сможет контролировать не тот, кто разобьет ИГ, а тот, кто объединит тамошних суннитов. Но больших успехов я пока не вижу.

— Получается, что дело идет к ливанизации всего Ближнего Востока. Но ливанский опыт как раз и показывает, что такое решение не обеспечивает ни внутреннего спокойствия, ни внешнего; ни суверенитета, ни прекращения терроризма. В лучшем случае, это перемирие. В регионе всего две страны, которые, пусть и с оговорками, можно назвать национальными государствами – Турция и Израиль. Они же — самые жизнеспособные. Может быть, национальные государства в итоге сложатся на всем Ближнем Востоке, при всей его непохожести на остальной мир?

— Трудно сказать. Мы живем в эпоху своего рода исламского ренессанса, возросшего значения ислама. Структура Востока слишком сложна, чтобы там могло возникнуть этнически однородное государство. Израиль за это платит большую цену, живя в перманентно враждебном окружении. У Турции тоже много проблем в ее курдском подбрюшье.

Получается, что самое успешное государство – это то, которое сможет сочетать религиозный и этнический факторы. Тогда это Иран. В свое время социальный протест против политики шаха перешел в шиитскую революцию. Иран пережил религиозный взрыв, смог создать более сбалансированное государство, в котором иранская культура и язык вместе с шиизмом и определенными традициями религиозной толерантности составили каркас страны, в которой помимо персов живет куча всяких народов.

Возможно, этот путь в суннитском варианте проделают и арабы. Но для этого регион должен стать экономически успешным, чтобы социальная утопия возврата к нормам первоначального ислама и Халифата потеряла свою остроту.

Беседовал Сергей Шелин

Дмитрий Коробейников,

историк и антрополог, сотрудник Института всеобщей истории РАН, профессор Университета Олбани, доктор философии (DPhil) Оксфордского университета.