Восточный католицизм – свидетель раны церковного раскола

В беседе с протоиереем Иваном Лега, состоявшейся в редакции «СКГ», была затронута и тема типично-российского греко-католичества, возникшего на специфически-русской почве. Молодым продолжателем этой не слишком заметной, но все же никогда не умиравшей традиции, считает себя воспитанник Петербургской семинарии «Марии – Царицы Апостолов» иподиакон Павел Гладков. Павел согласился ответить на несколько вопросов нашей редакции.

СКГ: Вы собираетесь стать не просто католическим священником, а католическим священником византийского обряда. Чем продиктован этот Ваш выбор? Что такое для Вас «восточное католичество»?

П.Г.: Дело в том, что мой духовный путь, пусть и не вполне сознательный, начинался в лоне Российской Православной Церкви. Там я был крещен, принял таинство Миропомазания, моя семейная традиция включала посещение монастырей, молитвы в этих святых местах, участие (хотя и не полное, с Причащением, а только присутствие) на Божественной Литургии. Позднее я на какое-то время оставил Церковь, а затем произошло как бы мое второе обращение, причем это сознательное принятие веры, сознательное отношение к Богу я получил уже в Церкви Католической. Именно там я встретил тех людей, которые привели меня к Богу, показали мне Его любовь и красоту. Так я стал членом римско-католического прихода г. Калуги. Но со временем я стал ощущать известное напряжение между привычным для меня выражением богопочитания и моей верой. Мои поиски выхода из этой ситуации были достаточно мучительными: с одной стороны, я никак не хотел становиться предателем или перебежчиком из той Церкви, в которой я сознательно обрел веру; с другой стороны, моя русская душа требовала соответствующих форм благочестия, богопочитания, богообщения. Но Господь оказался милостив ко мне. В нашем приходе нашлись греко-католики миряне, которые в дальнейшем познакомили меня с московскими греко-католическими священниками. Как только я впервые побывал на Божественной Литургии, отслуженной на Пасху греко-католическим священником, мой внутренний конфликт мгновенно разрешился. Так примирились две моих части: моя часть культурная, русская и моя часть сознательно-верующая. Они как бы срослись в греко-католической Церкви, и теперь жить по-другому я уже просто не могу. Я ощущаю себя не «католиком вообще», а именно греко-католиком.

СКГ: Только что прозвучала мысль, что Вы считали бы себя изменником, если бы покинули Католическую Церковь ради Православной, хотя именно к восточной духовности у Вас лежит душа, она ближе Вам в силу культурной традиции. Однако не секрет, что ныне в нашей стране доминирует иное мнение, согласно которому все русские должны быть православными. Если же русский человек оказывается в иной конфессии, в том числе и в католичестве, то он и есть изменник веры своих отцов и дедов, своей национальной, культурной и религиозной идентичности. Как Вы смотрите на эту дилемму? Или же у Вас подобного конфликта не возникало, поскольку сознательную веру во Христа Вы обрели именно в Католической Церкви?

П.Г.: Да, я в определенный момент столкнулся с подобной проблемой. Но есть Церковь, в которой Господь встретился с тобой, вышел тебе навстречу, протянул тебе Свою милосердную руку. И когда кто-то со стороны начинает упрекать тебя в предательстве, в отказе от родной традиции, от «дедовской веры», то в итоге рано или поздно выясняется, что человек, высказывающий подобные упреки, в действительности очень мало связан с Богом, не имеет с Ним глубоких личных отношений, не знает по-настоящему Христа и Его Евангелия. Здесь мы имеем делом с иным конфликтом: конфликтом веры и идеологии. Для одних главное в их религии – личная вера, а для других – некая «общественно-полезная» идеология. Я думаю, что глубоко-верующий православный человек таких упреков высказывать не будет. Для него главным все же будет «как ты живешь», а не «куда ты принадлежишь» и «как крестишься». Если же на первое место выдвигается «принадлежность», за которой видят так называемую «русскость», то возникает резонный вопрос: а почему «русскость» должна выражаться только так?

Вообще Ваш вопрос я бы назвал отчасти провокационным. Мне очень нравится формула: Церковь – католическая (или кафолическая), а вера – православная. Даже в прежней редакции латинского Римского канона было слово «православные» («православные исповедники святой апостольской веры»; теперь слово «православные» заменили на «истинные», может быть, чтобы избежать некой путаницы). Я верю, что Римская Церковь – православна, что эта Церковь всегда отстаивала православие или ортодоксию. А Православная Церковь в XIX веке официально именовала себя «Греко-Кафолической». «Католический» и «кафолический» – это разные транскрипции одного и того же слова. В своей основе Западная и Восточная Церковь – едины. Другое дело, что есть серьезное напряжение, связанное с расколом. Раскол – это рана, которая постоянно дает о себе знать. Я бы не стал сводить православности к одной только юридической принадлежности. Кстати, латинские приходы, действующие на территории России, очень многое усваивают из восточной, православной традиции. После II Ватиканского Собора инкультурация стала повсеместной. Достаточно вспомнить Софринское Евангелие, которое торжественно выносится на воскресных и праздничных Мессах в новосибирском Кафедральном соборе Преображения Господня. Правда, нельзя отрицать, что имеет место некая конкуренция. Но здоровая и притом дружеская конкуренция порой может быть и на пользу. Кроме того, для меня Российская Православная Церковь – это также подлинная Христова Церковь.

СКГ: Это – официальная точка зрения Католической Церкви со времен II Ватиканского Собора. Православная Церковь обладает всеми существенными экклезиальными элементами. Российская Православная Церковь – это Поместная Церковь на территории нашей страны, не имеющая, правда, полного общения с Римским Престолом…

П.Г.: Но, признавая полный экклезиальный статус Православия, нельзя оставлять без внимания другой момент: а где тот или иной человек лично встретил Христа? Где Евангелие проповедуется во всей его чистоте и полноте? Где лучше поставлено миссионерское свидетельство? На самом деле здесь есть почва не для конкуренции, а, скорее, для совместной работы, совместного свидетельства. Должна быть взаимопомощь, взаимодополнение, поскольку у разных традиций есть какие-то свои наработки, свои достижения, которыми можно делиться. И, в той или иной мере, это происходит уже сейчас.

СКГ: Можно задать еще один «провокационный» вопрос. Не секрет, что в самой Католической Церкви отношение к греко-католикам (или католикам восточного обряда) далеко неоднозначное. Есть достаточно влиятельная и распространенная точка зрения, согласно которой Восточные Католические Церкви – это продукт определенных исторических обстоятельств и, таким образом, принадлежат прошлому. Они, разумеется, имеют право на существование, коль скоро они есть, но и возможность какого-то развития для них не очень-то просматривается. В начале 90-х годов в документе, принятом смешанной комиссией по православно-католическому диалогу в Баламанде, утверждалось, что уния, как инструмент отношений между Западной и Восточной Церковью, себя полностью исчерпала, что отныне для диалога Востока и Запада следует искать совершенно иные основы. И в связи с этим восточные католики оказываются этакими «нелюбимыми детьми», пасынками. Они – бельмо на глазу у наших православных братьев, с их точки зрения – аргумент в пользу католического «коварства», осуждения унии на словах и ее поддержки на деле. Дабы избежать подобных упреков, католическая сторона проявляет настороженность к греко-католикам. Если и нельзя их вовсе оттолкнуть, то и поощрять особо не следует. Вот так и возникает синдром «нелюбимых детей». Это тем более верно по отношению к России, где, в отличие от Украины, нет достаточно долгой, сильной и живой греко-католической традиции. В связи со всем сказанным возникает и такой вопрос: Вы не боитесь остаться без работы в качестве греко-католического священника?

П.Г.: Страх остаться без работы может быть только у того, кто не хочет ничего делать. А утверждение про «нелюбимых детей» хотя и громкое, но весьма поверхностное. Конечно, развиваются экклезиологические взгляды, уточняются экклезиологические позиции, и Римская Церковь сегодня вполне признает экклезиальный статус Церкви Православной. Но как раз благодаря этому вот обстоятельству на «нелюбимых детей», по Вашему выражению, возлагается очень трудная, но и очень захватывающая, прекрасная миссия. Восточные католики остаются свидетелями проблемы. Самим фактом своего существования они говорят и Востоку, и Западу: «вы разделены!» А потому необходимо искать пути к восстановлению полного и совершенного единства, а не просто довольствоваться тем, что есть. Да, Греко-Католическая Церковь будет заведомо немногочисленной. Ясно, что православные не будут присоединяться к Римской Церкви путем унии. Несомненно, что уния, как инструмент восстановления полного единства Церкви, и в самом деле исчерпала свои возможности. Но в основе-то исторических попыток унии лежало искреннее стремление к единству, а такое стремление есть и сегодня. А потому и Восточный Католицизм, частью оставшийся в наследство от прежде заключенных уний, а частью вновь рождающийся сегодня, будет существовать ровно столько, сколько будет существовать рана раскола. Он – свидетель церковного нестроения, дьявольского, производящего разделение действия внутри единой Церкви Божией, но также и жажды нового обретения однажды утраченного единства, церковной жажды «дышать обоими легкими», по известному выражению Папы Иоанна Павла II. Но если рана когда-то будет исцелена, то, возможно, не станет и таких свидетелей. Они тогда уже будут не нужны.

СКГ: Тем не менее, все-таки можно говорить о некой традиции русского греко-католичества. Пусть она не столь древняя и не столь сильная как, скажем, на Ближнем Востоке или на Украине, но она все же была. У ее истоков стоит такая крупная, значимая для всей русской культуры фигура как Владимир Соловьев. Она дала целый ряд мучеников, как те же протопресвитер Леонид Федоров или матушка Екатерина Абрикосова, настоятельница русской доминиканской общины восточного обряда, о которых, к сожалению, мы и сегодня знаем очень немного. Мы часто слышим о православных российских новомучениках, восстанавливаем память о мучениках-католиках, погибших от рук атеистического режима. А вот о мучениках греко-католиках, представлявших эту ветвь нашей русской Церкви, почти не упоминают. Думается, что необходимо продолжать эту традицию, не дать ей окончательно исчезнуть, пусть она никогда и не станет сильной и влиятельной. Возникает вопрос: а Вам когда-либо приходилось иметь дело с живыми носителями данной традиции? Может ли идти речь именно о продолжении, о преемственности, или же мы искусственно пытаемся возродить то, что умерло, угасло?

П.Г.: Безусловно, есть какая-то духовная преемственность. Например, о. Евгений Гейнрихс, русский священник-доминиканец, который теперь опять служит в России, каким-то образом был связан с русской доминиканской общиной восточного обряда. Его личный путь в Церковь пролегал через встречу с пожилой монахиней, духовной дочерью матушки Екатерины Абрикосовой. Эта монахиня в 70-е годы была еще жива. Сейчас уже нет в живых никого из русских греко-католиков первых десятилетий XX века, нет тех приходов, нет тех общин, но остались свидетельства, книги, есть немало материалов, которые еще только начинают изучаться. Этот голос слышен и сегодня. Этот голос звучит и во мне, и я черпаю из него духовную поддержку.

Если в 60-е или 70-е годы можно было говорить об умирании греко-католической традиции, по крайней мере на земле Российской, то современную ситуацию я бы описал словами: «Господь посетил виноградник Свой». Я вижу решительный шаг к поддержанию этой традиции со стороны Матери-Католической Церкви в самом факте назначения ординария для российских греко-католиков. Я вижу желание того, чтобы восточное католичество существовало, несмотря на всё неоднозначное отношение к себе. Я усматриваю в этом знак, что его существование здесь, на Российской земле, угодно Богу.

Интервью взял В. Дегтярев

МОЛИТВА БЛАЖЕННОГО ЛЕОНИДА ФЕДОРОВА

Призри, милосердный Господи Иисусе Спасителю наш,
на молитвы и воздыхания грешных и недостойных рабов Твоих,
смиренно к Тебе припадающих,
и соедини нас всех во единей, святей, соборней и апостольстей Церкви.
Свет Твой незаходимый пролей в души наша.
Истреби раздоры церковныя,
дай нам славити Тебя единым сердцем и едиными устами
и да познают вси,
что мы верные ученики Твои и возлюбленные дети Твои.
Владыко наш многомилостивый,
скоро исполни обетование Твое
и да будет едино стадо и един Пастырь в Церкви Твоей
и да будет достойны славити Имя Твое Святое
всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь