«Слово живо». Ольга Филина встретилась с родными убитого 25 лет назад священника Александра Меня
25 лет назад был убит православный священник и миссионер отец Александр Мень. Преступление не раскрыто до сих пор. А память о пастыре жива.
«У церкви нет социальной власти», «Христос не дает политической опоры», — проповедовал Александр Мень. 25 лет назад его убили за это? Вопрос повисает в воздухе — преступление не раскрыто до сих пор. Зато все чаще сегодня говорят о новых попытках превратить Церковь в политическую опору, наделив ее социальной властью. Оттого и родным Александра Меня трагическое событие, случившееся четверть века назад, кажется рубежным: тогда ведь страна убедилась, что за подлинную «гласность» приходится платить и кровью.
По мысли родных, отец Александр убийц все-таки победил, во всяком случае его проповедь не умолкла: общий тираж книг — более 8 млн экземпляров, готовится к изданию 15-томное собрание сочинений, которое благословил патриарх.
— У его трудов и сегодня очень разные читатели, — считает Павел Мень, брат отца Александра (в настоящее время сопредседатель фонда его имени). — Ко мне как-то раз за большой партией книг приезжал психиатр из Саратова: говорит, они помогают его пациентам во время реабилитации. И дело, что интересно, не только и не столько в содержании, сколько в форме — отец Александр очень диалогичен, не нравоучает читателя с высоты церковной кафедры, а анализирует, рассматривая различные стороны проблем как бы вместе с читателем, дает пищу для размышлений. Видимо, сейчас это ценно.
Говорить правду
О брате Павел готов рассказывать часами. О том, например, что тот прочел «Братьев Карамазовых» в 10 лет. «А потом ночью у него поднялась температура, и он только и мог объяснить: «Книжка такая серьезная!»», — вспоминает Павел Вольфович. Что решение стать священником пришло к будущему пастырю в 12 лет. Причем в семье бережно хранится письменное свидетельство об этом волевом решении 12-летнего советского школьника, которое сопровождено пояснением: увидел как-то Алик портрет Сталина, поднятый в небо в свете прожекторов, и понял — вот оно, идолопоклонство. Но мало того, что понял, решил еще и с этим бороться, приняв сан и проповедуя Христа, который, как известно, «пришел отпустить измученных на свободу».
— Стоит ли удивляться, что «Сына человеческого», свою знаменитую книгу, он начал писать чуть ли не в 16 лет, — вспоминает Михаил Мень, сын отца Александра.
Понятно, что ничего не дается без внутренней работы и усилия. И в первую очередь усилия самой семьи, передавшей будущему священнику помимо опыта веры умение мыслить свободно. Чего это стоило в Советском Союзе, да и во всякое время в России, легко представить.
Верующей в семье была мать Александра Меня, которая прочла Евангелие в 10 лет и крестилась в 25. Ее поддерживала двоюродная сестра, выпускница философского факультета, свободно говорившая на греческом, латыни и иврите и принявшая крещение вскоре после нее. Женщины посещали богослужения и участвовали в жизни катакомбной церкви, отказавшейся принять советские «правила игры» и идею сближения с государственной властью, исходившую от зама патриаршего местоблюстителя, а потом и патриарха Сергия (Старгородского).
— История воцерковления нашей семьи примечательна сама по себе: нашу прабабушку, которая была глубоко верующей, исцелил святой праведный Иоанн Кронштадтский, — рассказывает Павел Мень.— Ее, иудейку, святой избавил от тяжелой водянки — «по большой вере». А уже ее внучка, наша мама, боролась со всей советской системой за сердца своих детей. Мы с братом ходили к друзьям мамы, на квартире которых была организована подпольная воскресная школа, где разъяснялись основы богослужения. Прислуживали в храме, еженедельно ходили на литургии. Разумеется, ни пионерами, ни комсомольцами не были. Помню, я как-то раз вернулся из школы и радостно заявил маме: «Теперь я октябренок!» А она молча сняла с меня значок и выбросила в ведро. То есть с детства мы с братом понимали, что жизнь сложнее, чем кажется.
Заодно с матерью скептическое отношение к навязанной идеологии поддерживал в детях отец. Он называл себя агностиком и постичь Бога не очень надеялся, но вот советский строй постиг хорошо: в 1918 году по ложному доносу был расстрелян его брат, служивший в Киеве в органах ЧК. Это событие произвело на старшего Меня серьезное впечатление — в партию он отказался вступать, убеждения жены уважал, а от детей никогда не скрывал неприглядной правды.
— Есть такой подход: вырастет — разберется, и, прикрываясь им, многие советские родители снимали с себя ответственность за то, что творится в головах у детей, — считает Михаил Мень. — В семье отца, а потом и в нашей семье такое было невозможно. Я с молодых лет знал, как и что устроено в этом мире, какова идеология Советского Союза и как мы к ней относимся. Конечно, это рискованно: говорить детям правду. Но это тот минимум, который необходим, чтобы сохранять свой мир.
Прошел по делу
Сохранение не равно затворничеству, поэтому отец Александр не сразу принял сан. Он поступил в пушно-меховой институт (в ведущие вузы страны юношу с такой биографией и из такой семьи не брали) и проучился там почти до сдачи диплома, пока не был отчислен: кто-то донес, что «студент Мень прислуживает в церкви». Путь будущего священника сузился, вполне по евангельским законам.
— После принятия сана у отца, по-видимому, было три важных жизненных этапа, — поясняет Михаил Мень. — Первый можно назвать «подпольной проповедью», встречами с его духовными чадами, написанием богословских книг. В 1985 году началась «публичная проповедь»: его приглашали в крупнейшие НИИ, дома культуры, где разрешилось выступать с лекциями и вести полемику по самым острым в то время вопросам. Наконец, с 1989 года ведет отсчет «открытая проповедь» отца Александра перед многотысячными и многомиллионными аудиториями, собиравшимися на Олимпийском стадионе или перед экранами телевизоров.
Его тогда многие упрекали: мол, негоже священнику идти на поводу у моды и общаться с телевизионщиками (так, критика «по партийной линии» быстро дополнилась критикой «по линии церковной»). Но родные и сейчас уверены: использовать все средства, чтобы рассказать людям о свободе и любви, о том, что «демократия связана со смирением», отцу Александру было жизненно важно.
— Если бы тогда существовал Facebook, он бы первым завел там страничку, — считает Михаил Мень.
Но Facebook еще не придумали, а «страничку» завели на самого отца Александра: уже с 70-х годов КГБ стал «прорабатывать» строптивого священника. Как выяснила семья отца Александра во время перестройки, в 1974 году лично Андропов докладывал ЦК КПСС о подрывной деятельности некоей «прокатолической группы священников во главе с Менем», сотрудничавшей с «враждебным Западом». Сотрудничество, по сути, сводилось к перепечатке ряда трудов отца Александра «Тамиздатом», но и этого было достаточно.
— В 1984 году вышла скандальная статья «Крест на совести», направленная лично против брата, — рассказывает Павел Мень. — Лубянка закончила его «проработку» и готовилась атаковать. Его стали ежедневно вызывать на допросы, ожидался скорый арест. Спасло два фактора. Во-первых, менялось время, а во-вторых, вместе со временем менялись люди. За отца Александра тогда лично заступился нынешний митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий, после встречи с которым брат однажды сказал мне: «Будешь смеяться, но митрополит оказался верующим».
Отца Александра тогда, по-видимому, упустили. Неужели нагнали ранним утром 9 сентября 1990 года, убив священника ударом топора? От такого вопроса с годами не укрыться, и боль от утраты не притупляется. Из меневского круга уже никто всерьез не верит, что убийство будет раскрыто: судя по обрывочным сведениям, доходившим до членов семьи, орудовал профессионал, улик на месте убийства почти не осталось…
После всего
— Мне отец в свое время доходчиво объяснил, в чем смысл жизни, — рассказывает Михаил Мень. — Это чтобы не стыдно было умереть. Поэтому смысл — это не что-то такое возвышенно-иррациональное, а итог, самая конкретная часть жизни. И за ним важно следить. Итог жизни отца таков, что само место его убийства постепенно стало местом паломничества: «Кровь мучеников — семя церкви». Он хотел иметь какую-то общественную площадку при приходе, где можно было бы собирать народ. И вот она тоже есть — теперь рядом с храмом, построенном на месте трагической гибели отца, в ДК «Дубрава» действует музей его имени и проводятся ежегодные Меневские чтения.
Михаил Мень, ныне глава Минстроя РФ, до сих пор не знает, удивился бы отец, узнав, что сын станет чиновником или нет. Уверен, правда, что интересовался бы отец Александр в первую очередь не тем, где его ребенок работает, а как и зачем: в конце концов, реальная историческая Церковь тоже далеко не идеальный институт…
— Я никогда не думал, что стану священником,— вспоминает отец Виктор, племянник Александра Меня. — Работал реставратором в Абрамцевском музее, был всем доволен. Но после убийства дяди оставаться на прежнем месте просто не мог. Нужно было церковно ответить на то, что произошло, и я принял сан. Это убийство нас всех, близких к отцу Александру, очень изменило.
Отец Виктор теперь служит в храме, построенном на месте убийства дяди. При этом настаивает, что христиан «по крови» не бывает и, чтобы понять проповедь свободы и любви, недостаточно быть просто «православно настроенным».
— Гостя в семье отца Александра фактически на правах второго ребенка, я с детства формально приобщался к православной культуре, — рассказывает отец Виктор. — Как и миллионы других россиян. Но сознательной веры у меня не было. Я наблюдал, приезжал в храм, где служил отец Александр, под конец литургии, только чтобы послушать его проповедь. Понимать, о чем он говорит, вникать в суть нашей веры и богослужения я стал уже спустя какое-то время. Дядя не давил, не настаивал и не ускорял процесс. Только поэтому я, видимо, и стал христианином.
Замечательный факт: почти все, кто вспоминают об отце Александре, говорят, что у них с ним были «особые отношения». Настоящие отношения, видимо, только такими и бывают — особыми, личными с каждым. Все другие — поддельные, давящие формой и авторитетом. Проверять себя на то, сколько в жизни поддельного, а сколько подлинного, по замечаниям семьи Александра Меня, еще один из его посмертных заветов, переживший самого проповедника.
Ольга Филина
Источник: «Диалог традиционных религий»
