Как религия стала «слоном в центре комнаты», а теоретики секуляризации этого не заметили. Дмитрий Узланер представил свою книгу «Конец религии?»

В начале третьего тысячелетия теория секуляризации потерпела крах, утверждает религиовед Дмитрий Узланер. Почему прогнозы известных теоретиков секуляризации не сбылись, с чем связан очевидный поворот к религии в мире в последние несколько десятилетий, как осмыслить этот поворот – эти вопросы затронул 2 марта доцент РАНХиГС, главный редактор научного журнала «Государство, религия, Церковь в России и за рубежом» в Культурном центре «Покровские ворота». Лекция была приурочена к презентации новой книги Д. Узланера «Конец религии? История теории секуляризации» (ИД ВШЭ, 2019).

С самого начала автор предупредил читателей и слушателей, что его книга и лекция – не о религии как таковой, а о том, как осмыслялось понятие «секуляризация» в социальных науках XX–XXI веков. «Секуляризация – это процесс утраты религией своей социальной значимости, своего влияния на политическую, экономическую, культурную жизнь общества», – дал определение ученый. На протяжении последних 100 лет теория секуляризации была главной парадигмой социологии религии, основанной на том, что по мере модернизации общества религия обречена на неизбежную утрату своей социальной значимости. В книге автор детально разбирает идеи ключевых теоретиков секуляризации — Толкотта Парсонса, Питера Бергера, Брайана Уилсона, Томаса Лукмана, Дэвида Мартина и других. «Основная предпосылка теории секуляризации не в том, что религия по тем или иным причинам несовместима с современностью, а в том, что она несовместима с самим будущим человечества, будто бы в религии есть какая-то непреодолимая спаянность с прошлым», – пишет автор. Такой подход позволял ученым в своих социальных исследованиях и прогнозах «выносить религию за скобки, не принимать религиозный фактор всерьез». Но примерно полвека назад ситуация изменилась: именно религиозный фактор стал набирать вес в общественных процессах в разных странах мира, а в начале XXI века это стало очевидным настолько, что «исследования религии переместились в центр социологии», а прежняя теория секуляризации стала маргинальной, она была свергнута «с пьедестала королевы социологии религии», считает исследователь. Он привел ряд примеров с временным диапазоном в 50 лет, показывающих, насколько изменилось восприятие религии в обществе. Если в 1958 г. в Египте почитали за шутку ироничные слова президента Насера о перспективе ношения женщинами хиджаба, то спустя полвека президентом этой страны стал один из лидеров исламистов, а за попытку поставить хиджаб под сомнение можно поплатиться постом министра. В нашей стране невозможно представить сейчас те преследования верующих, которым они подвергались в 60-е годы в СССР. Напротив – РПЦ находится на авансцене общественной жизни. В Европе все больший вес набирают правые популистские партии, которые делают акцент на «традиционных ценностях», апеллируют к религии, «но не из-за возрастания религиозности, а по политическим причинам».

Когда же произошел этот «поворот к религии»? По словам Д. Узланера, этот процесс почти синхронно происходил в разных странах в 70-е годы. В 1979 г. в Иране победила исламская революция, страна взяла курс на создание религиозного государства, что «казалось невероятным для теоретиков секуляризации». В США в 70-е выросло движение «христианских правых» как реакция на культурную и сексуальную революцию 60-х годов. Опора на «традиционные ценности», борьба с либерализмом, аморализмом, феминизмом сделали это движение мощной политической силой. А дискурс «духовно-нравственного возрождения» напоминает некоторые явления российской современности, заметил ученый. В СССР в 70-е годы растет интерес к религии в среде образованных людей, молодежь всё больше отходит от официальной идеологии. В ответ на это возникают безуспешные попытки «модернизации атеизма». Таким образом, с 70-х годов религия и не думает агонизировать, напротив – она превращается во всё более значимую силу, воплощается в транснациональных движениях. И, как заметил лектор, это усиление влияния выводит на поверхность не либеральные религиозные течения, а по большей части традиционалистские, консервативные. «Это стало большим сюрпризом для исследователей», – заметил религиовед. Сюрпризом – потому что ученые-обществоведы «просмотрели» этот религиозный подъем; из-за их «секуляристской предвзятости» религия оказалась у них как бы в «слепом пятне», она стала таким «слоном в центре комнаты, которого никто не замечает, пока он не начинает крушить всё».

Говоря о причинах этого явления, автор книги отметил: теоретики секуляризации считали, что экономика и религия находятся в обратно-пропорциональной зависимости – чем быстрее развивается экономика, тем скорее сойдет на нет религия. Но это «ключевая ошибка», считает Узланер, подчеркивая, что эта связь, безусловно, есть, но ничуть не меньшую роль играют социальные, культурные, политические факторы, которые нельзя недооценивать. Кроме того, ряд ученых полагали, что отказ от религии стимулирует общественное развитие. Но, например, на Ближнем Востоке общественное развитие пошло другим путем: разочарование в западной прогрессистской модели привело к желанию общества припасть к традиции («когда гаснет электрическая лампочка, я спускаюсь в подвал за масляной лампой деда», привел характерный образ Узланер). Крах коммунистической идеологии в СССР, а затем – либеральной идеологии в России 90-х, также побуждает искать альтернативу в «традиционных ценностях романтизируемого прошлого», отнюдь не секулярных. Даже в левых философских течениях на Западе обнаруживаются попытки «интегрировать теологию в марксистское учение». А христианство в Европе в общественном поле тоже сейчас актуализируется – не как феномен личной религиозности, а как реакция на угрозу «исламизации».

Как же корректно описать нынешнюю ситуацию с научной точки зрения? Отвечая на вопросы слушателей, лектор не смог дать актуального определения религии, объясняя это наличием сотен таких определений и главным образом – «размыванием понятийной рамки». По его словам, в ситуации постсекулярности (а именно так описывает ее Узланер) невозможно четко отделить религиозное от светского, уловить религию какой-то дефиницией. Религию можно уподобить некой жидкости, которая растекается по всему обществу, обволакивает его, затекает во все углы и щели, откуда ее уже не достать. Уместно говорить о неких «постсекулярных гибридах» и даже о «троеверии», когда к древнему смешению христианства и язычества, традиционно именуемому «двоеверием», примешивается еще нечто из области магии, науки, науковерия или еще чего-то неописуемого. Исследователь привел примеры таких «гибридов»: современный культ Победы, который даже некоторые деятели РПЦ уже называют «гражданской религией»; освящение космических ракет и боеголовок; панк-молебен Pussy Riot; попытки вписать постсоветский этос в православный контекст и т.д. Собственно, и предложение «внести Бога в Конституцию» – это, с точки зрения религиоведа, не что иное, как попытка подчеркнуть «нашу самобытность», отличие от «секулярного Запада».

Подводя итоги, автор книги отметил: «Сегодня мы находимся на пике процессов, когда люди не стали более религиозными, но религия пронизывает всё общественное пространство. Вероятно, начнется обратная волна, но когда и какая – мы пока не знаем». Выступление Узланера стало поводом для оживленной и заинтересованной дискуссии, в ходе которой было задано более десяти непраздных вопросов и прозвучали разные точки зрения на проблемы секуляризации.

Источник: Благовест-инфо