Гельмут Коль: смотреть на историю глазами тех, кто её создавал
Гельмут Коль любил говорить, что его истинным призванием было призвание крестьянина. Он обладал свойственным крестьянину терпением, старанием хорошо сделать свою работу и надеждой. Жатва лишь отчасти является результатом человеческого труда. То, что на самом деле решает, — это воля Божия. Политик тоже должен пытаться распознать волю Божью в истории, чтобы сотрудничать с ней. Если Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его. И все же Бог избрал иметь нужду в людях. История зависит от решений людей, и если человек не умеет держаться за руку, которую ему протягивает Бог, то он может низвергнуться в ад. Для Гельмута Коля адом в истории была потеря свободы и война.
Однажды он повел меня показать Тевтонское кладбище в Риме. Незадолго до этого он проиграл выборы, но не казался подавленным, более того, он был даже рад тому, что освободился от повседневных забот политики. Он был уверен в том, что великая европейская политика будет продолжена в том же русле, которое он проложил, и смотрел на прошлое и будущее в более широкой перспективе.
На самом деле его настоящим призванием было призвание историка. По образованию он был историком, а чем же является политика, если не историей настоящего, историей в её становлении? В тот день Гельмут преподал мне необыкновенный урок истории. Он шел между надгробиями и рассказывал о жизни каждого похороненного там человека и о роли, которую тот сыграл в истории Германии и Европы. Он видел историю глазами тех, кто создавал её. Он объяснил ошибки тех, кто не смог предвидеть и направлять возникновение великих страстей народа, тех, которые следовали за народом, вместо того, чтобы возглавить его. Он также объяснял ошибки тех, кто притязал на то, чтобы возглавлять, не выслушав и не поняв своего народа. Народ всегда выбирает верный путь, если политики объясняют ему альтернативы, которые открываются перед ним и объясняют последствия его выбора. Ответственным за нацизм был не немецкий народ, а недостатки, неспособность, трусость правящих классов: политических, культурных, экономических и церковных. Возможность мира имела место, но ею не воспользовались. Затем был сделан поворот к войне. Определённую роль в этом сыграла также недальновидность господствующих классов западных стран.
Как-то раз мы говорили с ним о Платоне. Я рассказал ему историю о лодке безумцев. Капитан судна в совершенстве владел наукой навигации, но матросы не доверяли ему, считая науку навигации простой и доступной для всех, и поэтому они привязали капитана к грот-мачте и разбили судно о скалы. Платон в этой истории приходит к выводу о том, что во главе народов должны стоять компетентные, сведущие люди. Но Коль не согласился с таким выводом и сделал поразительное замечание:
«Это был не капитан, а в лучшем случае просто человек, сведущий в навигации. Главное качество капитана заключается прежде всего в том, чтобы завоевать и сохранить доверие своих людей».
В тот день я понял, что Коль питал огромную любовь к немецкому народу и к Европе, и что эти две любви были неразрывно связаны между собой. Суть немецкого духа заключалась для него в силе, которая исходит от открытия внутренней жизни и свободы. Однако это открытие ставит немецкий дух перед необходимостью выбора: поставить силу свободы на служение власти либо на служение истине и закону. Идея закона и права совпадает с католическим принципом и римским духом. Во втором случае можно говорить о великих традициях короля франков и лонгобардов Карла Великого и короля Германии и императора Священной Римской империи Оттона Великого. Соборность является неотъемлемым элементом немецкого духа, и отношение к латинским народам и другим европейским странам является тем, что делает его плодотворным и не дает ему стать разрушительным и саморазрушающим. Тогда я понял, почему Коль стремился не к тому, чтобы Европа была «немецкой», а к тому, чтобы Германия была европейской. Я также понял, как его идея Европы была далека от поверхностного космополитизма, который видит в Европейском Союзе своего рода аннулирование национальных идентичностей, а не их союз, который подтверждает и укрепляет их идентичность.
Из его восприятия немецкой и европейской истории рождалась также его любовь к Италии. Я помню много разговоров об участии Италии в единой европейской валюте. Я честно отстаивал позицию тогдашнего правительства Италии, но и не скрывал того, что меня смущало: разве не было бы лучше, чтобы Италия сначала провела реформы, а затем вошла в зону евро? Кажется, Карло Азелио Чампи убедил его: он сказал мне, что не было возможности начать евро без Италии из-за той важной роли, которую сыграла Италия в истории Европы, а также потому, что если бы она осталась вне зоны евро, Италия вряд ли смогла бы провести реформы.
Затем он сменил тему и рассказал мне, что, когда его сын Петер попал в ужасную автокатастрофу в Италии, он и его жена Ханнелоре, приехав навестить его, были поражены профессиональной компетентностью, теплом и заботой, которой был окружен их сын. Он сказал: «Я бы отдал с удовольствием половину нашей эффективности в обмен на половину вашей человечности».
Много часов мы провели, разговаривая о Папе-поляке. Он хотел знать, он хотел понять. Таким образом, мы подошли к человеку-Войтыле через его историю и историю его народа. Однажды он сказал мне: «Перед немецким флагом я стою навытяжку. Перед французским флагом я встаю по стойке смирно дважды, потому что я помню зло, которое немцы сделали Франции». Тогда я сказал ему: «А Польша? Польша пострадала от немецких рук даже больше, чем Франция». Я рассказал ему о страхе и ненависти к Германии, которая была ключевой поддержкой для коммунистического режима, и о том, что первым поляком, который говорил мне о немцах с человечностью и симпатией, был Войтыла, первым заговоривший о необходимости взаимного прощения между польскими и немецкими епископами. Гельмут Коль был очень впечатлён и сказал: для этого требовалось большое моральное мужество в стране, — где по вине немцев погибли многие миллионы поляков, — просить прощения у немцев за несправедливость, совершенную по отношению к ним, когда миллионы жителей Германии были изгнаны из своих домов и земель в конце Второй мировой войны. Примирение с Польшей и в целом со славянскими народами стало краеугольным камнем политики Гельмута Коля и одним из ключей так называемого «расширения». Он был очарован тем, как Папа Иоанн Павел II умел говорить, затрагивая сердца людей, и тем, что он возглавил нравственное сопротивление против тоталитарных режимов, которые нарушили мирный Ялтинский договор. Папа Войтыла видел прочную связь между свободой и истиной, которая также была основой их общего понимания истории.
Он был обеспокоен приходом к власти нового поколения политиков, которые не знали войны и воспринимали мир как должное, по крайней мере, между народами Европы. Его назвали Гельмутом в память дяди, который умер в Первой мировой войне; он всегда носил в сердце память о своём брате, погибшем во время Второй мировой войны. Он хорошо знал, что мир — это хрупкий результат постоянного морального напряжения, стремления к взаимопониманию и правильной политики. Достаточно ослабить усилие или отвлечься на секунду, чтобы он был потерян. Особенно его беспокоило то, что в Германии росло новое поколение, которое хотело бы быть «как все». Немцы не как другие. Коль не верил в коллективную ответственность, но он знал, что немцы не могут забыть свою историю. От неё исходит особая ответственность за Европу и за мир. Они не могут забыть её.
В конце девяностых Коль признался в том, что он принимал деньги для партии от людей, которые не хотели быть назваными, и в том, что он зарегистрировал их в нарушение закона о политических партиях. Необходимо было восстановить Христианско-Демократический Союз на новых восточных землях; у бывших коммунистов было много денег, социал-демократы получили реституцию собственности, которая была конфискована нацистами и коммунистами на сумму 70 миллионов марок; христианские демократы были без средств. Речь шла не об уголовном преступлении, а об административном правонарушении, за которое партия (не лично Коль) должна была заплатить большой штраф. Коль пожелал заплатить его лично, с помощью должным образом оформленных вкладов своих друзей и заложив свой дом в Оггерсхайме. Однако он отказался назвать имена благотворителей, потому что он дал им честное слово не делать этого. Против него развязалась «охота на ведьм»; говорили, что эти деньги были ценой защиты, предоставляемой для нелегального бизнеса. Многие из тех, кто были обязаны ему всем, ополчились против него с невероятной горечью и ненавистью. Его жизнь была взята под прицел в поисках доказательств коррумпированности. Позже была признана ошибочность обвинений, и Колю была возвращена его роль отца Европы.
Тем временем прошли решающие годы, когда великий европейский проект был остановлен и искажён, и Коль не мог поднять свой голос в его защиту. Достаточно было просто пойти навестить его в Оггерсхайме, в его доме, чтобы увидеть, как этот человек, через чьи руки прошли тысячи миллиардов евро, живёт, конечно, не в бедности, но без какой-либо парадности, как государственный чиновник или профессор университета в отставке.
Он любил свою семью. Я помню, с какой нежностью он говорил о своей жене Ханнелоре и как он смотрел на неё, когда они были вместе. Ханнелоре страдала аллергией на свет. Сначала она не переносила солнечного света и вынуждена была жить ночной жизнью. Со временем она перестала переносить даже свет луны. Когда она покончила с собой, я был на её похоронах в Шпаерском соборе. Я помню, когда Гельмут вышел, чтобы встретить меня, я подумал: «Боже мой, он стал ниже на целую голову. Он ходит, как будто несёт на плечах огромный вес». Он крепко обнял меня и сказал: «Лучше умереть семь раз, чем терпеть такое испытание…». Позже он сказал мне, что это было похоже на выбор того, кто поднимался в гору в одной связке с друзьями и упал в обрыв. И если он режет веревку, то не потому, что хочет умереть, а потому, что он не хочет, чтобы другие умерли вместе с ним. Несколько лет спустя он сказал мне, что появилась женщина, которая входила в его жизнь. Я сказал: «Женщина не игрушка, если ты любишь её, женись». И он действительно женился на ней. Я знаю, что многие критиковали этот выбор, который мне казался очень человечным и очень католическим. Кроме того, многие критиковали его новую жену, Майке Коль-Рихтер. Я ей очень благодарен, потому что она была рядом с ним, спасая его от депрессии, подарив ему несколько лет жизни и драгоценных минут счастья.
Он был человеком простой и нелицемерной веры, осмысленной и пережитой, которая также была прочной основой его приверженности — в жизни и в политике — своей Германии и всей Европе.
Автор — итальянский политик Рокко Буттильоне
Источник: Радио Ватикана
