Траектории радикального ислама

(По страницам газеты «Osservatore Romano»)

Публикуем в переводе русской службы Радио Ватикана выдержки из эссе «Les trajectoires des jeunes jihadistes français» («Траектории молодых французских джихадистов») Фархада Хосрокхавара, опубликованного в номере французского журнала «Études» (Исследования) за июнь 2015 года. Автор, иранский социолог и учёный, с 1998 года является директором Высшей школы социальных наук (Ehess) в Париже. Среди его работ можно упомянуть «L’islam des jeunes» («Молодёжный ислам») (1997), «Les nouveaux martyrs d’Allah» («Новые мученики Аллаха») (2002), «L’islam dans les prisons» («Ислам в тюрьмах») (2004).

Джихадизм как явление зародился в последней четверти ХХ века. Постепенно и повсюду взгляды отдельных индивидуумов радикализируются, и они пытаются совершать покушения с целью борьбы с ересью и нечестием (куфр), чтобы осудить акты осквернения ислама. Многие из них выросли в Европе. Часто они мусульманского происхождения, но среди них все больше и больше новообращённых. С начала гражданской войны в Сирии (2013 г.) распространяется новая форма джихада, и его новые действующие лица имеют другие характеристики по сравнению с прошлым.

Во Франции и в целом в Европе терроризм во имя Аллаха является фактом ультраминоритарным среди мусульман. Его масштабы не имеют никакого отношения к фактическому количеству погибших, потрясая общество и порождая глубокий кризис на уровне символического суда присяжных социального порядка.

Террористические акты ставят вопрос о джихаде и о его экстремистской идеологии, но и, в частности, об исполнителе джихада, который переходит к действию и хладнокровно совершает своё преступление. Из чего рождается его решение? Как понять его неистовую страсть к кровавой бойне, которая часто завершается его собственной смертью, — к бойне, которая для него представляется актом свершения своей судьбы в мученичестве?

Кто же эти исполнители? Можно выделить несколько типов радикальных исламистов в Европе, у которых есть одно общее свойство: все они являются «доморощенными террористами», то есть молодыми людьми, обученными и образованными в европейских странах. Это в первую очередь молодёжь из пригородов, с эмигрантских и рабочих окраин. К ним добавляются, особенно с 2013 года, молодые люди из среднего класса. Третья категория состоит из девушек или молодых женщин.

Субъективность молодёжи с эмигрантских окраин, принимающей радикальный ислам, характеризует одна главная черта: ненависть к обществу, которое они воспринимают как глубоко несправедливое по отношению к ним. Они переживают своё исключённое положение, свою отверженность как неизбежный факт, как  клеймо на своём лице, в своём акценте, в своём языке, и даже в самой их позе и жестах, которые другие граждане воспринимают как угрозу. Они не в ладах с обществом и избегают любого человека, одетого в форму (даже пожарного), как воплощения репрессивного порядка. Их идентичность скатывается в антагонизм по отношению к тем, кто чувствует себя своим в обществе, к французам, другим европейцам, или даже к людям североафриканского происхождения, которые сумели подняться до уровня среднего класса. Заклеймённые в глазах других, они переживают глубокое чувство собственного недостоинства. Это приводит к легко вспыхивающей агрессии по малейшему поводу, не только по отношению к чужим, но и, зачастую, к членам семьи, особенно к  младшему брату или сестрёнке, осмелившейся выйти на свидание.

Так гетто пригородов превращается во внутреннюю тюрьму. Эти молодые люди превращают презрение к себе в ненависть к другим, а негативное отношение других в презрительный взгляд на них. Их целью становится, прежде всего, выражение собственного протеста негативными актами, вместо того, чтобы добиваться осуждения расизма, действуя в социальной жизни. Замкнутые в своём районе или даже в пределах нескольких кварталов, эти выброшенные из жизни общества молодые люди находят выход в преступлениях и в поисках легких денег, чтобы жить жизнью среднего класса, к которой они страстно стремятся. Иногда им это удаётся с лихвой, завладевая более или менее крупными суммами, которые они растрачивают со своими сверстниками, ценой повторения преступления, постепенно превращаясь в закоренелых преступников. Самое большое зло, от которого они страдают, это причисление себя к жертвам и уверенность в том, что единственным путём к достижению уровня среднего класса является  преступление, поскольку общество, по их мнению, закрыло все остальные возможности.

Ненависть находит выход в преступлении, и ненадолго утихает с доступом к материальному достатку, полученному с помощью средств, приобретенных незаконным путем.

Однако некоторым из них этого недостаточно; они нуждаются в самоутверждении, которое сочетало бы в себе несколько функций: обретение утраченного достоинства и желание утвердить свое превосходство над другими, положив конец презрению к своей личности.

Трансформация ненависти в джихад делает гнев священным и помогает им преодолеть собственную неудовлетворённость путем присоединения к убеждениям, которые делают одних «рыцарями веры», а других «злыми» и недостойными жизни. Экзистенциальное изменение, таким образом, завершено, они сами становятся чистыми, а другие нечистыми. Радикальный исламизм осуществляет магический разворот, который преобразует презрение к себе в презрение другого, а чувство собственного недостоинства в освящение себя за счет другого.

В процессе формирования джихадистов из молодёжи с окраин тюрьма играет главную роль, и не столько потому, что там их взгляды обретают радикальность, сколько из-за того, что она даёт возможность «укрепить» ненависть друг к другу в повседневных отношениях, сотканных из напряжения и протеста по отношению к тюремной системе. Всякий раз, как нарушаются правила внутреннего распорядка тюрьмы, санкции напоминают о существовании системы, законность которой они оспаривают из-за этого огромного чувства несправедливости, которое скрывается в глубине сердца. Некоторых молодых людей тюрьма исправляет, но большинство из них находят в ней ещё одну причину, чтобы ненавидеть общество.

Ещё один, последний факт, убеждающий будущего джихадиста в законности дела, которое он защищает, — это путешествие в одну из стран на Ближнем Востоке, в которых доминирует «священная война», с целью пройти обряд посвящения.

Один из таких молодых людей, Мерах, был в Пакистане, в Афганистане и в других регионах, где бушует радикальный исламизм. Во время этих поездок Мерах научился обращаться с оружием.

В большинстве случаев такое путешествие инициации утверждает молодого джихадиста в его новой идентичности, давая ему иллюзию восстановления отношений с мусульманскими сообществами, на языках которых он, однако, не говорит и обычаи которых не разделяет. В то же время они позволяют ему стать чужим в своём обществе. Он учится прежде всего быть жестоким, чтобы убиватиь профессионально и без эмоций заложников и приговорённых им же самим лиц (полицейских и военных, евреев, «плохих» мусульман), — иными словами, стать истинным воином джихада, который не останавливается ни перед каким моральным препятствием, умерщвляя «виновных».

Община адептов «неоуммы» является такой же опасной утопией, как и утопия о бесклассовом обществе, или как о рае на земле и, как все эти утопии, её опасность заключается в том, что её приверженцы творят насилие в реальности.

В среде неоуммы отрицается эволюция мусульманских общин, а чистый и простой возврат к салафитам (сподвижникам Пророка) восхваляется в такой форме, которая приводит к практикам, от которых сами мусульмане давно отказались.

Молодой джихадист испытывает неудержимую потребность выступить единым фронтом неоуммой против общества, которое он глубоко презирает. Для того, чтобы новопосвященный джихадист мог подняться в своих глазах, ислам предлагает ему статус абсолютного героя, наделённого престижем мученичества, которое он воплощает в качестиве моджахеда (бойца веры, слово, происходящее от одного и того же корня, что и джихад). Он убивает, вселяет страх, заставляет ненавидеть себя и гордится своим новым завоёванным положением, заняв первые страницы СМИ. Он преодолевает свою безвестность и малозначимость с помощью нездорового любопытства, которое вызывает у СМИ, готовых распространять изображения отрицательного героя, которого они ценят тем выше, чем больше страха он вселяет в других. Он готов убивать и даже умереть, в то время как другие опасаются за свои жизни. Следовательно, он выше их, считает моджахед.

До начала гражданской войны в Сирии в 2013 году молодые джихадисты происходили исключительно из средних классов. С тех пор они, наряду с городской молодежью, составляют важную часть начинающих джихадистов, которые бросились в Сирию, чтобы быть на службе Исламского государства (Daech) или других групп джихадистов, таких как Фронт победы (Jihat al Nusra), подразделения Аль-Каиды.

По имеющимся статистическим данным, считается, что от двух до четырёх тысяч молодых европейцев отправились в Сирию и многочисленные попытки выехать в эту страну (особенно через Турцию) удалось пресечь после вступления в силу законов, направленных на то, чтобы воспрепятствовать им. Эти молодые люди, зачастую незрелые подростки, увеличивают резервную армию джихада, обращаясь в радикальный ислам понемногу из всех религий. Здесь и разочаровавшиеся христиане, которым институциональный католицизм не может дать испытать желанных острых ощущений; это обмирщившиеся в своём иудаизме и лишенные религиозных основ евреи; это и недавно обратившихся в буддизм и разочаровавшиеся в нём выходцы из французских семей, которые ищут свою идентичность в служении священной войне по контрасту с пацифистской версией буддизма в Европе. В отличие от джихадистов с городских окраин эти молодые люди из  средних классов не чувствуют ненависти к обществу и не испытывают на себе остракизма, которым общество давит первых. Им не приходится переживать драму преследования, которая окрашивает жизнь в черный цвет.

Их проблема заключается в проблеме власти и правил. В семьях на Западе отец утратил свою беспрекословную власть, разделив её с матерью, а подчёркнутые права ребенка сделали их чадо рано повзрослевшим, но совершенно незрелым подростком.

Комбинация логики прав, «распыления» власти между родителями и общество, в котором правила —  в том числе республиканские — утратили свою силу, привело к тому, что возникла потребность в чётко обозначенных правилах. Некоторые из этих молодых людей страдают из-за того, что они имеют различных опекунов, но ни один из них не является непререкаемым авторитетом. Они хотели бы чётко обозначить границы между тем, что разрешено и что запрещено. Правила  ислама предлагают им это чёрным по белому, и согласно этим правилам то, что запрещено, отвергается с предельной ясностью. Радикальный исламизм позволяет этим молодым людям соединить в единое целое игровое развлечение с несущей смерть серьезностью веры джихадистов. Это дает им ощущение подчинения обязательным моральным нормам, а также то, что именно они устанавливают эти правила для мира, меняя местами роли подростка и взрослого. Иными словами, они чувствуют себя теми, кто устанавливает священные правила и навязывает их другим под страхом «священной войны».

Эта молодёжь, влюблённая в джихад, олицетворяет идеалы, противоположные идеалам, вдохновлявшим молодёжь в мае 1968-го года. Тогдашние молодые люди отстаивали своё право на свободную любовь и сексуальные удовольствия. Сегодняшние начинающие моджахеды пытаются уложить свои желания в рамки строгого исламизма, соблюдая ограничения, которые облагораживают их в собственных глазах. Тогда молодёжь пыталась избавиться от ограничений и иерархий; теперь она нуждается в иерархии и в авторитетах, а также в священных нормах, которые выходят за рамки свободной воли человека и превозносят божественную трансцендентность.

Когда-то молодые были анархистами и ненавидели патриархальную власть. В настоящее время в обществе, лишенном смысла, радикальный исламизм, отводя отдельное место женщине и отдельное мужчине, реабилитирует искаженное представление об освящённом патриархате, со ссылкой на несгибаемого и бескомпромиссного Бога. Он позиционирует себя противоположностью смягчённого республиканизма или слишком гуманизированного христианства.

Май 1968 года был непрерывным  праздником, который продолжался экзотической поездкой в Катманду или в Афганистан. В настоящее время путешествие посвящения является поиском чистоты перед смертью во имя мученичества.

Наряду с этой потребностью в  сакрализованных правилах стоит также поиск справедливости для определённой страны, Сирии, где кровавый режим уже убил двести тысяч человек и вынудил миллионы людей бежать в соседние страны. Там, где Запад показывает своё бессилие перед лицом диктатуры, эти молодые люди, вооруженные наивной верой, намерены бороться против зла во имя джихада, чудовищность и бесчеловечность которого не замечают. Переход может происходить постепенно, как это было с некоторыми членами банды Рубэ, которые, следуя примеру Кристофа Казэ, трудились в гуманитарной сфере, прежде чем стать радикальными исламистами.

Всё происходит так, как если бы часть молодежи среднего класса сочетала поиск приключений, революционного романтизма, стремление пережить опыт инаковости священного и желание испытать себя, спонтанно подчиняясь репрессивной форме управления смыслом.

В европейских обществах, где гипер-секуляризм является синонимом отрицания любой трансцендентности, священное возвращается в угнетающую конфигурацию. Причиной тому — желание подвергнуть себя испытанию в контакте друг с другим, являясь опытом тотальной инаковости, равно как стремление ощутить счастье в разрыве с серостью общества, в котором часть молодежи страдает от «зла уравнивания».

С началом гражданской войны в Сирии в Европе – и особенно во Франции – наблюдается появление нового типа женского джихада. Многие из этих бойцов являются подростками или совсем юными девушками, наряду с другими молодыми женщинами двадцати-тридцати лет. Они в основном принадлежат к средним классам. Это преимущественно новообращённые: из христианства, из иудаизма (в некоторых случаях) или из буддизма, либо они происходят из семей агностиков и атеистов.

В отличие от новых джихадистов-мужчин из среднего класса, их главной мотивацией не является социальная ненависть. Есть различные причины, которые подталкивают их к джихаду и, прежде всего, причина гуманитарная: братья по религии (сунниты) нуждаются в помощи перед лицом еретической власти.

Существует также идеализированный образ мужчины среди женской молодежи, освобождённой от чар феминизма их матерей и бабушек. Они идеализируют бесстрашие, с которым мужчина идёт на смерть, и ценят в нём мужественность, серьезность и искренность, считая их лучшими качествами идеального мужа. Этот образ способен восстановить образ мужественности, сильно уплощённый из-за эволюции общества.

Во-вторых, мужчина, идущий на джихад, кажется им серьёзным, потому что, борясь против врага, он показывает свою решимость и обязательство.

Это радикально отличает его от тех молодых людей, которые проявляют черты незрелости и переменчивости в глазах молодых женщин, которые не видят в таких юношах хороших отцов для своих будущих детей.

Наконец, искренность является третьей фундаментальной чертой этих молодых людей: соглашаясь пойти на смерть за свои идеалы, они будут честными со своими женщинами, соизмеряя степень своей надежности со способностью продемонстрировать свою подлинность на поле битвы.

Этот вид молодого человека, который воплощает в себе главные добродетели правдивости, является  идеальным типом мужчины, за которого можно выйти замуж, чтобы избежать трудностей нестабильности, которая характеризует современные пары.

Часто родом из больших семей во Франции, пережив опыт нестабильности брачных связей своих родителей и констатировав уравнивание состояния мужчины в разводе, юные джихадистки в конечном итоге отказываются от образов как мужчины так и женщины, распространенных в современном обществе. Они отправляются в поиски антропологической утопии, где чувство уверенности и абсолютной искренности сочетается с «правильным неравенством».

Джихадизм демонстрирует самое настоящее переплетение социальных проблем и антропологических вопросов. Он показывает всё более глобальный масштаб воображения и субъективности, особенно у подрастающего поколения. Поиски новой утопии и чувство глубокой несправедливости соединяются в стремлении к личному счастью и к приключениям.

В этой ситуации тем, что объединяет все три категории джихадистов — молодых людей из городских трущоб, из средних классов и молодых женщин —  как бы это ни казалось парадоксальным, является смерть, которая становится направляющей категорией их нарушенной психики.

С этой точки зрения, смерть становится единственным местом, где связывается и развязывается узел судьбы, основанной на отвержении джихадиста другими. Это приводит к тому, что в ответ джихадист отвергает других, превращая эту двойную диалектику в желание умереть, которое переворачивает вектор жизни, связывая желание умереть с желанием заставить умереть другого, врага, мир, который окружает молодого мятежника, живущего отныне лишь для того, чтобы принять судьбу отрицательного героя.

Источник: Радио Ватикана