Смирение хоббитов нам всем не помешает. К 130-летию со дня рождения Джона Рональда Руэла Толкина

3 января 2022 года исполнилось 130 лет со дня рождения профессора. Проще всего его представить сидящим в уютном кресле и дискутирующим со своими товарищами по инклингскому клубу. В образе вождя, ведущего за собой толпу, представить его невозможно. Но часто бывает так, что Господь вручает рупор не тому, кому больше всего этого хочется, а тому, кому по-настоящему есть что сказать. С Толкином так и вышло. О большой любви, войне и «Письмах Деда Мороза» – в авторском материале Людмилы Кирилловой, опубликованном на портале «Правмир».

Комфортная, неспешная и размеренная жизнь… По утрам – вкусный завтрак. Кофе с булкой. Торопиться некуда и незачем. Вечером – огонь в камине, удобное кресло и любимая книга… В погребе запас первосортной вкуснятины, так что из дома можно спокойно не выходить неделю-другую без ущерба собственному желудку. Хоббиты привыкли жить мирно и обособленно.

Смелость? Нет, что вы! В жизни мухи не обидят.

Решительность? Не про них. Вечно откладывают важные дела на завтра.

Мудрость? Тоже вряд ли. По крайней мере, за советами к ним никто не обращается.

Доброта? Пожалуй.

Неравнодушие? Скорее да.

Оптимизм? Конечно!

Кажется, этого очень мало. Особенно если от тебя зависит судьба всего мира.

Но апостол, предвидя такие сомнения, решительно заверил: «Посмотрите, братия, кто вы, призванные: не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых; и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее».

О мудрых и неразумных

Мир пугающе сложен и действует по слишком непонятным законам. Зачем маленькому человеку лезть в гущу событий, если можно спокойно отсидеться в своем уютном углу. Пусть они там сами все решают – мудрые и сильные. Те, кому на роду написано быть героями и вершителями судеб.

Хоббиты Толкина – прямое олицетворение не-геройской, подчеркнуто обывательской жизни. Они наделены чертами, которые делают их идеальными зрителями героической битвы, но никак не участниками; они – если хотите, лучшие «потребители» рассказов о великих воинах, они бы с удовольствием послушали какую-нибудь древнюю сагу о могучих героях, но чтобы самим – далеко от дома, в плохую погоду, с ненормированным режимом питания, без сна и отдыха – да никогда!

Хоббиты – это мы в течение большей части жизни.

И вот центральным персонажем целой героической эпопеи становится совсем не герой, а самый обычный хоббит – Бильбо Бэггинс. Он любит гулять и есть кексы, занят по большей части пустяками и знать не хочет, что творится за пределами его родной деревеньки. Но именно Бильбо стал тем избранником, которому выпали испытания, достойные Геркулеса. Позже – уже в трилогии «Властелин колец» – его племяннику Фродо будет суждено пройти, пожалуй, через самое страшное и самое трудное испытание в мире – испробовать на себе силу Кольца Всевластия и неведомым образом преодолеть это невероятное искушение. Фродо сделает то, чего никакой «нормальный» человек не сделал бы – он уничтожит это Кольцо…

Что же такого нашлось в этих простаках, чего не было у доблестных воинов и мудрых волшебников?

Вот диалог между Фродо и Гэндальфом после того, как открылось, что найденное Бильбо кольцо принадлежит Врагу.

– Да нет, я, конечно, очень хочу, чтобы оно… чтобы стало недоступно! – заторопился Фродо. – Только пусть это не я, пусть кто-нибудь другой, разве такие подвиги мне по силам? Зачем оно вообще мне досталось, при чем тут я? И почему именно я?

– Вопрос на вопросе, – сказал Гэндальф, – а какие тебе нужны ответы? Что ты не за доблесть избран? Нет, не за доблесть. Ни силы в тебе нет, ни мудрости. Однако же избран ты, а значит, придется тебе стать сильным, мудрым и доблестным.

– Да как же я! Ты, Гэндальф, ты и сильный, и мудрый. Возьми у меня Кольцо, оно – тебе.

– Нет! – вскрикнул Гэндальф, отпрянув. – Будь у меня такое страшное могущество, я стал бы всевластным рабом Кольца. – Глаза его сверкнули, лицо озарилось изнутри темным огнем. – Нет, не мне! Ужасен Черный Властелин – а ведь я могу стать еще ужаснее. Кольцо знает путь к моему сердцу, знает, что меня мучает жалость ко всем слабым и беззащитным, а с его помощью – о, как бы надежно я их защитил, – чтобы превратить потом в своих рабов. Не навязывай мне его! Я не сумею стать просто хранителем, слишком оно мне нужно.

Оказывается, хоббиты полны какой-то непонятной храбрости, отваги. И самое странное в мире постоянных битв – они способны на милосердие к врагам – качество, совершенно, казалось бы, лишнее в этих историях коварства и жестокости.

– Какая все-таки жалость, что Бильбо не заколол этого мерзавца, когда был такой удобный случай!

– Жалость, говоришь? Да ведь именно жалость удержала его руку. Жалость и милосердие: без крайней нужды убивать нельзя. И за это, друг мой Фродо, была ему немалая награда. Недаром он не стал приспешником зла, недаром спасся; а все потому, что начал с жалости!

– …но он заслужил смерть! – сказал Фродо.

– Заслужить-то заслужил, спору нет. И он, и многие другие, имя им – легион. А посчитай-ка таких, кому надо бы жить, но они мертвы. Их ты можешь воскресить – чтобы уж всем было по заслугам? А нет – так не торопись никого осуждать на смерть. Ибо даже мудрейшим не дано провидеть все. Мало, очень мало надежды на исправление Горлума, но кто поручится, что ее вовсе нет?

И самое главное: «полурослики» хоббиты, не претендуя на особое место и не зацикливаясь на успехе, обладают поистине исключительным свойством – смирением. Без него невозможно было устоять перед искушением Кольца – оно перехитрило всех и вся: ум, интеллект, физическую силу, героическое мужество, воинскую доблесть. Но не смирение. Ведь кроткие наследуют землю – хотя, как это ни странно, совсем к этому не стремятся.

Безрассудно храбрый

Фамилия «Толкин» переводится с немецкого как «безрассудно храбрый». Собственно Толкин (Tolkien) – английский вариант, первоначально фамилия была немецкой – Толлькин (Tollkiehn). Дедушка писателя – из саксонских немцев, по профессии был фортепьянных дел мастером. Семья Толлькинов перебралась в Англию в XVIII веке.

Джон Рональд Руэл Толкин совсем не похож на «автора бестселлеров», пишущего ради забавы публики. Серьезный ученый-филолог, профессор, преподаватель одного из самых престижных вузов мира… Он изъяснялся перед аудиторией исключительно на профессиональном языке – никакой попытки популяризации науки! А в жизни, по свидетельству его знакомых, был вообще часто хмурым, обидчивым интровертом, который часто избегал общения (если это не касалось профессиональных интересов).

Проще всего его представить сидящим в уютном кресле и дискутирующим со своими товарищами по инклингскому клубу. В образе вождя, ведущего за собой толпу, представить его невозможно. Но часто бывает так, что Господь вручает рупор не тому, кому больше всего этого хочется, а тому, кому по-настоящему есть что сказать. С Толкином так и вышло. Сказка, придуманная для собственных детей, которая даже не записывалась, просто дополнялась каждый вечер перед отходом ко сну, стала одной из самых известных книг ХХ века, породила огромную волну интереса к фантастике и миллионные тиражи второсортного литературного подражания, создала целую субкультуру.

Когда погружаешься в биографию Толкина, не покидает ощущение, что он родился не в свое время. Вдумчивому профессору, талантливому ученому, человеку четких моральных принципов гораздо уютнее было бы в веке XIX. XX век – с его революциями, войнами, потрясениями, тоталитарными идеологиями – Толкин откровенно недолюбливал. И дело не в банальной мещанской потребности жить сыто, комфортно и спокойно. Дело было в самой атмосфере времени, которое как-то быстро лишалось героических, рыцарских черт, самой, что ли, возможности настоящего, цельного героя.

Когда отец будущего писателя, Артур Руэл Толкин, управляющий английского банка, умер в ЮАР, куда был направлен по служебным делам, Джону исполнилось всего 4 года. Забота о мальчике и его 2-летнем брате полностью легла на хрупкие плечи их матери – Мейбл. Родственники на помощь так и не пришли, поэтому семье, лишившейся своего кормильца, пришлось жить на очень скромные средства. В тот переломный момент Мейбл с особой остротой почувствовала присутствие Бога в своей жизни и стала ревностной католичкой (что еще более отдалило ее от родственников – англикан).

Несмотря на то, что мать писателя скончалась относительно рано – в 34 года, когда мальчику было всего 12 лет, она успела подать сыну пример праведной жизни. Впоследствии Толкин писал: «Я видел своими глазами (еще не вполне понимая) героические страдания моей матери и ее раннюю смерть в крайней нищете, – мать-то и привела меня в Церковь». Джон, воспитанный матерью-христианкой, до конца своих земных дней оставался убежденным католиком и даже способствовал приходу к вере своего друга Клайва Льюиса (который испытывал невероятные, мучительные сомнения на пути к Богу).

Опекуном несовершеннолетних братьев по завещанию матери стал ее духовник, отец Френсис Морган, священник-ораторианец. Именно ему Джон обязан удивительно глубоким чувством языка и преданностью филологии как способу самопознания и познания мира (впрочем, основу заложила мама, которая раскрыла перед сыновьями красоту латыни).

История любви

История любви Толкина настолько кинематографична, что заслуживает отдельного рассказа. Будучи 16-летним юношей, Джон познакомился со своей соседкой, прелестной Эдит Мэри Бретт, которая, как и он, была круглой сиротой. Девушка настолько приглянулась Толкину, что он с головой погрузился в новое для него чувство… и не заметил, как упустил время подготовки к экзаменам в Оксфорд и с треском их провалил. Тогда в дела амурные вмешался опекун – отец Френсис – и потребовал от Джона обещание не начинать отношения с девушкой до достижения 21 года (именно в этом возрасте наступает совершеннолетие и полная дееспособность, а следовательно, освобождение священника от обязанностей опекунства). Трудно в это поверить, но пылкий Толкин сдержал обещание – и не только не попытался встретиться с Эдит, но и не написал ей ни одной строки. Такое поведение Джона настолько обескуражило девушку, что она и думать перестала о каких-то дальнейших отношениях с юным соседом (к тому же она была старше на 3 года и строила серьезные планы на жизнь).

Но как только Толкин отпраздновал свое совершеннолетие, он тут же написал пламенное письмо Эдит Бретт, в котором не просто описал свои чувства, но и не откладывая в долгий ящик предложил девушке руку и сердце. Ответ Эдит был ошеломляющим – она призналась, что годы молчания вынудили ее забыть о Толкине и она уже помолвлена с другим. Трогательная история этих отношений пошла бы совсем по другому сценарию, однако Эдит, подумав, совершила невероятный по тем временам поступок: вопреки всем нормам и обычаям она «отозвала» свое обещание, вернула обручальное кольцо растерянному молодому человеку и все-таки вышла замуж за долготерпеливого соседа.

Помимо этого, ради возлюбленного Эдит совершила еще один очень серьезный шаг – перешла из англиканской церкви, деятельным и уважаемым членом общины которой она была, в католическую. 8 января 1914 года она была принята в лоно Римско-Католической Церкви, и вскоре после этого молодые были официально помолвлены. Толкин писал: «Мы вместе присутствовали на бенедикции в католической церкви и ушли счастливые и умиротворенные, – потому что это был первый раз, когда мы смогли спокойно сходить в церковь вместе, рука об руку».

Этот брак, начавшийся со странного молчания юноши и предосудительного поступка девушки, оказался очень счастливым, наполненным верностью и взаимной заботой. Супруги воспитали троих сыновей – Джона Френсиса (вероятно, названного в честь опекуна отца Френсиса), Майкла Хилари, Кристофера и дочь Присциллу Мэри.

Особое – венценосное – место среди галереи героев Толкина занимает прекрасная Лютиэн, грациозно танцующая на холме, усеянном цветами, которые появлялись там, где ступала ее нога. Образ этой девушки-эльфа родился в тот удивительный момент, когда Толкин заново влюбился в свою жену Эдит. После рождения первенца супруги пошли гулять в лес, и вот как это описывает сам Толкин: «Солнце пронизывало ветви деревьев и золотило высокие стебли. Волосы Эдит казались черными, как вороново крыло, серые глаза сияли. Она чудно пела – и танцевала в солнечном лесу!» В тот момент он решил воздвигнуть памятник своей жене в литературном образе любви человеческого воина Берена и эльфийской принцессы Лютиэн. Сюжетообразующая история в «Сильмариллионе» – встреча Берена и Лютиэн в зарослях болиголова.

Джон и Эдит прожили вместе пятьдесят пять лет.

Когда в 1971 году супруга умерла, Толкин написал своему сыну Кристоферу: «Она была моей Лутиэн (и знала об этом)». В том же письме он говорит о том, как тяжело переживает смерть жены, и прибавляет: «Мне хотелось бы в скором времени побеседовать по душам с тобой. Потому что очень похоже на то, что я никогда не напишу никакой упорядоченной биографии – не в моем это характере, ибо я выражаю чувства наиболее глубокие через предания и мифы – и кто-нибудь близкий мне сердцем должен узнать хотя бы отчасти все то, что записи не увековечивают: про ужасающие страдания нашего детства, от которых мы спасали друг друга, но так и не смогли полностью исцелить раны, что позже зачастую давали о себе знать столь пагубным образом; про страдания, что выпали на нашу долю уже после того, как мы полюбили друг друга. И все это (помимо и превыше наших личных слабостей) может помочь простить или хотя бы понять те темные моменты и превратности, что порою портили нам жизнь – и объяснить, почему они не смогли затронуть самых глубин и омрачить воспоминания о нашей юношеской любви. Ибо мы всегда (особенно оставшись одни) встречались на лесной поляне и столько раз, рука об руку, уходили, спасаясь от тени неминуемой смерти вплоть до нашей последней разлуки».

Война

Особая страница биографии Толкина – участие в Первой мировой войне. Для того, чтобы хоть немного оттянуть призыв на военную службу и успеть получить степень бакалавра, в 1914 году Джон записался в Корпус военной подготовки. В одном из писем жене он довольно прохладно отзывался о командующем составе, подчеркивая, что хотя «на войне как на войне», но никто не отменял законов человеческого обращения. С отличием окончив университет, Толкин все же вынужден был явиться в ряды британской армии. В 1916 году Джон принял участие в одном из самых кровавых сражений войны – битве на Сомме. В боях он потерял двоих лучших друзей. После этого опыта и трагических потерь торжественный пафос войны навсегда исчез из его мировоззрения (не то чтобы он стал убежденным пацифистом, но война обернулась для него темной, мрачной стихией, совершенно противоположной тем идеям, ради которых существует человечество).

Не менее остро события войны воспринимала Эдит. Как и многие оставшиеся в тылу, она со страхом вслушивалась в шаги по коридору, в скрип двери, каждый раз ожидая трагических известий о супруге. Примечательна ее переписка с мужем – вопреки цензуре военного времени (проверялась вся полевая почта), Толкин благодаря любви к конструированию языков разработал систему шифров и таким образом передавал Эдит сведения о своем нахождении.

Интересно отметить вот еще что – по косвенным признакам можно судить о постепенном преодолении Толкином присущей всем британцам чопорности и даже некоторой классовой предвзятости. Как это ни банально звучит, но сражения бок о бок представителей разных социальных слоев избавило автора «Средиземья» от переоценки сословных различий – в конечном счете все мы – люди, простые смертные.

На войне Толкин заразился распространенной тогда болезнью, которую называли «окопной лихорадкой». Носителем вируса являлись вши, коих было неимоверное количество. В итоге офицера отправили в госпиталь, а после лечения – домой, на «гражданку».

«В горе была нора, а в норе жил хоббит»

Восстановление было относительно долгим – в освободившееся время Толкин начал работать над «Книгой утраченных сказаний» (начиная с «Падения Гондолина»). Дальше была работа над «Оксфордским словарем английского языка» и чтение лекций в Лидском университете (тогда он выпускает «Словарь среднеанглийского языка» и финальную редакцию «Сэра Гавейна и Зеленого рыцаря»). С 1925 по 1945 гг. Толкин занимал должность профессора англосаксонского языка Роулинсона и Босуорта в Пемброкском колледже.

В мир большой литературы Толкин вошел относительно случайно – почти как не совсем любимый им автор «Острова сокровищ». Известно, что Стивенсон также набросал рассказ о пиратских сокровищах на таинственном острове для своих детей, а впоследствии уже этот черновик стал всемирно известным.

В сказании о волшебном кольце все началось с одной фразы – «В горе была нора, а в норе жил хоббит»… Толкин сам частенько любил рассказывать историю, как неожиданно ему в голову пришла эта фраза, а дальше он стал просто разбираться, что это за хоббит, где он жил, что делал, на каком языке говорил…

Устный рассказ о приключениях необычного существа Толкин сочинял для своих детей. Позже он его записал, и в 1937 году книга «Хоббит» увидела свет по инициативе сэра Стэнли Ануина. Успех был моментальным, и проницательный Ануин предложил уже известному писателю сочинить продолжение, коим и стал «Властелин колец» (работа, однако, продолжалась до 1954 года).

Толкин работал будто только для себя – кропотливо, как ювелир, насаживая слово на слово, плетя сказочные узоры. Ему, по большому счету, было неважно – опубликуют рукопись или нет, сам процесс творчества, сотворения нового мира и новых образов из небытия, был наградой за труд. По мысли Владимира Муравьева, переводчика «Властелина колец», для профессора ключевым было слово «выяснять», главное для него – чтобы пазл сошелся и словесный узор получился правдивым.

…то, что мы выдумали об Истине

Толкин считал, что миф – это не какая-то красивая сказка (хотя красота – очень важное для него качество), это сквозной метасюжет жизни вообще, который корнями уходит в общий «прамиф» – библейскую, евангельскую историю отношений Бога и человека.

Толкин приводил такую интересную аналогию: подобно тому как речь – это то, что мы выдумали о предметах и идеях, точно так же миф – это то, что мы выдумали об Истине.

Как и многие мыслители, Толкин был убежден, что предания всех мифологий планеты как до Христа, так и после – это попытки описать некую правду о мироздании. И все мифы так или иначе пророчествовали о главных событиях человечества – о создании мира, о Божественном замысле спасения человека, о Боговоплощении, Христовом Воскресении и будущей вечной жизни. «Круги» этих событий расходятся по воде человеческой истории и в прошлое и в будущее.

Беседа о мифе помогла поставить радостную точку в обращении Клайва Льюиса – 19 сентября 1931 года он беседовал на эту тему с Толкином и Хьюго Дайсоном, их общим другом. Спустя несколько дней Льюис признался, что сделался христианином. Писатель шел к этому постепенно и «трудоемко» – вначале от атеизма к теизму, а потом и к христианству он продвигался сквозь заросли сомнений более 8 лет. И решающий удар по его скептицизму нанес разговор с Толкином о мифе как о человеческой попытке выразить истину и Евангелии как «мифе» истинном.

Дороти Сэйерс, английская писательница, современница Толкина, возмущенная обилием безвкусной «благочестивой литературы», однажды заметила: «если плохая литература что-то проповедует – это плохая проповедь, а если произведение поэтически хорошо, то это хорошая проповедь сама по себе».

Толкин никогда не пытался прямо проповедовать свои христианские убеждения – тем более механически смешивать проповедь и литературный текст. Он просто умел увидеть какой-то сюжет в толще материалов, и этот сюжет начинал его вести – писатель же послушно за ним следовал, не пытаясь ни ускорить движение, ни искусственно изменить маршрут. Это была во многом работа по вдохновению – систематичности и особой дисциплинированности там было не очень много. Именно поэтому – да и потому, что гонка за успехом, в том числе коммерческим, его не соблазняла, – «Властелин колец» создавался более 10 лет…

«Зло пускает в ход громадные силы и с неизменным успехом, но только тщетно, – писал Толкин сыновьям. – Оно лишь подготавливает почву для неожиданной победы добра. Так оно и бывает в наших собственных жизнях. И хотя нам требуется вся наша человеческая храбрость, мужество, сила веры, чтобы выстоять перед лицом приключившегося с нами зла, но все равно нам остается молитва и надежда. Для меня это так. С любовью, ваш родной папа».

***

И еще штрих к портрету Толкина, который дает ясное представление, каким он был человеком. Есть у него очень любопытная книжица «Письма Деда Мороза». Ее основа – шуточные письма, которые в 1920-30-х годах он отправлял своим детям от имени Деда Мороза (в западной традиции это Father Christmas – «Рождественский дедушка»). Толкин подошел к делу со всей своей основательностью: не просто сочинял текст письма, но и создавал иллюстрации и даже сконструировал почерк «древнего» дедушки – будто у него дрожат руки от возраста и лапландского мороза.

Целых десять лет ежегодно появлялись эти письма. Со временем эта простенькая история обросла красивой тканью деталей, которыми всегда и славился писатель – возникли помощники Деда Мороза, гоблины, гномы, Белый медведь, летучие мыши. Появился целый новый мир.

Не правдоподобность, а правдивость деталей, из которых плетется узор реальности, – так «работал» «ткацкий станок» Толкина. Писатель именно так и жил – внимая деталям. Эту внимательность он, наверное, нам и завещал. Ведь не существует же никакого кольца всевластия – это всем понятно. Но есть рассыпанные по всему свету его «детали», и каждый из нас так или иначе обуреваем этой страстью – собрать хотя бы по частям это страшное кольцо. Новый телефон, машина, квартира, должность, проект – все это может незаметно перевесить на чаше наших весов человечность, отзывчивость, милосердие, доброту… особенно если мы считаем себя выше всяких там хоббитов, мним себя героями и постоянно ждем нападения зла в образе темного рыцаря.

Мы можем проиграть битву, так и не поняв, где и когда эта битва началась.

Так что смирение хоббитов нам всем не помешает. Возможно, именно оно и поможет не сползти человечеству во мрак войны всех против всех.

Источник: Правмир