Пастор и психолог Герман Гартфельд: «Сексуальные отклонения не могут быть врожденными побуждениями…»

«Российский немец» Герман Гартфельд, когда-то – узник совести в Советском Союзе, а ныне – баптистский пастор, доктор богословия и доктор психологии, практикующий психотерапевт, член Комиссии по этическим вопросам Европарламента от Германии. Книги Г. Гартфельда посвящены не только теме страданий за веру в Советском Союзе, жертвам советских репрессий 60-х и 70-х годов прошлого века, но и научным исследованиям по сексологии, в частности, уяснению причин гомосексуальной ориентации и других форм отклоняющегося поведения. Будучи пастором церкви в Швейцарии, он стремился найти ответы на проблемы всевозрастающей пандемии и роста числа ВИЧ-инфицированных людей, был озабочен тем, как помочь людям с нетрадиционной ориентацией. Мы предлагаем вашему вниманию фрагменты его обширного интервью, опубликованного на сайте «Религиозно-информационной службы Украины» (РИСУ).

— Герман, расскажите о себе, о том, как проходило у Вас становление личности, кто повлиял на Ваше мировоззрение?

— Я родился 14-го ноября 1942 года в селе Ягодное Омской области. Мои родители были ссыльными. Мама – из «либеральных» меннонитов, отец – баптист (умер в Воркуте в 1943 году). Дедушки, как по отцовской, так и по материнской линии, были учителями, которым из-за их национальности было запрещено преподавать в то время. Их предки были из Пруссии. Один из дедушек изначально был лютеранином, но со временем разочаровался в вере и умер нигилистом и агностиком. Его взгляды повлияли на моё мировоззрение. Он мне постоянно говорил, что бытие не имеет объективного смысла, причины, истины или ценности, но, несмотря на это, он был в то же время и деистом. Мне думается, что он находился также под влиянием механистического детерминизма Декарта, но, в отличие от него, влияние Бога на нашу жизнь он отвергал. Дед считал «ерундой» слова Декарта, что человек может доверять своим чувствам и процессам логического мышления только в том случае, если Бог существует. Он противоречил ему: «Богу не до нас!» Дедушка был полон противоречий, что отразилось затем на моём образовании и становлении моей личности.
После окончания средней школы я учился в техникуме, а после – на факультете машиностроения в институте. После 1956 года ссыльные были освобождены от комендатуры и могли беспрепятственно ездить куда угодно и получать среднетехническое и высшее образование.
В детском и в подростковом возрасте я очень любил читать и прочёл большое количество книг разных авторов: русских и зарубежных классиков. В нашей районной и городской библиотеках их было довольно много. Чтение книг и личные встречи с бывшими узниками ГУЛАГа (в Омске их было много) послужило тому, что я стал интересоваться религией. Повлияли на меня в этом отношении книги Лескова и Достоевского. Коммунистические идеи я считал, как и мой дед, утопией из-за сложности человеческой природы, которая всячески препятствовала развитию идеального общества. Я был «запрограммирован»: либо стать атеистом, либо христианином, но ни в коем случае не коммунистом. Что касается моих общественных взглядов тех времён, то я предпочитал бы жить при социально-демократическом строе. В отличие от плановой, социально-рыночная экономика меня больше интересовала.

Беседы с моим дядей убедили меня в существовании Бога, и я сознательно посвятил Богу свою жизнь. После водного крещения, я стал членом церкви ЕХБ.
В городе Омске мы вынуждены были собираться по домам, так как власти на наши заявления о регистрации отвечали отказом. Нас это не особенно смущало, ибо рассказы о том, как власти ущемляли права членов зарегистрированных общин ЕХБ, да и Православную Церковь, не способствовали появлению желания находиться под эгидой, то есть жить под покровительством, тогдашнего ВСЕХБ.
Молодежь вела себя в то время весьма независимо. Не обращая внимания на все запреты, она организовывала молодёжные встречи и слёты, писала музыкально-сценические произведения и демонстрировала их по церквам. Меня это очень увлекало. Однако моя активная церковная деятельность привлекла внимание властей, и меня дважды судили за «религиозную пропаганду». Я отсидел в тюрьмах и лагерях в общей сложности семь лет.

Должен признаться, что детерминизм Декарта в какой-то степени повлиял на моё религиозное мировоззрение. Я рассуждал, что Бог предопределил наше логическое мышление, и оно определяет наши чувства и побуждения (ср. Флп 2, 13).

— Труды каких ученых Вас интересовали в молодости? Каково, по Вашему мнению, влияние религиозного мышления на психику человека?

— Уже в ранней молодости я интересовался рефлексологией И. П. Павлова и с большим интересом читал его книгу «Рефлекс свободы». По всей вероятности, его учение о высшей нервной деятельности и поведении живых существ определяло официальную советскую поведенческую психологию. Если основным актом поведения человека является условный рефлекс, реализуемый корой больших полушарий головного мозга и ближайшей подкоркой, то, спрашивал я себя, как влияет моя вера на мой разум и на моё поведение?
Следовательно, меня интересовали не только механистические, но и метафизические теории поведения человека. Книги Н. С. Лескова и Ф. Д. Достоевского в какой-то мере помогли мне понять метафизические феномены. (До моего второго освобождения из тюрьмы /1970/ я не имел собственной Библии.) Моё любопытство и мой интерес к тому вопросу, почему человек ведёт себя так, как он себя ведёт, «заставили» меня принять роль наблюдателя. Нет, не только рефлекторная, но и эмпирическая психология, то есть психология, построенная на опыте, привлекала моё внимание. Если описание опыта служит мне источником знания, то какую роль играют в моей жизни ориентировочный рефлекс и рефлексы цели и свободы, так хорошо описанные Павловым? Ответа я в то время ещё не находил.

В ИТК (исправительно-трудовая колония – прим. ред.) я встретил учёных-диссидентов, которые мне помогали доставать труды И. М. Сеченова («Рефлексы головного мозга», 1863) и книги ряда других авторов по общей тематике человеческих рефлексов и побуждений. Я их читал запоем. Запомнились мне слова Сеченова: «Организм без внешней среды, поддерживающей его существование, невозможен; поэтому в научное определение организма должна входить и среда, влияющая на него…» (Избранные Сочинения, Москва: изд-во АН СССР 1952, том 1, стр. 533.)
Социологический постулат, или утверждение Сеченова заставили меня задуматься: как советское общество и ИТК повлияли на моё поведение? Не становлюсь ли я роботом, действуя по заранее заложенной программе или по команде датчиков? Кем-то подобным был каждый из нас в советское время. Однако не диктует ли современная культура наше поведение здесь и сейчас? Чем мы отличаемся от роботов? Как противоборствует наш разум культурным феноменам? Как выглядит наше когнитивное восприятие окружающего мира?

Я получил чрез чтение трудов русских физиологов ответы на многие вопросы, в частности и на такие: «Каково жизненное качество человека?», «Каковы закономерности протекания психических процессов?», «Каково влияние моего мышления на них?» Благодаря советским диссидентам мне стало известно о работах западных неврологов и психологов, таких как Фрейд, Юнг, Адлер, Франкл, Фромм и другие. Они мне объясняли, что означает «либидо» (энергия влечения) у Фрейда и Юнга. Если у Фрейда энергия влечения является έρως (эрос), то у Юнга это ψυχικώς (психика). Удивительно для меня было слышать от диссидентов-интеллектуалов, что Эрих Фромм пытался объяснить энергию влечения как αγάπες (любовь), но он настолько долго блуждал в этих дебрях, что оказался, в конце концов, жертвой собственных парадоксов. Так в то время советские диссиденты понимали западных учёных-психологов.

В одиночной камере КГБ Узбекистана я пришёл к выводу, что мои мысли определяли мои чувства, побуждения и поведение. Мои единоверцы впоследствии с недоверчивостью отнеслись к моим высказываниям, таким как, например: «Как ты мыслишь, таким ты и будешь». Этот тезис был нередко темой моих проповедей. Я ссылался при этом на послания Павла к Римлянам (12, 2) и к Церкви Филиппийцев (4, 8): «Наконец, братия мои, что только истинно, что честно, что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвала, о том помышляйте».
Оглядываясь назад, я понимаю, почему некоторые из верующих подозревали, что я якобы был увлечён «марксистским мышлением». Они спрашивали: «Где же действие Бога, если мои мысли определяют мои чувства и побуждения, а поведение развертывается последовательно?» Я отвечал, что только «Бог производит в нас и хотение, и действие по Своему благоволению» (Флп 2, 13).

Кто тогда мог понять этот парадокс? Я писал в своих дневниках, что познание преимущественно детерминировано «контролирующим познанием», которое является образцом технического разума. Познание объединяет субъект и объект для того, чтобы субъект мог контролировать объект. Так я понимал и учение апостола Павла. Я не отрицаю влияния русских физиологов на моё развитие и на мою поведенческую психологию, но метафизическая теория поведения сопровождала меня всегда. Христос был целью моей жизни, и Его учение имело приоритет, всё остальное было для меня второстепенным.
Вполне возможно, что я недостаточно изъяснял трансцендентное влияние Бога на нашу психику. Но одно я знаю точно: если бы не моё позитивное мышление и отношение к жизни, – в одиночной камере внутренней тюрьмы КГБ г. Ташкента я бы не выдержал, и, наверняка, лишился бы ума.

— Расскажите, пожалуйста, о своей семье.

— Мария и я поженились в Ташкенте в 1970 году. К сожалению, мы не имеем детей. В 1974 году, под давлением КГБ, мы покинули СССР и выехали в Германию. Здесь я продолжил учёбу, начал посещать Библейский институт, а после продолжил обучение в Богословской семинарии в штате Манитоба, Канада, в Калифорнии, США, и на реформатском богословском отделении Брюссельского университета, затем стал всерьёз заниматься изучением психологии и сексологии. Для меня научные звания роли не играли, так как я видел свой главный труд в служении пастора, а преподавание в вузах было второстепенной целью. Приоритетом для меня всегда была Церковь, затем только вуз.

— Что подтолкнуло Вас к изучению психологии, психотерапии? Кто из ученых оказал на Вас влияние?

— Столкнувшись в пасторском служении в баптистских Церквах Канады, США, Швейцарии и Германии с сексуальными отклонениями, я взялся за исследования в этой области, что заставило меня изучать тщательно труды Зигмунда Фрейда, Альфреда Адлера, Густава Юнга, Виктора Франкла, Эриха Фромма, Вильгельма Мастерса и Вирджинии Джонсон и прочие труды американских психологов и терапевтов. С 1974 года у меня были очень хорошие друзья в Швейцарии, и я часто посещал их. Они возили меня к Эриху Фромму, и дискуссии с ним были очень плодотворными. Мне во всех беседах с ним не хватало размышлений о том, как человек должен жить и что он должен делать. У меня сложилось такое мнение, что этот великий мыслитель не знал ответа. (Сравните его книги «Анатомия человеческой деструктивности», «Бегство от свободы», «Гуманистический психоанализ», «Искусство любить», «Догмат о Христе» и т. д.) Да, он всегда стремился разгадать тайну человека и ответить на вопрос: человек – бог или чудовище? Однако, как ни странно, он не имел научной теории о том, как человек должен жить.
(…)

Идеи Фромма не повлияли на моё мировоззрение. Меня в общей сложности интересовали эмпирическая психология и поведенческая/ когнитивная терапия. Я учился у ведущего учёного в области клинической психологии и психотерапии Ганса Райнекера. Швейцарская Церковь, в которой я в то время работал пастором, видела необходимость в моём дальнейшем образовании в области психологии. СПИД был в восьмидесятые годы эпидемией, угрожая всему обществу с его сексуальной вседозволенностью. Страх по церквам был большой. Люди с перверсиями искали в церквах приюта, убежища и помощи. Мы вынуждены были заниматься этой проблемой. По этой причине опубликованная мною в форме монографии научная работа «Гомосексуализм в контексте Библии, теологии, психологии и в контексте пасторского попечения» должна была открыть христианам глаза, что помимо «здоровой христианской среды» существует мир, который полон нужд, парадоксов и психических изъянов.

— Как относились к Вашим интересам в изучении различных методов в психотерапии Ваши коллеги, другие пасторы?

— После опубликования своей второй научной работы о сексуальных отклонениях в издательстве Брокгауз я искал путей интеграции психологии в пасторское попечение. Такая интеграция в среде «библеистов» вызвала бурю протеста. Попытка «библеистов» обойтись без небиблейских, онтологических терминов всегда обречена на неудачу. Интересно то, что «библеисты» пользуются общественным транспортом, собственными машинами и другими достижениями науки и техники, но психологию при этом они просто-напросто предают анафеме.
Однако моя научная работа о перверсиях заинтересовала немецких христиан. Я поставил себе цель изучить причины и условия возникновения (этиологию) сексуальных отклонений. Исследования более тысячи работ в этой области убедили меня в том, что гомо-, би-, транссексуализм, педофилия (педерастия), некрофилия и т.д. не могут быть врождёнными побуждениями, но они приобретены в процессе становления.

— Можете рассказать немного о своих научных исследованиях?

— Обе мои монографии стали результатом научного поиска. В богословии я искал ответа на вопрос: как раннее христианство адаптировало весть о Христе в свою античную культуру? Работа над диссертацией помогла мне лучше понять, почему ВСЕХБ в 1961 году своим «Новым положением» и «Инструктивным письмом» приспосабливался под коммунистическую идеологию. Сегодня я понимаю также, почему западный баптизм признаёт нормальным всевозможные виды сексуальной ориентации или половой принадлежности, а баптисты СНГ – нет. Эта научная работа, после признания её научным советом университета, хранится в вузе и в городской библиотеке г. Цюриха, Швейцария. В диссертации я задаюсь вопросом: почему апостол Павел учил, что замужние христианки не должны учить в церкви и обязаны покрывать во время молитвы и пророчества свои головы. Изучая исторический контекст, я понял, что Павел требовал адаптации христиан в культуре, чтобы без помех распространять Евангелие Иисуса Христа. В работе я стараюсь показать, что христианки были верными труженицами Павла в миссионерской деятельности, а также заботились о финансовом благосостоянии апостола, когда тот был в больших нуждах. Его же требования: «жёны в церкви да молчат», «женщине не позволяю учить или руководить мужчиной» (см. Пастырские Послания) обусловлены греческой и римской культурами того времени. Сама идея покрывать голову была сугубо историко-культурным феноменом. Для обоснования этого тезиса мне понадобилось изучать культуру и менталитет всех народов, которые в какой-то степени соприкасались с еврейским народом. Параллельно с этой научной работой я опубликовал «Научное исследование контекстуализации богословских доктрин в жизни церквей евангельских христиан-баптистов в бывшем СССР» и также «Миссионерская стратегия христиан в коммунистическом мире».

— Расскажите, пожалуйста, подробнее о том какую реакцию вызвала Ваша диссертация в профессиональных сообществах психологов Германии?

— Вначале моя диссертация вызвала протест среди гомофилов, и она попала в их чёрный список. Однако работа заставила сексологов (особенно немецких) серьёзно изучать причины возникновения всех сексуальных отклонений от нормы. Они подтвердили мои постулаты и опубликовали «десять тезисов сексуальности».
Четвёртый тезис сексологов гласит: «На самом же деле сексуальное поведение человека (его сексуальные побуждения и их реализация) зависит от «воздействий окружающей среды», от общественных норм и индивидуального опыта. С момента рождения мы «учимся» делать то, что нужно и не нужно делать. Это происходит не только через сознательно изученные нами жизненные правила (в родительском доме, в школе, среди сверстников), но и через подсознательные ожидания самого индивида. «Человек во многом подражает тем, кто является для него примером». Следовательно, мы приобретаем сексуальное поведение, благодаря воспитанию в семье, влиянию школы и общества, особенно через людей, являющихся для нас авторитетом (сексологи называют их «модели нашего общества»).
В третьем тезисе сексологии учёные приходят к выводу, что если в XIX веке, и порой сегодня, утверждалось, что сексуальные отклонения имеют генетические причины, то есть человек рождается таким, какой он на самом деле есть, то в данное время такую детерминацию сексология категорически отвергает. Сегодня утверждается, что все сексуальные побуждения приобретены в процессе человеческого развития. Между прочим, Альфред Адлер в своей книге «Проблема гомосексуализма и сексуальных извращений» (Франкфурт/ М.: Фишер, 1981) писал, что тезис о «врожденной гомосексуальности» – не что иное, как «научное суеверие» (стр. 89). Следовательно, И. М. Сеченов был прав, когда постулировал, что в научное определение организма должна входить и среда, влияющая на него. После этих выводов моя диссертация/ монография была снята с чёрного списка.

Меня интересует в работе также, какой метод консультирования/терапии необходимо применять, если гомосексуалы ищут помощи. В диссертации я предложил когнитивный, бихевиористский/ поведенческий (ср. Masters, W.H.; Johnson, V.E. (1970); Human Sexual Inadequacy. Toronto; New York: Bantam Books) и аналитический подход. Аналитический метод позволяет консультанту мысленно разъединять проблемы клиента на составляющие части, что даёт ему возможность исследовать их более точно, детально, конкретно, соответственно поставленной задаче, абстрагируя при этом их от внешних связей и случайных воздействий.
Впрочем, к каждому клиенту необходимо подходить индивидуально. Прежде всего, я обращаю внимание, страдает ли мой клиент от комплекса неполноценности (ср. Альфред Адлер, «Техника лечения», 1932), почему он отвергает себя. Чувство отверженности может вызывать во мне ощущение, что я ранен жизнью и существую, как живой мертвец. В таком случае внимание консультанта должно быть сосредоточено на том, чтобы повысить его самооценку. Если ему/ей это удалось, то тогда, и только тогда, консультанты анализируют вместе с клиентом его побуждения. Из опыта известно, что клиент в большинстве случаев принимает решение изменить свой образ жизни.

— Существует ли, по Вашему мнению, христианская психология?

— В своей диссертации я исследую психоанализ Фромма и ставлю себе вопрос: существует ли христианская психология? Ответ однозначный: христианской психологии существовать не может, как и не существует никакой христианской отрасли науки. Наука независима от религии – она продукт человеческого мышления и его познаний. (ср. Рене Декарт «Рассуждение о методе, чтобы верно направлять свой разум и отыскивать истину в науках»: Сочинение в двух томах. Москва 1989. Здесь том 1, стр. 250.) Однако существует «ассоциация христианских психологов», «христианская ассоциация для психологических исследований» и т. д.
Известно, что, начиная с картезианского периода, наука освободилась от церковного влияния и контроля. Несмотря на то, что Декарт считается основателем современной философии и психофизиологии, он оставался глубоко верующим человеком. В христианских университетах психология рассматривается точно так же, как и все другие науки. (…) Учебные программы могут отличаться в зависимости от вуза, но в целом учебный план предмета психологии в христианских вузах не очень отличается от такого же плана в светских образовательных учреждениях.

Американский учёный Ларри Крабб очень удачно интегрирует гуманистическую психологию Авраама Маслова в свой концепт внутреннего мира и создаёт тем самым теорию интеграционной психологии. Если Крабб пишет о христианской психологии, то он имеет в виду, как и остальные христианские психологи, эмпирическую психологию, интегрированную в пасторское попечение.
(…) Для нас психология является одной из вспомогательных наук, как и все остальные научные исследования. Для христианского психолога важно знать, что библейские истины, библейская этика имеют приоритет при применении психологической терапии.

— Полезна ли современным пасторам психология?

— Пасторам проще со знанием психологии предотвращать разводы, помогать людям в кризисных ситуациях и т.д. (…)

— Почему в странах СНГ среди церковных лидеров по отношению к психологии существует явная настороженность?

— В СНГ отношение к психологии среди христиан отрицательное. Связано это и с тем, что в советское время многих инакомыслящих, а также активных служителей помещали в психиатрические больницы. Слово «психушка» ассоциировалось с «дурдомом», и каждый гражданин боялся попасть туда. Основатели психологии были к тому же материалистами и атеистами. По этой причине старшее поколение верующих всегда предостерегало молодых христиан обращаться за помощью к психологам, боясь, что психолог навяжет им своё мировоззрение. Этот страх не всегда обоснован, однако как раз таки в СНГ, как нигде в мире, нужны не только учёные в разных отраслях науки, но и психологи. Чтобы избежать отрицательного влияния светских психологов на клиента, необходимо основать «ассоциацию христианских психологов».

Источник: РИСУ