«Основное препятствие» для диалога Москвы и Ватикана глазами греко-католиков

На протяжении многих лет, в том числе и в последнее время, официальные представители Русской Православной Церкви Московского Патриархата утверждают, что одним из главных препятствий для нормализации отношений с Римом продолжает оставаться ситуация на Западной Украине, где «униатами были разгромлены три православных епархии». А как оценивают ту же ситуацию в стане самих греко-католиков, т.е. стороны, по убеждению оппонентов, непосредственно виновной в разжигании конфликта? Ответом на этот вопрос может послужить материал, опубликованный на сайте «Религиозно-информационной службы Украины» 24.09.09. Мы воспроизводим его с некоторыми сокращениями в переводе с украинского.

Недавно во время официального визита в Ватикан руководитель Отдела внешних церковных связей Московской Патриархии архиепископ Волоколамский (Ред.: ныне – митрополит) Иларион (Алфеев) в беседе с Папой Римским Бенедиктом XVI (18 сентября) и кардиналом Леонардо Сандри, префектом Конгрегации Восточных Церквей (17 сентября), настаивал на необходимости конкретных практических шагов с целью «кардинального улучшения ситуации на Западной Украине». Отношения между православными и греко-католиками в Украине архиепископ Иларион назвал основным препятствием для диалога Римско-Католической и Русской Православной Церквей. Глава ОВЦС не упустил случая повторить и традиционное для РПЦ обвинение по адресу греко-католиков: «насильственный разгром трех православных епархий – Львовской, Тернопольской и Ивано-Франковской». Прокомментировать подобные аргументы и обвинения архиепископа Илариона мы попросили историка, профессора Олега ТУРИЯ, заведующего кафедрой Истории Церкви Украинского Католического Университета.

— Скажите пожалуйста, насколько оправданными с исторической точки зрения являются заявления архиепископа Волоколамского?

— Очень жаль, что и в этот раз председатель Отдела внешних церковных связей Московской Патриархии в ходе своего первого визита в Рим повторил тезисы, которые вот уже на протяжении двадцати лет играют главную роль в идеологии и риторике высшей иерархии Русской Православной Церкви по отношению к факту возрождения Украинской Греко-Католической Церкви. Как раз факт легализации обреченной на молчание Церкви объявляется главной причиной «ухудшения» православно-католических отношений (как будто они когда-то были «хорошими»), становится своего рода «камнем преткновения» для продолжения официального экуменического диалога (как если бы РПЦ была заинтересована в нем в той же степени, что и Римско-Католическая Церковь). Исходя из этой логики, Московская Патриархия считает выход УГКЦ из подполья и возвращение ей легального статуса после десятилетий тоталитарных запретов проявлением «католического прозелитизма» либо же, пользуясь фразеологией атеистического тоталитарного режима, даже «актом агрессии Ватикана». Поэтому в Москве вот уже два десятилетия не устают повторять слова о «разгроме трех православных епархий» и требовать у Римского Апостольского Престола «вернуть отторгнутые души и территории», причем «решить этот вопрос как можно скорее».

Не нужно обладать богатой фантазией, чтобы понять, каким должно быть это «окончательное решение», следуя милитаристской логике Московского Патриархата. Оно означает возвращение статуса quo ante, т.е. того положения вещей, когда РПЦ считалась «более равной среди равных» религиозных общин Советского Союза, а Украинской Греко-Католической Церкви на этой территории официально не существовало вовсе. Перефразируя печально знаменитое выражение тех времен, можно сказать: «Нет Церкви – нет проблемы!» Решить вопрос УГКЦ так, как его предлагает решить Владыка Иларион, означает совершить очередное насилие над свободой вероисповедания и над свободой выбора людей. А этого Ватикан просто не может сделать, даже если бы очень этого хотел. Этот вопрос не принадлежит к сфере компетенции Папской Курии, поскольку речь идет о суверенных правах граждан Украины. Думается, что истинных адресатов подобных призывов Московского Патриархата следует искать где угодно, но только не в Риме (надеюсь, также и не в Киеве).

Понятно и то, что для подобной логики нет никаких оснований. На самом деле кризис Русской Православной Церкви и утрата ею влияния в Западной Украине в первую очередь объясняются тем, что это влияние было добыто сомнительными способами, с помощью насилия со стороны коммунистических властей над совестью верующих. И возрождение Украинской Греко-Католической Церкви было не неким «десантом ватиканских спецназовцев» на «каноническую территорию» РПЦ, а реализацией своих прав и свободным выбором тех людей, которые не переставали принадлежать к УГКЦ, хотя она и была запрещена, выбором их потомков и вообще всех тех, кто ощущал свою историческую связь именно с этой Церковью или же увидел в ней возможность осуществления своих недавно пробудившихся религиозных убеждений.

Очевидно, что во многих случаях тот же выбор был продиктован и недовольством положением дел в самой РПЦ, к которой большинство верующих Западной Украины «причислили», нисколько не поинтересовавшись их согласием, и которая скомпрометировала себя сотрудничеством с тоталитарным атеистическим режимом. Таким образом получается, что то, что в Москве упорно предпочитают называть «разгромом трех православных епархий», на самом деле было восстановлением исторической справедливости и реализацией греко-католиками своих прав, которые даже согласно «самой демократической в мире» Советской Конституции принадлежали всем гражданам, и требования соблюдения которых стали одним из мощных рычагов процессов демократизации в СССР и обретения Украиной независимости.

Еще один и, наверное, еще более неприятный для Московской Патриархии аспект этой проблемы, с которым еще труднее смириться, заключается в том, что утрата Русской Православной Церковью своего влияния в Западной, а затем – и во всей Украине, не является исключительно вопросом католическо-православного противостояния. Ведь «разгром трех православных епархий» после 1989 г. вовсе не означает, что в Галиции исчезло Православие. Как раз наоборот, украинские православные больше не захотели отождествлять себя с Церковью, которую по разным причинам не могли считать «своей». Другими словами, Православие в Галиции по-прежнему существует, но представлено оно по преимуществу в иных экклезиальных формах, в структурах других Православных Церквей – Автокефальной и Киевского Патриархата. В то же время вышеупомянутые «три православные епархии» никогда не переставали существовать и в лоне Украинской Православной Церкви Московского Патриархата, а предстоятели двух из них даже имеют титул архиепископа. Так о каком же «разгроме» идет речь?

В общем и целом количество православных приходов в Западной Украине на сегодняшний день больше, чем к моменту выхода УГКЦ из подполья. Иначе говоря, те люди, которые были и хотят в дальнейшем оставаться православными, имеют для этого все возможности и им не чинится никаких препятствий, чего, кстати, не скажешь о статусе греко-католиков и «неканонических» православных юрисдикций на территории самой России.
[…]
Очередной важный момент, который, как я полагаю, можно различить в той же риторике, связан с тем, что Московская Патриархия по-прежнему и, притом, совершенно безосновательно смешивает вопрос так называемого «униатизма» с вопросом продолжения существования «Униатских», т.е. Греко-Католических Церквей. На самом же деле, как это убедительно продемонстрировали Блаженнейший Патриарх Любомир и его собратья в епископском служении в своем Послании по случаю 60-летней годовщины насильственной ликвидации УГКЦ советской властью, язва «униатизма», т.е. желания возрастать за счет другой Церкви, характерна не только для истории Католической Церкви, а и для самого Московского Патриархата. Именно таким «униатским» образом, лукаво замаскированным под «объединение», было попрано право греко-католиков на свободное экклезиальное развитие в Западной Украине после Второй мировой войны. Как раз таким образом к Московской Патриархии были присоединены православные епархии, которые никогда раньше не принадлежали ее юрисдикции.

Необходимо отличать понятие «униатизма», как неадекватного метода воссоединения, от права Униатских Церквей, т.е. Восточных Церквей, пребывающих в общении с Римским Престолом, на существование и свободное развитие. Об этом говорит, в частности, Баламандский документ. Эти две вещи следует отделять друг от друга. Не всё, что называлось «унией», было продиктовано искренним желанием восстановить христианское единство. Точно также не всё, что попадает под категорию «униатизма», является следствием конкретных церковных уний. Образно говоря, соотношение «унии» и «униатизма» такое же, как соотношение «силы» и «насилия». (…)

Представителям же Московской Патриархии следовало бы пояснить, почему они так настойчиво ищут следы «униатизма» где угодно, только не у себя? И какую модель восстановления церковного единства они могут предложить христианским общинам, кроме «обращения раскольников» и «скорейшего решения» проблемы «униатов» путем отрицания их права на существование?

Хорошо известно, что как раз Украинская Греко-Католическая Церковь официально приняла Баламандские соглашения (а вот об официальной реакции Московской Патриархии на сей документ, кроме громких протестов против отдельных его пунктов, ничего не известно) и осудила «униатизм». Иерархия УГКЦ, связанные с ней церковные учреждения и отдельные исследователи прилагают большие усилия для критического изучения и переосмысления собственной истории, прояснения обстоятельств заключения и конкретных последствий (в том числе, и негативных) всевозможных церковных уний. Остается лишь надеяться и молиться, чтобы и в лоне РПЦ появилось новое поколение пастырей и богословов, которые прекратили бы поиск «соломинок» в глазу ближних, а нашли бы мужество и силы избавиться от собственного «бревна» гордыни и агрессии.

Есть и еще один момент, который не может не вызывать беспокойства: Владыка Иларион опять предлагает Риму «дружить против»: то ли против «секуляризованного мира», то ли против «различных протестантских общин» под, казалось бы, очень благовидным предлогом защиты «традиционных христианских ценностей». Нет нужды говорить, что подобная риторика весьма напоминает словесную эквилибристику вокруг печально знаменитых «альянсов» и «пактов», которыми сопровождалось начало двух мировых войн в прошлом столетии. Кроме того, в памяти тех, кто жил в куда более близкие времена «развитого застоя», подобные призывы со стороны руководства РПЦ не могут не ассоциироваться со столь же рекламируемой тогда «борьбой за мир во всём мире», но почему-то не в собственной стране, а в ее отношениях с ближними и дальними соседями.

— Очень важным в этом контексте представляется объективное освещение истории Брестской унии. Реальные шаги в этом направлении были сделаны Международной межконфессиональной комиссией, членом которой Вы являетесь. Как бы Вы могли охарактеризовать продвижение в этом направлении? Ведь консенсус в «униатском» вопросе очень важен.

— Работа любой межконфессиональной группы – это динамический и достаточно сложный процесс. Главными факторами при этом являются атмосфера, в которой протекает работа, и достигнутые результаты, которые, в свою очередь, влияют на формирование той же атмосферы. Я весьма позитивно оцениваю саму инициативу такого проекта, цель которого – очистить наши познания про эту конкретную историческую унию (а не про «униатизм» вообще) от более поздних оценок, чтобы в конечном итоге мы могли установить, о чем мы можем говорить как о фактах, а что является субъективной интерпретацией той или иной стороны. Мы стремимся достичь консенсуса относительно фактов и сузить поле оценок, продиктованных конфессиональными спекуляциями.

Мы завершили первый этап работы. По крайней мере, та часть текста, в которой речь идет о предпосылках унии в Риме и Бресте в 1595 и 1596 гг. и о процессе ее заключения, согласована всеми заинтересованными сторонами и вскоре будет опубликована. Мы стремились проследить порядок и логику поступков главных действующих лиц тех событий конца XVI столетия, реконструировать по первоисточникам их мотивы. При этом мы исходили из контекста той эпохи, а не из позднейших толкований. В этой связи становится очевидным, что Брестская уния не была некой экстраординарной и изолированной попыткой церковного примирения, что как ее сторонники, так и те, кто ушел в оппозицию, искренне стремились к единству и не хотели разделения Церкви. Больше того, конфликты в Киевской митрополии, которые со временем привели к ее расколу, происходили не потому, что кто-то не хотел единства, а потому, что разные стороны видели его по-разному и категорически настаивали на «правильности» своего видения, не учитывая или игнорируя аргументы другой стороны. Наверное, как раз в этом и заключается один из главных уроков Брестской унии для современной эпохи.

Источник: www.risu.org.ua
Перевод: Сибирская католическая газета