Могло ли случиться иначе?

Соприкасаясь с Тайной Смерти Иисуса, пытаясь приникнуть в её сокровенные глубины, мы не можем уклониться от следующего вопроса: неужели Всемогущий и Любящий Бог был не в состоянии найти иной путь примирения с человеком, не столь кровавый, не столь безмерно-трагический? Может быть, тогда и христианство казалось бы более гуманным и менее пугающим для наших современников, так не любящих страданий? Может быть, тогда и его символом могло бы стать Распятие не напоминающее об ужасе смерти, а куда более приемлемый, куда более оптимистичный знак?

Возникает и ещё один вопрос. Мы уже многое сказали о характере отношений Отца и Сына, о бесконечной любви, связывающей Их. Так что же заставило Бога предложить Своему Возлюбленному Сыну столь ужасный удел? Неужели Он не испытывал жалости? Почему так хотел увидеть Избранного Своего на Кресте?

Позднейшая традиция Церкви обычно расценивала смерть Иисуса как абсолютную необходимость, и связывала её с восстановлением Божественной справедливости – преодолением юридической вины перед Богом всех людей, начиная с Адама и Евы, совершивших первый грех. Смерть – справедливая кара за грех. Бог, как Верховный Законодатель вселенной, не мог отказаться от принципа адекватного воздаяния, на котором зиждется мир.

С другой стороны, присущее Ему милосердие побуждало искать способов спасения твари, избавления её от заслуженного наказания. И выход был найден. Бог-Сын стал человеком и принял наказание на Себя. Сам будучи безгрешным, Он страдал за чужую вину. Таким образом, все прочие люди были освобождены от наказания и получили возможность примирения с Создателем.

Приведённому интеллектуальному построению нельзя отказать в логической стройности. Но очевидны и слабости подобных аргументов. Выработанные в ходе человеческой истории, по существу уже в падшем мире, юридические категории применяются здесь к совершенно иной сфере – отношениям Творца и несущего в себе образ и подобие Божие творения. Такая трактовка плохо вяжется с образом бесконечно любящего Бога-Отца, о котором свидетельствовал Иисус, и с реальностью проповеданного Им Царства, как новых отношений Бога и человека, доверительного диалога между ними.

Что же такое диалог? Это встреча двух равных, уважающих друг друга, доверяющих друг другу личностей. Отношения диалога зиждутся на взаимной свободе, что исключает абсолютную необходимость, заданность происходящего. Скорее, можно говорить о результатах диалога, определённых волей обеих сторон. Эта воля может быть благой, и тогда имеет место диалог любви, но если у одной из сторон добрая воля отсутствует, диалог прерывается. Не стала ли смерть Иисуса результатом этого прерванного диалога Бога с людьми? С другой стороны, та же Смерть позволила этот, казалось бы, безнадёжно неудавшийся диалог возобновить.

Теперь мы наберёмся смелости и попробуем взглянуть на ситуацию глазами Бога, Того Любящего Отца, образ Которого открылся в проповеди Иисуса. Господь предложил человеку Царство – отношения любви, но большинство людей оказалось неспособно принять такие отношения. Со своей стороны, Бог не мог прибегнуть к внешнему принуждению, ибо такое Его вмешательство противоречило бы самой природе Царства, и исключало бы свободный диалог любви.

Можно попытаться представить себе и нечто поистине ужасное, сокрушительное: отказ Господа от дальнейшего диалога. В таком случае оказалось бы, что грех – неприятие людьми Бога, противостояние Ему – сильнее, чем Божия любовь. А потому Господь избрал ещё один путь: мученическую смерть Того Человека, с Которым Он Себя отождествил, что означало и Его собственную Смерть! Смерть, превратившуюся в доказательство безмерного характера Божией Любви в настоящем и, одновременно, ставшую гарантией торжества этой Любви в будущем!

«Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную»1 . Один из мудрецов нашей эпохи, недавно умерший Папа Римский Иоанн Павел II, описал эту ситуацию так: «Спросим самих себя, стараясь быть объективными в своих рассуждениях: мог ли Бог пойти дальше в Своём самоумалении, в Своём сближении с человеком, с его реальными условиями бытия, с его познавательными возможностями? Как кажется, Он пошёл так далеко, как только мог, далее идти уже не мог. В некотором смысле, Он зашёл даже слишком далеко!» («Переступить порог надежды», 6).

Распятие – это парадоксальная демонстрация Божественной Любви, отчаянно взывающей к жестокосердному творению, демонстрация её безмерной мощи, её необъятной силы, не желающей, не могущей смириться с поражением. Такую Любовь ничто не остановит, не сокрушит. Она не может не принести Спасения!

Нет сомнений, что и Сам Иисус, в Своём человеческом самосознании понимал Свои страдания и смерть как добровольную жертву. Не случайно Он отождествлял Себя с Отроком Господним из Книги Исаии, о котором пророк писал следующее:

Он был презрен и умалён пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лицо своё; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его. Но Он взял на Себя наши немощи и понёс наши болезни; а мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижён Богом. Но Он изъязвлён был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нём, и ранами Его мы исцелились. Все мы блуждали, как овцы, совратились каждый на свою дорогу: и Господь возложил на Него грехи всех нас. Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих; как овца, ведён был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих» (Ис 53, 3-7).

Ситуация, когда подобное пророчество стало актуальным, возникла в Иудее в середине II века до н.э. Её описание мы можем найти в 1-ой и 2-ой Книгах Маккавейских. Мы рассказывали о ней и в Экскурсе, помещённом в 6-ой тетради. Израиль находился тогда под властью сирийских царей, потомков Селевка Никатора, одного из полководцев Александра Македонского, провозгласившего на части завоёванных им территорий независимое государство.

Среди иудеев появилась достаточно многочисленная и влиятельная партия «безбожных», стремившихся к ассимиляции Богоизбранного народа в господствующую тогда эллинистическую культуру. Подобное предприятие могло осуществиться только за счёт отказа от Библейского Единобожия и от образа жизни, продиктованного требованиями Моисеева закона.

«Безбожные» добились ряда успехов, в частности, первосвященником Иерусалимского храма был назначен человек, склонный воплощать их политику в жизнь. И вот, очередной царь из династии Селевкидов, Антиох IV Епифан, вознамерился одним ударом покончить с религиозной и культурной самобытностью иудеев, растворить их в основной массе своих подданных.

Богооткровенная религия была поставлена вне закона, в Иерусалимском храме начали приноситься жертвы языческим богам, за чтение и хранение свитков Торы полагалась смертная казнь. Казни подлежали также все, кто исполнял иудейские религиозные обряды, включая обрезание детей и соблюдение субботы. Следствием репрессий Антиоха Епифана стало появление множества мучеников за веру.

Они воспринимали происходящее, как кару, допущенную Богом за страшный грех отступничества Израиля в лице «безбожных» (ср. 1 Макк 1,64) , а свою смерть – как жертву, способную остановить гнев и вернуть весь Израиль к Богу. Мученики – эти лучшие представители народа – умирали за весь народ! Сама их смерть была великим свидетельством в пользу религии Единого Бога!

Вот что говорил один из мучеников царю Антиоху в последние минуты своей жизни: «Я же, как и братья мои, предаю и душу и тело за отеческие законы, призывая Бога, чтобы Он скоро умилосердился над народом, и чтобы ты с муками и карами исповедал, что Он един есть Бог, и чтобы на мне и на братьях моих окончился гнев Всемогущего, праведно постигший весь род наш» (2 Макк 7,37-38) . И кровь мучеников не была пролита напрасно: вскоре царь Антиох погиб, а религия Моисеева закона была восстановлена.

Теперь же Бог в лице Иисуса протянул человеку руку примирения, предложил ему войти в Своё Царство. Тем не менее, человек не внял Божию призыву. Израиль вновь стал виновен в страшном грехе отступничества. Сознавая видимую неудачу Своей земной миссии, Иисус выбирает мученическую смерть. Для Него поступить иначе – значит предать Своё призвание Посредника, перечеркнуть всё, что Он до этого делал, что говорил, к чему призывал…

Героическая смерть завораживает, не позволяет оставаться равнодушным, заставляет задуматься: почему этот человек отказался от самого драгоценного – своей жизни? Постепенно происходит переосмысление его жизненного пути, слов, деяний, а в итоге – самой личности. Его образ становится более ярким, приобретает более чёткие очертания, а история прожитой жизни превращается в житие. Он заражает своей верой, своим подвигом, пробуждая желание подражать, следовать за собой, продолжать начатое им дело…

Иисус был уверен, что Смерть Посредника Царства, сродни родовым мукам беременной женщины, способна приблизить его рождение в мире и в душах людей: «Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришёл час её; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир» (Ин 16,21) .

Смерть Посредника Царства способна искупить и грехи избранного народа, вновь, в который раз разминувшегося с Богом. Его Кровь – «Кровь нового завета, за многих изливаемая во оставление грехов» (Мф 26,28) . Вот почему Иисус молится на кресте и за отвергших Его сынов собственного народа, и даже за язычников-римлян, приводящих приговор в исполнение: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк 23,24) . Именно Крестная Смерть даёт новый шанс делу Царства: «И когда Я вознесён буду от земли, всех привлеку к Себе» (Ин 12,32) .

Евангелия ясно свидетельствуют, что Иисус идёт на смерть не просто проявляя послушание не вполне понятной Ему воле Отца, но продуманно и осознанно, подводя тем самым итог Своей миссии. Он видит в Своей смерти заключительный аккорд, увенчивающий всё Его служение, придающий ему целостность и завершённость.

Мог ли Иисус избежать гибели? Конечно, да! Он знал, что Его враги готовятся дать Ему последний бой в Иерусалиме, что они уже приняли решение уничтожить Его физически. В таком случае Иисус мог бы просто не ходить в Иерусалим! Он знал, что Иуда выдал Иерусалимским священникам и старейшинам место Его уединённой молитвы. Так что же мешало Ему не пойти в ту ночь на это место и незаметно покинуть столицу? Нет сомнений, что Иисус без труда мог сохранить Свою земную жизнь и даже по-человечески счастливо её устроить.

Даже в момент ареста у Него оставался шанс предстать перед соотечественниками в роли воинственного Мессии, которого они так ожидали. Стражники, пришедшие схватить Иисуса, пали ниц, очевидно, поражённые неземной силой Его взора. Иисусу пришлось даже приободрять их, лишь после такого ободрения они решились произвести арест (Ин 18,19) .

Апостолы были готовы с оружием в руках защищать своего Учителя. Но Иисус остановил Петра: «Возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут; или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? как же сбудутся Писания, что так должно быть?» (Мф 26,52-54).

Слова о двенадцати легионах ангелов, учитывая свойственную Иисусу образную манеру выражаться, можно перефразировать так: «Если бы Я избрал насильственный путь борьбы за овладение миром, то нашёл бы для этого средства». Однако поступить так означало поддаться искушению сатаны, которое Иисус уже отверг в самом начале Своего служения, во время сорокадневного пребывания в пустыне.

Иисус мог и просто ускользнуть от преследователей, раствориться в ночной тьме и, вернувшись в Галилею, обеспечить Себе спокойное будущее, пользуясь остатками Своей популярности у земляков и пуская в ход Свои способности чудотворца. Ведь, несмотря на возросшую активность врагов, многие иудеи по-прежнему считали Иисуса великим Пророком, Учителем, Раввином.

Но что тогда стало бы с Его делом, делом Царства? Продолжив благополучную земную жизнь, Иисус отнял бы у людей Спасение, завещанное им Небесным Отцом. «Посмотрите на этого обманщика, где обещанное им Божие Царство? Он Сам живёт припеваючи, вводя в заблуждение Своими идеями и получая от этого материальную выгоду», – так разъяснили бы суть происходящего противники Иисуса – священники, старейшины, книжники, фарисеи… И очень скоро идея Царства исчезла бы из сознания людей, не принеся никакого плода, как исчезают в конце концов все идеи, остающиеся только идеями.

Народ по-прежнему ожидал бы воинственного Мессию и кровавого отмщения язычникам. Иисус не исполнил бы волю Отца, исказил Его образ, предал Свою миссию. Разумеется, Сын Божий не мог допустить такого. «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрёт, то останется одно; а если умрёт, то принесёт много плода. Любящий душу свою [т.е. свою земную жизнь, своё физическое существование] погубит её; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит её в жизнь вечную», – говорит Иисус (Ин 12,24-25) .

Надеялся ли Пророк из Назарета, проповедуя соотечественникам Царство и покаяние, на позитивный отклик с их стороны? Такой возможности нельзя исключать, особенно напервых этапах Его служения. Однако со временем всё более очевидным становилось для Него, что сердца большинства остаются невосприимчивыми к вдохновенному Слову и чудесам исцелений. Чтобы достучаться в закрытые двери человеческих душ требовались средство более сильное. И таким средством, в глазах Иисуса, оставалась лишь Его Собственная Смерть, подававшая пример безусловной верности Богу, Его Закону любви, терпения, милосердия и всепрощения, а также пример верности личному, полученному свыше призванию.

У Иисуса могло быть и ещё одно соображение. Неудача проповеди Царства доказывала, как далеки люди от Бога – Любящего Отца, желающего обнять Своих блудных сыновей. По существу Бог-Отец оставался непонятым в этом мире, отвергнутым, распятым, и это не могло не причинять Ему глубоких страданий. Отец Небесный страдал, как страдал в притче отец, брошенный своими чадами, как страдает всякий любящий, чья искренняя любовь с презрением отвергается. В этом случае логика любви к Отцу не могла не привести Иисуса на Крест. Там, где распят Отец, должен быть распят и Сын!

Вместе с тем, мы можем сформулировать ответ и на поставленный раньше вопрос: «Где был Отец, когда Его Возлюбленный Сын подвергался бичеванию, глумлению, в страшных муках умирал на кресте?» Этот ответ достаточно прост, хотя и в высшей степени парадоксален: конечно же, был рядом с Сыном и страдал вместе с Ним! Если Отец не мог избавить Сына от страданий, то и покинуть Его тоже не мог!

Неужели Бог мог отвернуться от Иисуса, творившего Его волю, безмерно любящего Его? Неужели мог оставить Сына в критическую минуту одного? Неужели мог дать трещину фундамент Любви, составляющей сущность Бога (ср. 1 Ин 4, 8)?

Страдания Сына – это и страдания Отца. Разве родители остаются безучастными при виде мучений своего ребёнка, при виде угрожающей ему смертельной опасности? Они изо всех сил постараются облегчить его боль, а если это невозможно, разделят её. Бог страдал там, где страдал Иисус… Он умирал там, где умирал Иисус…

В падшем мире, в мире искажённых представлений о Боге и человеке, Распятие остаётся наиболее адекватным символом Бога и Его Любви, той Любви, которая связывает Отца и Сына и изливается на всё творение. Божественная Любовь распята грехом человека, не желающего знать Своего Создателя, отворачивающегося от Него, пренебрегающего Его заповедями, отвергающего возможность примирения. Завершая Своё земное служение, Иисус превратил этот символ в реальность.

В конечном счёте, наш Господь осознанно, по вольной воле, выбирает смерть от рук противников. Теперь Его судьба всецело в руках любящего Отца, Бога, воскрешающего мёртвых. Несмотря на тяжкие духовные, а потом и физические муки, Иисус верует, что Его поражение может обернуться победой, скорбь – радостью, а смерть – жизнью: «Потому любит Меня Отец, что Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять её. Никто не отнимает её у Меня, но Я Сам отдаюеё. Имею власть отдать её и власть имею опять принять её. Сию заповедь получил Я от Отца Моего».

Итак, закончив Своё земное поприще на кресте, Сын сделал всё, что, согласно Его же Собственному пониманию, мог и должен был сделать. Теперь настала очередь высказаться Отцу. И Его ответом стало Воскресение.

В. Дегтярев