Канцлер курии Римско-Католической Преображенской епархии в Новосибирске о. Сергей Давыдов — по поводу ситуации вокруг постановки оперы «Тангейзер» в Новосибирском театре оперы и балета
Ситуация вокруг новосибирской постановки оперы «Тангейзер» вызвала широкий общественный резонанс после того, как митрополит Новосибирский и Бердский Тихон заявил, что постановка возмущает верующих. Он постановку «Тангейзер» не смотрел, но защищал интересы оскорбленных прихожан. Ранее многие религиозные организации возмутил постер, появляющийся в спектакле. В прокуратуре посчитали, что режиссер Т. Кулябин и директор театра оперы и балета Б. Мездрич публично осквернили евангельский образ Иисуса Христа.
Во вторник, 10 марта с. г., суд прекратил административное дело в отношении директора театра Б. Мездрича, который допустил к показу оперу Рихарда Вагнера «Тангейзер» в скандальной постановке режиссера Т. Кулябина, в связи с отсутствием состава преступления.
О феномене «оскорбления веры», сочетании личного и религиозного в беседе со «Status» рассуждал канцлер курии Римско-Католической Преображенской епархии в Новосибирске священник Сергей Давыдов.
«Человек должен быть целостным»
— Большого резонанса в нашей общине история с «Тангейзером» не вызвала. Я сам услышал эту новость от некоторых прихожан и позже – от сотрудников курии. Мы ведь религиозное меньшинство, относительно количества жителей Новосибирска наша община не так велика. Потом, ознакомившись подробно с информацией, я понял, конечно, что специфика данной постановки вызывает лично у меня непринятие.
Безусловно, искусство есть искусство и без определенной вольности, без полета и свободы творчества оно просто не будет развиваться. Но я бы не разграничивал так четко его восприятие человеком верующим, делая акцент на сочетании или не сочетании личного и религиозного.
Думаю что человек (и к этому призывает христианская вера) должен быть целостным. Раздвоение бывает, и мы нередко с ним сталкиваемся, но не назову его образцом нормы. Если я верующий, то не могу отбросить свою веру на момент просмотра художественной постановки. Иначе получится внутреннее разделение, ведущее к двойной жизни. В общем-то, это последствие первородного греха и, часто, основа греха повседневного.
Вера остается верой. Точно так же как истина. Если мы начнем видоизменять последнюю, она перестанет быть истиной. Если я позволяю своей вере мимикрировать, то возникает вопрос: а настоящая ли она? Я сейчас говорю, конечно, о неком идеале. Безусловно, с ним мы практически не сталкиваемся в реальной жизни, но перед нами должен быть ориентир.
«Возмущение – это не показатель истиной веры»
Знаете, есть такое понятие как ханжество. Это лицемерие. Возмущение может быть очень бурным внешне, но совершенно не ясно, что при этом человек чувствует. Возмущение способно показать злобу, а это чувство передается отнюдь не от Бога. Я могу быть оскорблен в своих лучших чувствах, но, с другой стороны, сам Господь, который отдал жизнь на кресте и молился за тех, кто Его распинал, призывал к прощению. Это и учит нас быть осторожными, осмотрительными, чтобы не впасть в осуждение кого или чего-либо.
Конечно, оскорбленные чувства порождают внутри некое желание ответить. Но верующая душа смиряет эти страсти, и я думаю, что не стоит давать волю своим эмоциям, которые как раз зачастую скрывают то, что мы действительно должны показать.
За эмоцией может прятаться всё, что угодно. Если вы видите, как человек ругается на улице, вы вправе подумать, что он справедливо отстаивает свою точку зрения, а окажется, что он просто скандалист и был инициатором шума. Поэтому эмоции не всегда выражают нечто благое.
При этом я совершенно не склонен оправдывать действия режиссера, но и не готов разбирать постановку, так как её не видел. Я не знаю, как применить церковную цензуру на уровне государства. Она есть внутри Церкви, но это другое дело.
«Я не могу требовать глубокой веры – мы живем в светском государстве»
Что может оскорбить меня или наших прихожан? Точного краткого ответа дать не могу. Обобщенно скажу, что это может быть неподобающее, неуважительное использование образов личностей Триединого Бога, личностей, которые для нас являются святыми, и святых предметов. Оскорбительной станет профанация Таинств, попытка использовать в гротескном комедийном варианте то, что действительно является для христианина священным. У человека внутри определенно должно быть что-то святое. Недаром есть такое выражение, когда хотят показать, что конкретный человек утратил или, может, не имел каких-то принципов: «У него ничего святого нет».
Мы, подчеркну, говорим сейчас не о нашем расхожем повседневном понимании, а об идеале. Ведь религиозная вера – это вера в Абсолют и она служит для спасения. Бывают периоды ропота на Бога даже у верующих людей, доходит даже до богохульства, но Бог не поражает нас, потому что ждет покаяния. Поэтому мы, люди Церкви, стараемся лишний раз не выносить резкого суждения. В конце концов, ведь, это огромная ответственность. Я могу указать человеку на то, что его действия греховны, и потребовать исправления его жизни, но я не могу судить окончательно – это будет решать Господь, когда грешник предстанет перед Ним.
Что касается взаимодействия с судебными органами, у Епархии тут опыт небольшой. Но, понимая, что мы живем в светском государстве, я по совести не могу требовать от всех сознательности и глубокой веры. Я обязан к ней призывать. Конечно, наличие у всех глубокой веры, это было бы очень хорошо. Хотя непонятно, как сложилось бы на практике, ведь все люди разные и в жизни всё бывает – «Широк человек, я бы сузил», как говорил Достоевский. Поэтому Церковь дает шанс любому: осознай и покайся.
Записала Анастасия Смирнова
