Человек перед тайной
28 августа могло бы исполниться 90 лет классику мировой научной фантастики Аркадию Стругацкому. Основные литературные произведения были созданы им в соавторстве с его младшим братом Борисом. Всего из-под пера творческого тандема вышло около 30 романов. «Пикник на обочине», «Трудно быть богом», «Обитаемый остров» и многие другие произведения Стругацких вошли в «золотой фонд» мировой научной фантастики.
Творческий тандем братьев Стругацких сложился далеко не сразу. Аркадий, старший из братьев, мечтал стать астрономом, однако в годы войны попал в Военный институт иностранных языков, где в совершенстве овладел английским и японским. Писать фантастическую прозу он начал еще до войны.
Нет нужды говорить, насколько в 60-80-е годы Стругацкие влияли на думающих людей. Каждая их новая книга становилась событием, причем событием не только литературным, но и общественным. Их произведения перепечатывались на пишущих машинках, распространялись в самиздате. В речь интеллигенции входили почерпнутые из их книг выражения – “а почему бы благородному дону не…”, “в таком вот аксепте”, “массаракш” и так далее. Мышление людей, волнующие их вопросы, попытки ответов, способы воспринимать действительность – все это формировалось не без влияния книг Стругацких. И духовный поиск для многих людей, впоследствии пришедших в Церковь, начался именно с чтения Стругацких, с размышлений над поднятыми в их книгах вопросами.
***
Мир братьев Стругацких – мир, неудобный для человека. Он никак не сводится к набору задач разной степени сложности, которые скроены по мерке человеческого разума и рано или поздно будут благополучно решены учеными и “прогрессорами”. Этот мир всегда содержит тайну, которая идет вразрез с человеческим мышлением и его законами, тайну, которая не может быть разгадана до конца, которая почти не поддается обычным методам исследования – наблюдению и эксперименту.
Стругацкие пришли в литературу в 1960-е годы – в эпоху, когда торжествовало “научное мировоззрение”, когда, казалось, рукой подать до Луны и до коммунизма. Эйфория хрущевской оттепели не сменилась еще депрессией позднего застоя. И на этом фоне стали появляться книги, которые позднее критики назовут философской фантастикой. Фантастика, как сказка или миф, раздвигала границы возможного и создавала пространство для мысленных экспериментов и для сочинения философских притч.
Но к такой фантастике советский читатель 60-х годов, казалось бы, должен был остаться равнодушен. Мировоззрение советской интеллигенции, в первую очередь так называемых “технарей”, известно: в мире нет ничего принципиально непознаваемого, ничего чудесного или таинственного, любые загадки остаются загадками только до тех пор, пока их не удалось раскрыть методами позитивной науки. Этот догмат соединялся с верой в некоторые моральные ценности и в прогресс – несмотря на разочарование от краха коммунистической утопии и других жестоких уроков XX века. Для философии, как и для религии, в таком мире вроде и места нет. Вернее, примитивная философия сохраняется, по Марксу, как часть “научного” технологического проекта по изменению мира и на большее не претендует.
Однако, кроме осознанных философских, религиозных и политических взглядов, есть еще интуиция, которая ищет и находит выход в форме сказки, притчи или фантазии. Такие интуитивные прорывы к высшей реальности мы находим в лучших книгах Стругацких.
Когда заходит разговор об их творчестве, в первую очередь вспоминают социальную тематику – проблему справедливого общества, допустимость вмешательства в жизнь отсталых обществ, воспитание “нового человека”. Но Стругацкие касались и более глубоких пластов жизни.
Какая-то странная сила…
Мир братьев Стругацких – мир, неудобный для человека. Он никак не сводится к набору задач разной степени сложности, которые скроены по мерке человеческого разума и рано или поздно будут благополучно решены учеными и “прогрессорами”. Этот мир всегда содержит тайну, которая идет вразрез с человеческим мышлением и его законами, тайну, которая не может быть разгадана до конца, которая почти не поддается обычным методам исследования – наблюдению и эксперименту. Стругацкие никогда не раскрывают тайну до конца – наоборот, они стараются сказать о ней как можно меньше, только то, что необходимо для развития сюжета.
В большинстве их книг тайна, противостоящая героям, оказывается целенаправленной силой. И самое сложное – понять, что это за сила, чего она хочет, добрая она или злая, несет она спасение или гибель. Как и мыслящий Океан в “Солярисе” Лема, эта сила проявляет себя неожиданно и странно, вынуждая героев совершать определенный нравственный выбор, причем ложное решение может обойтись очень дорого.
Чаще всего тайну несут в себе сверхцивилизации, настолько же превосходящие земную, насколько земляне превосходят средневековый Арканар в романе “Трудно быть богом”. Героям Стругацких приходится признать неприятную реальность: во Вселенной есть существа, превосходящие их по разуму. Было бы скучно, если бы сверхцивилизации занимались тем же, чем занимается Земля по отношению к “отставшим в развитии”, то есть “подтягивали” бы ее до своего уровня из альтруистических соображений. Или, как марсиане у Уэллса, пытались бы ее завоевать. Стругацкие пытаются исследовать другие возможности.
Вообще надо заметить, что эти авторы не любят избитых сюжетных ходов. У них не найдешь, например, схемы, размноженной в американских фильмах: встреча с внеземной цивилизацией грозит гибелью, спасение приходит в последний момент от умного героя-одиночки, который противостоит тупой государственной машине, реагирующей неадекватно и губительно.
Ответ человека на брошенный вызов так же непредсказуем, как непредсказуема тайна, с которой он сталкивается. В повести “Жук в муравейнике”, второй части трилогии о Максиме Каммерере, представитель цивилизации Тагоры рассказывает специалисту по контактам Рудольфу Сикорски, как на их планете было обнаружено что-то вроде законсервированного инкубатора, в котором содержались личинки тагорян – устройство, с какими-то неизвестными целями заложенное загадочной сверхцивилизацией Странников, далеко обогнавшей в развитии и Землю, и Тагору. Вопрос землянина: “Что дальше случилось с этими двумя сотнями маленьких тагорян?” представляется его собеседнику диким: разумеется, личинки были немедленно уничтожены. Узнав, что люди нашли аналогичный инкубатор с оплодотворенными яйцеклетками и раздумывают (только раздумывают!), уничтожить ли его, цивилизация Тагоры немедленно обрывает все контакты с непредсказуемыми безумцами – ведь никто не знает, какая (может быть, грозящая гибелью!) программа заложена Странниками в “подкидышей”!
Но человеческий Комитет по контактам погружается в сомнения и дискуссии, и в конце концов “подкидышам” сохраняют жизнь – страшный риск признают оправданным. В его пользу говорят моральные соображения, познавательный интерес и, самое главное – вера в то, что цивилизация, достигшая такого развития, как цивилизация Странников, не может иметь злых целей.
Надежда на благость высшего начала подкрепляется наивной “общей теорией прогресса”; правда, даже ее сторонники признают, что эта теория может быть ошибочной. Но, как бы то ни было, из высших соображений человек способен пожертвовать покоем и безопасностью. По словам одного из персонажей трилогии, “мы движемся, и, следовательно, мы можем ошибиться в выборе направления”.
А что если для сверхцивилизаций мы вообще не представляем интереса? В “Пикнике на обочине” Земля, предположительно, оказывается на пути загадочных пришельцев, использовавших несколько ее мест, как люди используют придорожные поляны для пикника. Посещение оказалось для многих людей и для главного героя событием, переворачивающим жизнь, тем, что может спасти или погубить. Но для сверхцивилизации человечество – не заслуживающий внимания элемент путевого пейзажа, вроде воробьев или зарослей крапивы. Не только тепла и заботы, но даже элементарной заинтересованности оно не вызывает. От этого холода, напоминающего “потребительское” отношение к человеку языческих богов, становится не по себе.
Тоска по ответу
Стругацкие не дают окончательный ответ на главный вопрос – что представляет собой тайна, с которой столкнулись их герои, несет она в себе добро или зло. Мы так и не узнаем, ответит ли Золотой Шар, якобы исполняющий желания, на мольбу Шухарта, и если да, то как (“Пикник на обочине”). Мы так и не узнаем, с какой целью Странники заложили свой инкубатор и, соответственно, кто такой Сикорски, застреливший ни в чем не повинного “подкидыша” Льва Абалкина в тот момент, когда непонятная программа могла начать действовать, – спаситель человечества или убийца-параноик (“Жук в муравейнике”).
В “Улитке на склоне” тайна воплощается в стихии Леса, которому противостоит огромный и безличный бюрократический монстр – Управление, сатира на грандиозные “стройки коммунизма”. Разбухая в объеме, оно вхолостую растрачивает огромные ресурсы для подчинения и переделки Леса. Управление не отпускает от себя “на материк”, то есть на свободу, Переца, одного из двух главных героев повести, чья специальность – средневековая японская литература – абсурдно далека от его задач. Когда Управление в лице Коменданта посреди ночи выбрасывает Переца из общежития, он в отчаянии обращается к Лесу: “Погляди на меня хотя бы сейчас, когда мы одни, не беспокойся, они все спят. Неужели тебе никто из нас не нужен?.. Я не знаю, какой ты. Этого не знают даже те, кто совершенно уверен в том, что знают. Ты такой, как ты есть, но могу же я надеяться, что ты такой, каким я всю жизнь хотел тебя видеть… Может быть, я сам придумал те человеческие качества, которые должны нравиться тебе, но не тебе, какой ты есть, а тебе, каким я тебя придумал…”. Изнемогая в циничном и абсурдном мире Управления, герой полуосознанно ищет Собеседника, обладающего личностью, – таинственный Лес представляется ему полным жизни и смысла.
Бунт против Вселенной
Еще более остро проблема “человек и Тайна” поставлена в повести “За миллиард лет до конца света”. Здесь уже жажда ответа переплавляется в горечь. Несколько ученых, представителей самых разных областей знания, сталкиваются со странными и страшноватыми событиями, на первый взгляд, случайными – но чем дальше, тем больше за случайностями проглядывает закономерность. Все направлено на то, чтобы помешать людям заниматься своими исследованиями. Закручивается детективный сюжет, герои пытаются понять, что с ними происходит, кто им противостоит. И приходят к выводу, что им мешает… сама вселенная. Мироздание как таковое.
Стругацкие не дают ответа, относиться ли к теории Гомеостатического Мироздания, согласно которой некий мировой закон поддерживает равновесие между энтропией и развитием разума, как к шутке и пародии, или пытаться принять ее всерьез. Благодаря принципу Гомеостазиса, “нет и не может быть сверхцивилизаций”. Это некий космический защитный механизм против беспредельного развития разумной жизни, когда ее носители шаг за шагом превращаются в богов – вероятно, бессмертных и почти всемогущих. “Мы неизбежно должны наблюдать следы их деятельности, но мы этих следов не наблюдаем. Почему? Потому что сверхцивилизаций не бывает”. Человек, утверждает автор этой гипотезы математик Вечеровский, одинок до такой степени, что у него “и врага нет”. Это значит, что могущественная сила, осуществившая несколько тонко продуманных интриг с целью остановить развитие земной науки в потенциально опасных направлениях и воспрепятствовать превращению Земли в сверхцивилизацию, по мысли Вечеровского, есть сила безличная. Поэтому здесь нельзя даже в обычном смысле говорить о сопротивлении или покорности. В этой книге особым образом разработан мотив “чудесного посещения”, явно захвативший Стругацких после триумфальной публикации булгаковского “Мастера и Маргариты”.
Вечеровский заодно с булгаковским Берлиозом сразу отбрасывает идею внеприродного духовного начала как явную чушь (тут, кстати, нечему удивляться – любой советский интеллигент мог заткнуть за пояс и Платона, и Канта, не говоря уже о всевозможной “поповщине”): “Я ведь говорю: это у тебя в подсознании. И разве только у тебя? Это же очень, очень человеческое. От Бога отказались, но на своих собственных ногах, без опоры, без какого-нибудь мифа-костыля стоять еще не умеем. А придется!” – вот такая нечаянная пародия на неизвестных Стругацким богословов-”демифологизаторов” XX века, переводивших Библию с “языка мифа” на язык, приемлемый для “современного сознания”.
Перед нами как бы последняя линия обороны. Человеку трудно отказаться от мысли, что в истории человечества и в его собственной жизни действует некий не зависящий от его воли Замысел. Что это может быть?.. Идея Бога отвергнута раз и навсегда, Его, конечно же, не существует. Сверхцивилизаций тоже нет: мы бы их заметили. Оставшийся выбор небогат и способен даже вызвать сострадание: или объявить цепь необъяснимых фактов иллюзией и результатом гениального мошенничества (по этому пути идет, например, следствие ГПУ в “Мастере и Маргарите”), или приписать безличной неживой природе способность к целесообразному действию, к активному вмешательству в историю, к сочинению авантюрного сюжета с участием людей!.. Несуществующий противник, который вначале зорко наблюдает за деятельностью героев повести, а затем разрабатывает и проводит против каждого из них сложную операцию… Как замечает рассказчик, гипотеза Вечеровского ничего и не объясняет, потому что никакие факты ей не могут противоречить в принципе: “в нее укладывалось вообще все, что происходило, происходит и будет происходить во Вселенной”.
Перед героями повести альтернатива – почти безнадежный бунт или капитуляция, отказ от крамольной научной работы, покорность в обмен на отсутствие неприятностей и материальные блага. Вечеровский выбирает бунт: до конца света “можно много, очень много успеть за миллиард лет, если не сдаваться и понимать, понимать и не сдаваться”. Отвлечемся от прозрачного политического намека на безличную советскую бюрократическую машину, которая, как думали тогда многие, просуществует еще “миллиард лет”, – и посочувствуем герою, который бросает вызов “высшей силе”, предстающей в виде кафкианского кошмара. Его оружие – плоский рационализм и смутный страх перед нравственным саморазрушением – может показаться слабым, но другого в его распоряжении нет.
Можно сказать, что с христианской точки зрения бунт Вечеровского оправдан – человек и не должен подчиняться “стихиям мира сего”. Тем более когда злая сила мешает ему исполнить свое предназначение. А горечь, с которой написаны последние страницы повести, напоминает о полном одиночестве героя.
***
Без сомнения, братья Стругацкие в своих произведениях вовсе не предполагали свидетельствовать о Боге. Но талантливый писатель часто идет дальше своих сознательных убеждений. В какой-то степени их книги все же можно назвать свидетельством “от противного”. Волнующая тайна, которая присутствует в созданных ими мирах, заставляет героев и читателей задуматься о том, что реальность сложнее любых схем.
Размышляя над книгами Стругацких, мы покидаем мир, в котором все понятно и никакой тайны нет. Не удовлетворит нас и мир, в котором тайна есть, но тайна безличная, мертвая. Следующий шаг ведет уже туда, где мы встречаем тайну живую, где перед нами предстает не “что-то”, а Кто-то.
