Воспоминания Бенедикта XVI о II Ватиканском Соборе
На страницах издания «L’Osservatore Romano» появились воспоминания Бенедикта XVI об открывшемся 50 лет назад II Ватиканском Соборе. Нынешний Папа, а тогда – священник и профессор-теолог Йозеф Ратцингер, преподаватель Боннского университета, участвовал в Соборе в качестве эксперта и советника тогдашнего архиепископа Кельнского кардинала Йозефа Фрингса.
Ниже – перевод полного текста статьи, подписанной Бенедиктом XVI.
Стояла прекрасная погода, когда 11 октября 1962 г. торжественным входом в базилику Св. Петра в Риме свыше 2 тысяч «отцов» открылся II Ватиканский Собор. В 1931 г. Пий XI установил на 11 октября праздник Богоматеринства Марии в воспоминание о том, как 1500 годами ранее, в 431 г. Ефесский Собор торжественно утвердил за Марией титул «Богородицы», чтобы тем самым выразить неразрывное единство Бога и человека во Христе. Папа Иоанн XXIII выбрал для начала Собора именно этот день, чтобы тем самым вверить созванное им великое церковное собрание материнской опеке Марии и глубоко соединить труды Собора с тайной Иисуса Христа. Огромное впечатление производил вид епископов со всего мира, представлявших разные народы и расы: это был образ Церкви Иисуса Христа, охватившей весь мир, Церкви, в которой все народы земли исповедуют, что они объединены в мире Христовом.
Это был чрезвычайно долгожданный момент. Должно было произойти нечто великое. Прежде Соборы всегда созывались в виду появления конкретной проблемы, которую нужно было как-то разрешить. Но в этот раз такой требующей решения проблемы не было. Но как раз поэтому в воздухе было разлито некое ожидание: казалось, что христианство, построившее и оформившее западный мир, становится всё менее убедительным. Оно выглядело уставшим и при этом казалось, что будущее принадлежит другим духовным течениям. Суть этого отдаления христианства от современных реалий и проистекающей отсюда задачи хорошо ухвачена словом aggiornamento («осовременивание», «актуализация»). Христианство должно твердо встать на почву современности, чтобы мочь определять будущее. Чтобы оно снова смогла стать силой, созидающей наше «завтра». С этой целью Иоанн XXIII и созвал Собор, не указав ему при этом конкретных проблем и не дав программы. В этом и состояло величие, а также тяжесть задачи, вставшей перед собранием соборных отцов.
Несомненно, отдельные епископаты имели на это великое событие разные точки зрения. Одни ожидали большего от программы, которую затем следовало реализовывать. Наиболее решительно были настроены епископы Центральной Европы: Бельгии, Франции и Германии. По отдельным вопросам акценты расставлялись по-разному, однако же основные приоритеты были общими. В качестве основной темы рассматривалась экклезиология, которую следовало углубить с точки зрения истории спасения, а также тринитарной и сакраментальной. С этим была связана потребность в восполнении учения I Ватиканского Собора о примате так, чтобы должную значимость получило и епископское служение. Важным вопросом для центрально-европейских епископатов была литургическая реформа, начатая Пием XII. Еще одним важным акцентом, в первую очередь для немецкого епископата, был экуменизм. Перенесенные совместно гонения со стороны нацистского режима очень сблизили христиан – протестантов и католиков, а теперь эта проблема нуждалась в осмыслении и углублении на уровне всей Церкви. К этому добавлялся тематический цикл Откровение – Писание – Предание – Учительство. Французы выдвигали на первый план проблему взаимоотношений Церкви с современным миром, что нашло свое отражение в разработке так называемой «Схемы XIII», позднее легшей в основу Пастырской Конституции о Церкви в современном мире. Эта масштабная проблема стояла в самом центре связанных с Собором ожиданий. Церковь, которая еще в эпоху барокко в широком смысле созидала мир, начиная с XIX века стала со всё большей очевидностью переходить в оппозицию новой эпохе, едва тогда себя вполне проявившей. Но должно ли было так быть? Не могла ли Церковь более позитивно подойти к явлениям нового времени? За двусмысленным выражением «современный мир» скрывается проблема отношения к эпохе нового времени. Чтобы прояснить эту проблему, необходимо было более четко определить, что именно является принципиальным и конститутивным для нового времени. Это не удалось сделать в «Схеме XIII»: хотя Пастырская Конституция и содержит много важных для понимания «мира» деталей, а также вносит значительный вклад в развитие христианской нравственности, исчерпывающего разъяснения указанного вопроса здесь так и нет.
Неожиданным образом встреча с великими темами нового времени произошла не в обширной Пастырской Конституции, а в двух менее значительных документах, чья важность становилась очевидной лишь постепенно, по мере усвоения учения Собора. Первым из этих документов является Декларация о религиозной свободе, принятая прежде всего по просьбе американского епископата и тщательно им подготовленная. Учение о веротерпимости в той форме, в какой оно было подробно разработано Пием XII, казалось уже недостаточным в свете развития философской мысли и понимания природы современного государства. Речь шла о свободе выбора религии и ее исповедания, как и о свободе менять религию, в качестве основополагающего права, связанного со свободой человека. С точки зрения своей глубочайшей сущности, эта концепция не могла быть чужда христианской вере, которая, войдя в этот мир, настаивала, что государство не может определять, что истинно, а что – нет, как не может и требовать принадлежности к какому-то культу. Христианская вера требовала свободы религиозных убеждений и участия в культе без нарушений государственного правового порядка: христиане молились за императора, но не поклонялись ему. В этом отношении можно утверждать, что христианство, едва родившись, принесло миру принцип религиозной свободы. Однако же принять это право религиозной свободы в контексте дискурса нового времени представлялось делом нелегким, поскольку могло показаться, что характерная для него интерпретация свободы веры подразумевала невозможность познания человеком истины, а потому религия отрывалась от ее основ и целиком помещалась в субъективную сферу. Несомненно, провиденциальным было то обстоятельство, что спустя 13 лет после завершения Собора Папа Иоанн Павел II приехал в страну, в котором свобода религии подавлялась марксизмом в качестве одной из форм философии государства, свойственной новому времени. Папе была знакома эта ситуация, несколько напоминавшая ситуацию древней Церкви. Так вновь стала очевидной внутренняя обращенность веры к теме свободы, особенно свободы религии и культа.
Другой документ, обнаруживший позднее свою значимость в горизонте встречи Церкви с современной эпохой, появился почти случайно и писался постепенно. Я имею в виду Декларацию Nostra aetate об отношении Церкви к нехристианским религиям. Первоначально существовало намерение подготовить декларацию об отношениях между Церковью и иудаизмом, что представлялось необходимым и обязательным после ужасов Холокоста. Отцы Собора из арабских стран не стали возражать против подобного текста, однако отметили, что уж если писать об иудаизме, то нужно также посвятить несколько слов исламу. Насколько они были правы, мы на Западе поняли лишь спустя немалое время. В конечном счете интуиция подсказала, что правильным будет сказать еще о двух великих религиях – индуизме и буддизме – как и вообще высказаться на тему религии. К этому, что вполне естественно, позднее была добавлена краткая инструкция, посвященная вопросам диалога и сотрудничества между религиями, чьи духовные, нравственные и социально-культурные ценности мы обязаны признавать, сохранять и отстаивать (ср. п. 2). Таким образом в конкретном и очень содержательном документе была поднята тема, значимости которой тогда еще невозможно было предвидеть. Какие великие задачи отсюда проистекают, сколь много усилий требуется приложить, чтобы всё разложить по полочкам, объяснить и понять – всё это становится всё более очевидным. В процессе постепенного усвоения постепенно обнаружилась и определенная слабость этого, самого по себе выдающегося текста: в нем говорится о религии как о чем-то исключительно позитивном, не принимая во внимание нездоровые и уродливые ее формы, которые, однако, являются значимыми с исторической и богословской точки зрения. Как раз по этой причине христианская вера была изначально весьма критично настроена по отношению к религии, как во внутреннем, так и во внешнем ее аспекте.
Если в начале Собора доминировали епископаты Центральной Европы с их богословием, то на следующих его этапах круг сотрудничества и ответственности непрерывно расширялся. Епископы ощущали себя учениками в школе Святого Духа и в школе взаимного сотрудничества, и как раз благодаря этому понимали, что они – служители Божия Слова, живущие и действующие в вере. Отцы Собора не могли и не хотели строить какую-то другую, новую Церковь. Им не давали поручений и не ставили задач делать это. Они были отцами Собора, имевшими каждый один голос и право решать в качестве епископов, т.е. в силу Таинства и в сакраментальной Церкви. Поэтому они не могли и не хотели разрабатывать новую веру или строить новую Церковь, но желали глубже понять и одно, и другое, а значит, воистину «обновить» их. По этой причине герменевтика разрыва является абсурдной, несовместимой с духом и волей отцов Собора.
Кардинал Фрингс был для меня «отцом», образцово жившим этим духом Собора. Он был очень открытым и большим человеком, но вместе с тем хорошо знал, что лишь вера может вывести нас на широкий простор, в сторону бескрайних горизонтов, недоступных духу позитивизма. И в этой вере он стремился служить на основе полномочий, полученных им в Таинстве епископской хиротонии. Я могу только поблагодарить его за то, что он взял с собой меня, самого молодого профессора Богословского факультета Боннского университета, в качестве своего советника на великий форум Церкви, позволив мне поучиться в этой школе и духовно пройти путем Собора. В этой книжке собраны различные тексты, через которые я высказывался в этой школе. Это фрагментарные выступления, но в них становится осязаемым процесс обучения, каким для меня был и остается до сих пор Собор и усвоение его наследия. Я надеюсь, что эти разнообразные тексты со всеми своими ограничениями в любом случае будут полезны для лучшего понимания Собора и послужат введением в практику подлинной жизни Церкви. Я от всего сердца благодарю архиепископа Герхарда Людвига Мюллера и сотрудников «Institut Papst Benedikt XVI» за их огромный труд по подготовке этой книги.
Кастель Гандольфо, в праздник святого епископа Евсевия Верчелльского
2 августа 2012 г.
Бенедикт XVI
Перевод: Сибирская католическая газета
