Православные и католики в старой и новой Европе
В современном глобализированном мире христианство задаётся вопросами о своей культурной и духовной идентичности, пытаясь заново обрести свою роль и значение в мире. В то же время новая Европа переживает сегодня беспрецедентное испытание на цивилизованность и сосуществование различий, вызванное непрерывным потоком иммигрантов и растущей жестокостью фундаментализма и терроризма, прикрывающихся религией, но которые в действительности скрывают злое и нестерпимое надругательство над именем Бога. Европейское сообщество не без труда возвращается к тому, чтобы задуматься над корнями христианской культуры, над проблемами, которые она призвана решать с присущим ей беспрецедентным духовным гением.
Смена действующей парадигмы заставляет прежде всего переосмыслить отношения между Европой и её востоком, возвращаясь к метафоре «двух лёгких христианской Европы», выраженной ещё в 1930 году русским мыслителем Вячеславом Ивановым (и неоднократно использованной святым Папой Иоанном Павлом II). В начале третьего тысячелетия совокупность проблем в отношениях с другим лицом Европы, и, следовательно, спорного и нерешенного вопроса о Европе и России, по-прежнему имеет решающее значение не только в геополитическом, но прежде всего в культурном и духовном планах. В то же время христиане Восточной Европы, в основном православные, не только сильно отличаются от христиан Запада, но и между собой, между одной нацией и другой. Мы не можем игнорировать эти разные конфессиональные идентичности. В связи с этим как можно пренебречь землями на крайнем юге Европы, Грецией, которая была зачатком Европы? Как можно пренебречь закваской византийского христианства, которая взрастила хлеб веры всей Восточной Европы, вплоть до крещения Древней Руси?
Хотя не все православные Церкви приняли участие в историческом Всеправославном соборе, можно надеяться, что во взаимоотношениях между различными патриархатами всё равно произойдут изменения. Со своей стороны, Папа Франциск призывает всех католиков проявлять подлинный евангельский гуманизм и налаживать экуменический диалог в заслуживающем доверия свидетельстве единства и общения.
Тем не менее, остаётся немало барьеров и предрассудков, которые следует преодолеть.
Несмотря на пророческие открытия Второго Ватиканского собора и его богатое актуальное учительство, внутри католичества сохраняется доктринальная и культурная дистанция с богословием и духовностью православия, с иным восприятием опыта христианской веры. Существуют также переломы и раны, которые всё ещё ждут своего исцеления. Недавние исторические перемены в странах Восточной Европы и растущая иммиграция славян в наши города не содействовали возникновению реального и подлинного изменения взгляда на православную культуру и на её конкретный вклад в формирование новой европейской идентичности.
Эти значительные пробелы в познании касаются прежде всего исконных форм славянской культуры. Это связано с происхождением и развитием славянских Церквей, а также с современной историей, по отношению к которой даже драма советского тоталитаризма, с его впечатляющей лавиной разрушения и смерти, остаётся по-прежнему плохо изученной в её реальных масштабах и последствиях. Новая экуменическая перспектива Второго Ватиканского собора представила для Католической Церкви поворотный момент в отношениях с православием, положив начало историческому периоду, полному надежд на укрепление взаимоотношений. Этому важному поворотному моменту доктрины, однако, ещё не в полной мере отвечают конкретные изменения в образовательных, духовных и пастырских целях, призванных углубить понимание православия, характера его богословской и философской мысли, всей его концепции мира и жизни.
Такая же ситуация, в некотором смысле даже более серьёзная и проблематичная, сложилась в разных православных кругах, Церквах и различных Патриархатах, где до сих пор в отношении католичества преобладают недоверие и предрассудки.
Но как окончательно преодолеть это взаимное пренебрежение, которое нанесло столько вреда возвещению Христа и опыту христианской веры? Конечно, случались и редкие исключения, особенно в ХХ веке, начиная с исторической встречи между Папой Павлом VI и Патриархом Афинагором до недавней встречи между Папой Франциском и Патриархом Московским Кириллом. Однако многое ещё предстоит сделать в этом направлении по обе стороны христианства. Лишь возобновление диалога и братская встреча между Церквами Востока и Запада смогут породить подлинный евангельский динамизм, устремлённый к единству.
Но этот процесс не может быть отделён от предварительного взаимного знакомства, от нового открытия общего культурного и духовного наследия и различного видения мира, позволяя проявляться тому, что является сходным и взаимодополняемым, ища единства в многообразии. Среди множества концепций православия, сменявшихся на протяжении истории, именно та, которую предложил гений православной мысли ХХ века о. Павел Флоренский, остаётся одной из самых удивительных и в то же время обезоруживающих. В своём мощном шедевре православной теодицеи, построенной в эпистолярной форме («Двенадцать писем другу»), с самых первых страниц автор соизмеряется с невозможностью понять и дать определение православной церковности при помощи рассудка. Что же такое церковность? Ответ Флоренского звучит с поразительной ясностью: «Это — новая жизнь, жизнь в Святом Духе. Каков же критерий правильности этой жизни? — Красота. Да, есть особая красота духовная, и она, неуловимая для логических формул, есть в то же время единственный верный путь к определению, что? православно и что? нет. Знатоки этой красоты — старцы духовные, мастера “художества из художеств”, как святые отцы называют аскетику».
Из-за своей особой связи с полнотой Божественной жизни высший смысл православной церковности, суть её соборности ускользает от любой попытки демонстративной объективизации; они открываются таинственным образом, начиная от живого религиозного опыта, проникнутого духовной и литургической красотой. С этой точки зрения красота вовсе не является всего лишь формальным свойством, чем-то, что сводится к простой логической и концептуальной форме, но конститутивным измерением бытия, высшей характеристикой существования.
В одном из своих эссе о православии Флоренский отмечает, что Крещение Руси остается неизбежной парадигмой для православного понимания и восприятия славянского христианства, — результата встречи греческой веры с русским язычеством и национальным характером. Вспоминая знаменитую летопись Нестора об обращении князя Владимира, он показывает три различных и дополняющих друг друга аспекта встречи с византийским христианством, которые затем становятся своеобразными чертами опыта веры всех православных славян: радикальность возвещения спасения, красота литургии и сострадательная любовь. Именно красоте здесь уделяется особое внимание: в ней скрыта тайна истоков, сокровенное ядро, из которого черпается чувство догматических и экзистенциальных основ, место славы Божией и спасения человека. В красоте, чудесным образом хранимой божественной литургией, «Бог сосуществует с человеком», в ней есть свидетельство Божественного постоянства, в конечном счете, свершение любви. Поэтому литургический опыт и искусство икон стали характерными чертами и лучшими выразительными путями православной — и особенно российской — духовности в целом, которая «имела в качестве духовной пищи не столько доктринальные учения или проповеди, но прежде всего литургию». Когда входишь в православный храм, то, что до сих пор внушает благоговение, — это прежде всего забота о красоте богослужения, загадочная красота икон в литургическом пространстве, а также сдержанный аскетизм и мистика скрытой красоты сердца.
Красоту как плод воплощения нельзя сводить ни к внешнему украшению, ни к чувству, — её проявление в мире подобно таинству Богоявления. Для восточно-христианской традиции в красоте сокрыт источник всякого духовного динамизма, истинно пасхального динамизма. Христианская любовь к прекрасному рождается из принятия аскетической любви к Божественной красоте, которую Сын дал познать всему миру (Ин 1, 18). Она действует в мире в свете Преображения и благодати Святого Духа, вплоть до совершенного очищения сердца. Более того, можно сказать вместе с митрополитом Макарием (Булгаковым), что «благодать Святого Духа открывает святую телесность, создает святую плоть, ‘весьма благое’ мира. Красота есть откровение Святого Духа».
Эти различные формы православной духовности в основном принадлежат к общему наследию неразделённой Церкви первого тысячелетия. Но постепенное отделение из-за великого раскола, затем породило между двумя историческими формами христианства (восточной и западной) постепенное взаимное пренебрежение, вместе с растущим подозрением и даже нетерпимостью, которые сохранялись, с некоторыми исключениями, на протяжении всего второго тысячелетия. Проблемы, которые сегодня ставит перед христианством современная культура, не могут быть решены однозначным образом, и кроме того, православные Церкви призваны выйти из собственной самодостаточности, из некого консерватизма и закрытости в националистических границах, чтобы открыться к новому человечеству, которое требует от христиан дать отчёт о своих разделениях.
В связи с этим по-прежнему остаются неуслышанными внутри и вне православных Церквей блистательные, острые экуменические соображения о. Павла Флоренского, который отмечал:
«Религиозный мир раздроблен прежде всего потому, что религии не знают друг друга. И христианский мир, в частности, раздроблен по той же причине, ибо исповедания не знают друг друга. Занятые источающей их полемикой, они почти не имеют сил жить для самих себя. Исповедания подобны сутягам, которые всё своё состояние тратят на судебные процессы, а сами живут в голоде и скудости. Если бы на любовь к себе была употреблена хотя бы незначительная доля той энергии, которая тратится на вражду к другим, то человечество могло бы отдыхать и процветать. Отсюда не нужно делать чересчур оптимистических выводов о полном единомыслии всего мира, будто бы, легко достижимом, да и большой вопрос, нужно ли в мире полное тождество убеждений. Но должно быть понимание друг друга, хотя бы для того, чтобы я знал, чего именно я не признаю, и отдавал себе отчёт в мотивах непризнания. Тогда самая борьба может быть чёткой, как и мир — более существенным. Мне кажется, самой первой и самой настоятельной задачей, предлежащей человечеству в настоящее время, является такое самосвидетельство исповеданий и религий, объяснение ими их индивидуальности, которою они дорожат и отречься от которой не считали бы возможным, не уничтожая в себе самых начал своей духовной жизни».
С дистанции прошедших ста лет эти заметки звучат со всей их драматической пророческой силой, взывая к совести каждого христианина.
(Итальянский философ и богослов Наталино Валентини)
Источник: Радио Ватикана
