Монашеская жизнь: от хаоса к кайросу?

Сегодня монашеская жизнь на Западе переживает кризис (устаревание, недостаток призваний, уходы из монашества т. д.) из-за процесса секуляризации. Эта ситуация вызывает неуверенность в будущем монашеской жизни и во многих случаях порождает страх: неужели монашеская жизнь исчезнет из церквей христианского Запада? Но Дух открывает новые пути: возвращение к той малости, которая стояла у истоков христианства, путь церковной синодальности, восстановление мистической составляющей религии. Это пасхальное преображение позволит монашеской жизни перейти от хаоса к кайросу. Автор статьи — почетный профессор теологии, сотрудничающий с барселонским журналом «Cristianisme i Justícia».

Беспрецедентный кризис в истории Запада

Ученые, занимающиеся историей монашества, прекрасно знают, что в ходе истории Церкви некоторые религиозные институты, как мужские, так и женские, исчезали после долгих лет плодотворной жизни. Кроме того, они свидетельствуют, что каждый новый цикл в посвященной жизни — переход от традиционного монашества к нищенствующим орденам, от них к современным обществам апостольской жизни и т. д. — провоцировал в той или иной степени кризис предыдущего этапа, которому нужно было время для восстановления и адаптации. Это достоверный факт: западноевропейская монашеская жизнь обогатилась за счёт опыта пустынничества, периферийности и пограничности.

Однако сегодня в западном мире происходит что-то иное, новое, затрагивающее все монашеские институты: недостаток призваний, перевернутые демографические пирамиды, на вершине которых множество пожилых людей, а в основании очень мало молодых, не говоря о множестве ушедших из монашества. Встает вопрос: почему люди уходят?

В общем и целом, эта ситуация вызывает неуверенность в будущем монашеской жизни и во многих случаях порождает панический страх: неужели монашеская жизнь исчезнет из церквей христианского Запада? Следует ли ожидать через несколько лет того же феномена в церквях Азии и Африки? Необходимо взять курс на новые монашеские общины? Новые движения мирян заменят традиционную монашескую жизнь?

Если попробовать описать происходящее одним словом, можно назвать его «хаотичной ситуацией», точнее, смесью растерянности и беспорядка. Они влекут за собой самые разные последствия: не только пастырские и духовные, но и организационные, экономические, социальные и так далее. Что же делать с собственными образовательными, пастырскими, здравоохранительными и социальными проектами, когда не хватает служителей и экономических ресурсов на их содержание? Как справляться с немалыми затратами на медсестер для монашествующих? Как воспитывать молодых монахов в этой атмосфере неуверенности? Какое будущее ждет молодежь, вступающую в устаревшие монашеские общины? Возможно ли продолжать мечтать?

По этому поводу внутри монашеских общин существуют разные мнения. Для некоторых обрисованная ситуация — лишь мимолетное явление, временный кризис, который скоро разрешится. В этом случае приводят в пример некоторые общины, в которых недавно был засвидетельствован рост призваний. Для других же ситуация достигает апокалиптического размаха: ничего больше нельзя сделать, будущего нет, мы не можем продолжать мечтать.

Поэтому необходимо разобраться в настоящей ситуации, чтобы понять возможные альтернативы, не наивные, но и не катастрофические.

Неудовлетворительные объяснения

Зачастую данный феномен пытаются объяснить с личной, субъективной точки зрения: старшее поколение монашествующих не свидетельствовало о Евангелии надлежащим образом и, с другой стороны, современную молодежь интересуют в жизни только наслаждения и развлечения.

Нет сомнений, что мы, старшее поколение монашествующих, не всегда являли собой ясные евангельские знамения. Но нельзя утверждать, что современная монашеская жизнь находится в упадке по сравнению с монашеством в прошлом, когда было много призваний. Речь идет не только о личной проблеме: в предшествующие эпохи среди монашествующих было много святых, но они есть и сейчас. Проблема не количественная, она более сложная, скорее формальная, чем материальная, скорее институциональная, нежели личная, в большей степени связанная с ходом времени, чем с пространством (ср. Evangelii gaudium [EG], пп. 225–230), со структурой, чем с отдельно взятыми действиями.

В то же самое время, среди молодежи действительно есть те, кто заинтересован преимущественно в экономическом и материальном аспектах жизни и мало восприимчив к духовным ценностям. Но есть и другие, щедрые, готовые жертвовать собой ради решения социальных, экологических, медицинских проблем, ради мигрантов, прав человека, справедливости и так далее, вплоть до вовлечения в серьезную и продолжительную волонтерскую работу. И многие из них открыты трансцендентальному, тишине и молитве. Но и в этом случае мы не можем судить о моральных качествах современной молодежи в сравнении с молодежью прошлого. Сейчас другие времена.

Однако в любом случае ясно, что сегодняшняя молодежь не желает вступать в общины, тесно связанные с прошлым, у которого больше нет будущего. Актуальный кризис монашества на Западе — настолько распространенный факт, что его невозможно объяснить личными обстоятельствами. Поскольку кризис одновременно затрагивает все институты, должна существовать объективная, историческая, общая, структурная причина. Речь не идет только лишь о количественном или численном факте, но о факте существенном и жизненно важном. Это не частный вопрос, а всеобщая ситуация, своего рода гештальт.

В поисках ответа

Таким образом, мы подходим к хорошо известной теме смены эпох, которая выражается разными словами: новый осевой период; преодоление прошедшей эры, сконцентрированной на алтаре, священстве и жертве; изменение парадигмы, которая ставит под сомнение предыдущую и открывает новые перспективы и т. д. Как бы то ни было, мы точно не добрались до финиша истории, как полагают некоторые наивные люди.

Мы живем в секуляризованном мире, где общепринятая гипотеза о существовании Бога исчезла, и верующие призваны верить не в Бога из машины, но в Бога, который уважает посредничество и вторичные причины. Нужно жить перед Богом, как будто бы Его не существует (Дитрих Бонхёффер), беря на себя ответственность за мир и за ход истории. Нужно принять молчание Бога перед Освенцимом и детьми-мигрантами, умирающими в лодках или на пляжах.

С другой стороны, не так хорошо обстоят дела у распространенного несколько лет назад секулярного оптимизма, утопического и весьма мессианского, с его верой исключительно в науку и современный прогресс. Сегодня он колеблется из-за встречи с жестокой реальностью: несправедливостью, голодом, войнами, климатическими изменениями, болезнями и смертью. Пандемия наших дней спровоцировала вопросы о смысле жизни и смерти. Перед такой ситуацией несостоятельности и ранимости, как наша, у науки нет ответов. Только религии уповают на тайну Бога, который для христиан является Творцом, Отцом Иисуса и Подателем Духа. Перед лицом болезни и смерти мы, христиане, видим на горизонте Крест и пасхальную надежду.

Перед этим эпохальным изменением христианская вера должна открыться евангельскому распознаванию, чтобы не совершить двух противоположных ошибок: осуждать прошлое как ошибочное и несущественное или открыться новому с почти мессианским рвением. Слово Божие, Евангелие, жизнь и миссия Иисуса из Назарета, умершего и воскресшего, великая церковная традиция могут многое рассказать нам о настоящем, прошлом и будущем.

Часто вину за кризис Церкви и монашества возлагали на Второй Ватиканский собор. Эта мысль не только ошибочна, но и грешит историческим неведением. Второй Ватиканский собор попытался ввести Церковь в диалог с современным миром, не осуждая его (ср. Gaudium et spes), с целью преодолеть уже устаревшую к тому времени экклезиологию. Я говорю о знаменитом «обновлении» Иоанна XXIII, этого пожилого, но харизматичного понтифика, который смог почувствовать, что христианский мир уже изжил себя. И воздержался от того, чтобы впасть в пророческое провозглашение несчастий.

Второй Ватиканский собор принял эту реальность и постарался учесть ее последствия (ср. GS 4–10). Как Вселенская Церковь, так и харизма монашеской жизни должны были обновиться перед новой постхристианской эпохой.

Уроки из истории монашества

Прежде чем искать новые формулировки для сегодняшней беспрецедентной ситуации, в которой находится монашество, мне бы хотелось рассмотреть некоторые уроки прошлого.

В Церкви монашество всегда основывалось на пророческом даре, исходящем от Святого Духа, как на критике и обвинении в неевангельском поведении Церкви. Это весть об истинных ценностях Царства и зерно церковных и общественных изменений. Иоганн Баптист Мец, говоря о ней, использует выражение «терапевтический церковный шок». Поэтому монашество рождается не от высоты власти, но от пустыни, периферии, границ (Джон Собрино).

Однако несомненно, что со временем выработалась медленная, но постоянная тенденция оставлять периферию и идти к центру: понятное и не всегда побеждаемое искушение занять верховную экономическую, общественную, церковную и духовную позицию. Много раз монашеские общины становились элитой в прямом смысле этого слова, все более оторванной от народа, замкнутой на себе, самодостаточной и отделенной от других церковных харизм, обладающей особой коллективной гордостью, находящейся в некоторого рода «блестящей изоляции» и постоянно рискующей обуржуазиться, поставить себя выше других.

Все это привело к отрицательным последствиям. Когда монашеские институты, руководимые священниками, во имя доброй воли восполнить недостаток духовенства и поддержать епархиальную церковь, начинают окормлять приходы, они рискуют утратить харизматическую составляющую. Где их пророческий дар, если в конце концов монахи становятся приходскими священниками?

С другой стороны, женская монашеская жизнь так часто зависела от мужской, что для нее оказалось невозможным выражать собственную духовность во всей первоначальной гениальности, которой она обладала. Важен и тот факт, что монашеская жизнь, зародившаяся или восстановленная после Французской революции, немало послужила на благо общества, образования и медицины, но при этом сохранила крайне консервативную ментальность, оплакивая старый режим, союз трона и алтаря. Говоря попросту и откровенно, монашество, которое изначально, около IV века, зародилось как критика «христианского мира», постепенно стало подражать ему и к нему приспосабливаться.

Развитие богословия монашества

На сегодняшний день мы отдаем себе отчет в позитивном развитии богословия монашества. Второй Ватиканский собор, несмотря на несколько неоднозначных мест в документах, говорит о нем как о части народа Божьего (ср. Lumen gentium [LG], пп. 43–47), который весь призван к святости (ср. LG 39–42). Монашество — это дар Святого Духа, который, хоть и не входит в церковную иерархию, составляет часть ее жизни и ее святости (ср. LG 44). Она должна обновляться, возвращаясь к практике учеников Христа, согласно Евангелию и первоначальной харизме любого монашеского института (ср. Perfectae caritatis, п. 2). Не может существовать монашества на окраине Церкви, как не может существовать полностью сформированной Церкви, проповедующей в стране, где нет созерцательного и деятельного монашества (ср. Ad gentes, п. 18). Как сказал епископ Бергольо в 1994 г. во время Синода о монашеской жизни, «посвященная жизнь — это дар Церкви, она рождается внутри Церкви, растет в Церкви и полностью ориентирована на Церковь» (см.: «Апостольское послание монашествующим. 21 ноября 2014, — III, 5». Папа цитирует в нем свое выступление во время Синода, темой которого была посвященная жизнь и миссия Церкви в мире, XVI Генеральная конгрегация, 13 октября 1994 г.).

Монашество не принадлежит лишь области канонического права и духовности, оно входит в структуру Церкви. Второй Ватиканский собор предложил глубокое размышление о монашестве, о чем свидетельствуют Evangelica testificatio Павла VI, Vita consecrata Иоанна Павла II и бесчисленное множество богословских публикаций. Со времен Собора и до сегодняшнего дня монашество сильно изменилось. Но нужно преодолеть еще долгий путь.

Второй Ватиканский собор, несмотря на невероятное пастырское и богословское богатство, был в некоторой степени ограничен евроцентричной перспективой епископов и богословов, которые являлись его основными участниками. Поэтому речь шла главным образом об атеизме, секуляризации, возможности спасения вне Церкви, экуменизме, религиозной свободе и важности совести каждого человека. Это типичные темы так называемого «первого Просвещения». В документах Собора не появляются бедные, за исключением двух намеков (ср. LG 8 и GS 1), хотя Иоанн XXIII хотел, чтобы лицом соборной Церкви было лицо бедных.

Именно церкви бедных стран выработали творческое видение Второго Ватиканского собора. В особенности церковь в латиноамериканском Медельине, услышав голос Святого Духа через крик бедных, требующих справедливости, как израильтяне, угнетаемые фараоном в Египте. Благодаря Медельину появились преференция для бедных, борьба против несправедливых структур, реальность исхода и освобождения, желание создать Церковь нищую, простую и основанную на пасхальной тайне, Церковь, которая сочетала бы веру и справедливость. Это типичные составляющие так называемого «второго Просвещения», чувствительного к справедливости и к бедным.

Все это хорошо сказалось на монашеской жизни, прежде всего в Латинской Америке, но также и в других местах, где она попыталась войти в жизнь бедных, в пригороды, в вилья мисериа и фавелы, в сельскую местность, в шахты, меж аборигенов и потомков африканцев. Монашество пережило подлинное обновление. В его рядах было и много мучеников, жертв диктаторских и военных властей.

Добавим, наконец, к этому появление «третьего Просвещения», сосредоточенного на других и иных, которое обогатило Церковь и монашество, открыв для них такие области, как различные культуры, женственность, межкультурный и межрелигиозный диалог, экология. И все же, именно когда была понятна цель этого пути, когда она уже казалась четко заданной в церковном и богословском отношении, разразился кризис. Следовательно, данная проблема относится не к богословию, потому что богословие монашества абсолютно ясно, а к исторической практике.

Пневматологическое богословие знамений времен

Прежде чем погрузиться в более теоретические формулировки, начнем с очень красноречивого отрывка из Деяний Апостолов: Святой Дух, Дух Иисуса, запрещает Павлу проповедовать Слово Божие в Азии и в Вифинии. Павел и Сила направляются в Троаду. Но ночью Павлу было видение: македонянин просит Павла помочь его народу. Апостол понимает, что Бог призывает их отправиться благовествовать в Македонию. Они садятся на корабль в Троаде, плывут в Самофракию, в Неаполь, оттуда в Филиппы, колонию Македонии (ср. Деян 16, 6–12). В этом тексте возникает обескураживающий факт: Дух Иисуса лишает Павла возможности благовествовать в определенных регионах, и наоборот, дает ему другие возможности, отправляя его в другое место. Но смысл ясен: Святой Дух хочет, чтобы Павел шел не в еврейские местности, а обращался к языческому миру. Павел так и сделает, отправившись сначала в Афины, а затем в Рим. Деяния Апостолов заканчиваются на том моменте, когда Павел завершает свою миссионерскую проповедь язычникам.

Перед нами то, что Второй Ватиканский собор называет «знамениями времени». Церковь должна тщательно изучить их (ср. GS 4), будучи убеждена, что народом Божиим руководит Дух Господень, наполняющий Вселенную. В надеждах, событиях и просьбах нашего времени, частью которого Церковь является вместе с современниками, она должна видеть настоящие знаки божественного присутствия и замысла (ср. GS 11). Внимательно слушать, распознавать и интерпретировать, с помощью Духа, многочисленные и разнящиеся голоса нашего времени — долг всего народа Божия, но прежде всего пастырей и богословов. Павел поступил именно так, когда в том сне узнал голос Господа, звавший его проповедовать язычникам. Дух закрывает некоторые двери, но открывает другие.

Чтобы различать знамения времени, все же необходимо принять несколько положений: во-первых, убеждение, что Дух Господень действует не только в Церкви, но наполняет Вселенную. Поэтому мы должны начать прислушиваться, вместе с людьми нашего времени, к голосам, желаниям и потребностям человечества. Это влечет за собой открытость Церкви, диалог и близость к нашему миру и нашему времени, с целью узнать, что Бог хочет от человечества. И во-вторых, распознавание, чтобы освятить эту реальность ценностями Евангелия и жизни Иисуса из Назарета.

Применяя все это к монашеству, задумаемся, не находимся ли и мы в ситуации, когда Дух закрывает нам некоторые двери, но открывает другие. Мы должны распознать, соответствуют ли действующие монашеские структуры знамениям этого времени или же они относятся к ушедшим эпохам христианского мира. Дух закрывает нам двери в многочисленное, влиятельное, могущественное, элитное и самодостаточное монашество, но, возможно, открывает двери в другой стиль монашеской жизни, более евангельский и нищий, более соответствующий знамениям нынешних времен.

Спросим себя, не может ли наш опыт хаоса направить нас к кайросу, к благоприятному моменту. Пневматология учит нас, что Дух (руах) действует, начиная с малого. Из первоначального хаоса Бытия (тоху ва-боху) Дух создает дыхание жизни (ср. Быт 1, 2); из чрев неплодных женщин рождает вождей Израиля (ср. Быт 11, 30; 25, 21; 29, 31; 1Цар 2, 1–11); и от молодой девы из Назарета приводит в мир Иисуса (ср. Лк 1, 3–5). Для Святого Духа нет ничего невозможного (Лк 1, 37). Он способен оживить кости (ср. Иез 37, 1–14); он просвещает бедную маккавейскую женщину, которая видит смерть своих семерых сыновей, чтобы она свидетельствовала о своей вере в воскресение (ср. 2Мак 7, 20–23). Именно Святой Дух воскрешает Иисуса из мертвых (Рим 8, 11) и сходит на собравшихся в Иерусалиме бедных и напуганных учеников, чтобы преобразить их в свидетелей Воскресшего перед всем миром (ср. Деян 2). И каждая новая монашеская конгрегация – это дар и чудо Духа, который из нищеты и малости дает прорасти евангельской жизни.

Какие двери сегодня открывает Святой Дух монашеству?

Прежде чем говорить о том, какие двери открываются монашеству, отметим, что сегодня многие монашеские институты заботятся более о том, чтобы вновь открыть закрывающиеся двери, чем о том, чтобы найти новые открывающиеся двери. И во многих случаях призванные молодые люди вынуждены тратить энергию на открытие или поддержание открытыми дверей, которые уже закрываются, вместо того чтобы использовать свое воображение и креативность в поиске новых дверей. Примером может послужить отрывок из Первой Книги Царств, в которой Илия приказывает своему молодому слуге семь раз забраться на гору, чтобы посмотреть, не показалось ли над морем свидетельствующего о дожде облака, в то время как он, простершись на земле, продолжает молиться (ср. 3Цар 18, 41–46). Молодежные призвания должны высматривать на горизонте новые возможности, в то время как другие молятся в тишине.

Эта задача — наблюдать за знамениями времен и горизонтом — поддерживается стараниями Папы Франциска по реформе Церкви. Папа мечтает о Церкви с открытыми дверьми, гостеприимной, полевом госпитале, о выездной Церкви, которая несла бы всем веру и направлялась к экзистенциальным и географическим перифериям, где люди живут и страдают. О Церкви, которая пахла бы овцой, которая была бы не таможенной, а милосердной, не замкнутой на самой себе, а обратной пирамидой, многогранной, синодальной. О Церкви, в которых бедные и их сострадание занимали бы привилегированное место (ср. EG 197–201). Все это — пути нового монашества, открытого будущему, кайросу, и плод Святого Духа. Попытаемся теперь детально рассмотреть некоторые аспекты, в которых может произойти его обращение.

Вернуться к первоначальной малости

В начале каждой новой монашеской общины, в момент ее создания, насчитывается лишь несколько бедных, слабых, неизвестных членов, которые определяют себя малыми: меньшие братья, малое общество, малые братья и сестры и т. п. С годами эта малость часто переходила в величие и позерство. Мы выбрали преференции для бедных, но с тех пор не были бедными. Сегодня обстоятельства возвращают нас к первоначальной малости: нас немного, мы слабы и бедны, у нас нет гарантированного будущего, как нет его у бедных. Мы не можем предложить молодежи с монашеским призванием безопасность и полное гарантийное покрытие, но мы можем предложить ей длинное евангельское приключение, открытое будущему и дыханию Духа.

Нам нужно жить в малости горчичного зерна и закваски (ср. Мф 13, 31–33), следовать за Иисусом, Которому негде голову преклонить (ср. Лк 9, 58). Монашеская жизнь — не привилегия, а волнующее приключение, евангельский риск, открытость новому в Святом Духе. Наша помощь происходит от Господа и от животворящего присутствия Его Духа.

Войти в синодальный динамизм

Рассмотрим теперь аспект, дополняющий предыдущий. Этимология слова «синод» — «идти вместе», и в этом, согласно Иоанну Златоусту, состоит определение Церкви (ср. PG 55, 493). Синодальность — это начало совместного движения со всем народом Божиим, который, родившись от воды и Святого Духа, обладает таким пониманием веры, которое делает его безошибочным в ее вопросах (ср. LG 12). Синодальность — это путь, которого Бог ожидает от Церкви третьего тысячелетия, как сказал Папа Франциск в речи 17 октября 2015 г. по случаю пятидесятилетия учреждения епископского синода.

Монашеская жизнь тоже должна войти в перспективу синодального пути. Это подразумевает, что мы должны отбросить экономические, культурные и духовные привилегии и аристократизм и присоединиться к народу Божиему, получившему Духа. Речь не идет о том, чтобы отречься от нашей харизматической идентичности, но о том, чтобы разделить ее с другими, без тайных собраний, сектантства и элитаризма. Синодальность предполагает участие мирян, которые составляют большинство народа Божия, и мы должны задаться вопросом, не является ли уменьшение призваний к монашеству и к рукоположенному служению частью тайного замысла Бога, направленного на то, чтобы весь народ Божий шел вместе к исполнению миссии, к Царству Небесному. Вследствие этого необходимо вместе обсуждать то, что касается всех, говорить о разделенной с другими миссии, где все мы и учим, и учимся, и дуализм поучающей и учащейся Церкви терпит крах. Это перевернутая пирамида, что-то настолько новое, что может спровоцировать «богословский инфаркт» у защитников установленного порядка.

Возвращаясь к монашеству, отметим, что это значит намного большее, чем взаимообогащение различных конгрегаций и институтов. Не значит это и того, что миряне должны сотрудничать с монашествующими и их пастырскими, образовательными, общественными и медицинскими организациями. Это монашествующие должны встать на службу всего народа Божия в общем деле, в сотрудничестве с приходами, с различными движениями и остальными видами открытых Царству общин, ради заботы об общем доме (ср. Laudato si’) и о вселенском братстве (ср. Fratelli tutti).

Очевидно, что все это подразумевает процесс преобразования Церкви, медленный и происходящий благодаря общему распознаванию. Задача не из легких, но она увлекательная и ответственная. Только со временем мы сможем увидеть, как она вовлекает жизнь и апостольское служение, затрагивает монашеские и созерцательные общины, меняет экономику и стиль жизни. Но недостаток призваний, малость меньшинства преобразуются Духом в совместный путь. Только со временем, с помощью практики и распознавания, мы найдем личные, общественные и институционные пути, чтобы реализовать эту мечту. И все это под покровительством Духа, который превосходит все, переполняет и животворит, начиная с ситуаций хаоса, из глубины истории. Но хаос может перейти в кайрос. Сеющие со слезами будут пожинать с радостью (ср. Пс 126, 6).

Восстановить мистическое измерение монашеской жизни

В своей известной энциклике Бенедикт XVI утверждает: «У истоков христианского бытия лежит не какое-то этическое решение, либо великая идея, — скорее это встреча с неким событием, с Личностью, которая, открывая жизни новый горизонт, тем самым указывает ей решающее направление» (Deus caritas est, п. 1).

Если любая христианская жизнь начинается со встречи с Личностью Иисуса, то монашеская жизнь, которая берет свое начало из пророческой харизмы, не может возникнуть и процветать без глубокого духовного и мистического измерения, без помазания Духа. Это значит, что она, часто чрезмерно обремененная работой, должна уделять время личной и общинной молитве и тишине, lectio divina, литургии и т. д., дабы жизнь и общество в далеком от Бога мире все более насыщались евангельскими ценностями и взглядами. Но не менее важно останавливаться у крестов истории, встречать Бога в бедных, чтобы избежать превращения нашей молитвы в бегство от чуждого нам мира.

Когда мы вспоминаем выдающиеся фигуры монашества, основателей и основательниц конгрегаций, нас поражает то величайшее богатство и духовная глубина, которую привнесли в Церковь и человечество такие личности, как Антоний Великий, Бенедикт и Схоластика, Бернард Клервоский, Франциск и Клара, Доминик и Екатерина Сиенская, Игнатий, Ксаверий и Фавр, Тереза Авильская, Иоанн Креста, Тереза Младенца Иисуса и Эдит Штайн, Хильдегарда Бингенская, Иоанн Божий и Камилл де Леллис, Викентий де Поль и Луиза де Марийяк, Иосиф де Каласанс и Антоний Мария Кларет, дон Боско, Жанна де Лестоннак, Кандида Иисуса, Назария Игнасия, Тереза Калькуттская, Шарль де Фуко и многие другие. Мистика — неотъемлемая часть монашеской жизни: монашество невозможно без личной любви к Господу и Евангелию. Изменения, к которым призвано монашество, не произойдут без обращения к мистике.

Заключение

Можем ли мы шагнуть от хаоса к кайросу? Этот шаг возможен, но это не мгновенный волшебный прыжок. Напротив, это шаг пасхальный: он подразумевает, что человек переходит, лично и в составе общины, от смерти к воскресению; он требует не цепляться за преходящее прошлое и открываться инновационному, все наполняющему и оживляющему действию Духа Иисуса, который действует, начиная с малого, в моменты кризиса и смерти, закрывая одни двери, но открывая другие. Духа, который никогда не объявит забастовку, ни в жизни Церкви, ни в человеческой истории.

Современная религиозная жизнь напоминает опыт псалмопевца из глубины (ср. Пс 130): псалом начинается с темноты ночи, взывает к Господу в страдании, но заканчивается открытостью к надежде, как у ночной стражи, ожидающей рассвета.

Виктор Кодина SJ

Источник: La Civiltà Cattolica