Письмо в редакцию
На адрес редакции «Сибирской Католической Газеты» поступило письмо следующего содержания:
Письмо главному редактору «СКГ» диакону Владимиру Дегтяреву
Добрый день, Отец Владимир!
В 4-ом номере «СКГ», горячо любимого мною журнала, «Сибирской католической газеты», в проповеди Владыки, прочитанной в Караганде 29 февраля 2012 года, направленной на углублённое восприятие Священного Писания в условиях нового времени, меня взволновал экскурс о судьбе поволжских и российских немцев, подвергнутых депортации в 1931 году. Всколыхнуло не только чувство сострадания, но и гордость за народ, отстоявший свою веру и честь в экстремальных условиях насильственного переселения, жестоких преследований вплоть до истребления. Сила обличения несправедливости, гражданская смелость и преданность своему народу, своей вере в откровении Владыки такова, что даже если бы не пострадала моя семья от подобных беззаконных репрессий, всё равно я восприняла бы это с чувством потрясения от одного лишь факта, приведённого Владыкой в этой проповеди: Из 30 тысяч невольников зиму пережили только 12 тысяч, остальные погибли от голода и холода. Отцу нашего Владыки Иосифа Верта было в то время 7 лет (его имя Иоханнес, по паспорту Иван Иосифович). У карателей не было пределов жестокости. Выгрузили переселенцев из телячьих вагонов прямо у железной дроги на пустыре, тогда ещё не было там ни Караганды, ни Майкудука. Уже выпал первый снег, наступали холода. В 5-ом номере СКГ Владыка Иосиф Верт в «Выдержках из свидетельства в Петропавловске 14 апреля 2012 года» уточняет и дополняет своё свидетельство о трагической судьбе немцев Поволжья, депортированных в Казахстан в 1931 году, под знаком преступного «раскулачивания» обречённых на гибель. По воспоминаниям очевидцев, люди погибали уже в дороге, не добравшись до места каторги.
Когда моего отца (1907 года рождения), успешного агронома, Куклина Александра Константиновича, на моих глазах ночью арестовали в 1937 году по ложному обвинению как врага народа, а нас, детей, Слава Богу, что вместе с мамой, выдворили на улицу, мы остались живы, потому что было лето. Принудили нас покинуть через 24 часа город Сковородино (Рухлово), где мы тогда жили. До сих пор помню всё, происшедшее на моих глазах, до самых мелочей, и не могу без волнения об этом вспоминать. Тогда шёл мне 8-ой год, но даже для меня, ребёнка, была очевидна полная невиновность отца.
Бог послал мне в мужья сына депортированного в Казахстан немца, ставшего отцом моей единственной дочери Татьяны. Его истинную немецкую фамилию Barch (Барч) «обруссил» сердобольный русский милиционер, который оценил трудолюбие и высокое мастерство моего будущего свёкра. Добавив к немецкой фамилии русский суффикс и русское окончание, паспортист назвал его «Барчунов», чтобы избавить неповинного, честного труженика и его семью от обречённости на незаконные принудительные преследования, самым «лёгким» из которых было унизительное предписание регулярно отмечаться в комендатуре. Эту кару испытал и мой отец. Моя дочь и моя внучка Александра (она сейчас в Билефельде, ФРГ, аспирантка, в совершенстве овладевшая немецким языком), — обе носят фамилию дедушки и прадедушки, и гордятся своим родством. Домен в нашем компьютере, по которому я регулярно получаю для работы корректуру «СКГ», хранит эту фамилию в её первозданном виде. Всю свою жизнь я ношу фамилию своего репрессированного отца. К сожалению, было такое время, когда осторожные люди отказывались от своих родителей, от своей фамилии. Слава Богу, что мы теперь живём в другое время, так что если бы жива была моя бабушка (по отцовской линии) Лидия Сандецка, она сегодня не боялась бы и не скрывала, что она католичка, дворянка польских кровей. Такая принадлежность была одной из причин преследований, а затем и ареста моего отца и его брата Михаила.
Местом ссылки нашей семьи стала деревня Балта, ныне Мошковского района Новосибирской области, в 70 километрах от города и в 7 километрах от железнодорожной станции. Самая близкая церковь, православная, была в 3-х километрах от этой деревни, в селе Ояш. Но Божий храм в то время использовался как парк для тракторов и прочей техники, коптящей и грязнящей церковь мазутом, карёжащей её стены, пол и подмостки. Верующие христиане оставались верны своей вере, молились каждый в своей избе. Моя бабушка по материнской линии, Татьяна Ивановна, православная горожанка, икону и молитвенник прятала в изголовье своей постели и молилась уединённо. Но деревня откровенно праздновала и Пасху, и Рождество, и Троицу, в некоторых избах смелые деревенские бабушки сохраняли «Божнички». А нас, молодёжь, ребятню, приобщали к вере, как умели. Молились без священников, их не было у нас. Деревня Балта была и местом невольного поселения депортированных немцев Поволжья, калмыков и чеченцев. Балтинцы сами жили в стесненных условиях, бедствовали и голодали, но никто не отказался приютить в своей избёнке невольников, а позже и эвакуированных ленинградцев. Мама и мы, её дети, особенно близко подружились с нашей самой близкой соседкой Барбарой Штейгер и её многодетной семьёй. С Божьей помощью и благодаря своему неутомимому трудолюбию Барбара одна вырастила и воспитала достойно всех своих детей. Она была мастерица на все руки. Немцы отличались от местного населения особым трудолюбием, чёткой исполнительностью, компетентностью в том деле, за которое брались. Они – прекрасные надёжные механизаторы, такие же умелые и добросовестные животноводы и полеводы, выращивали и заготавливали продовольствие для фронта. Со временем они обзавелись построенными собственными руками уютными домами, хозяйством, ухоженными огородами и садами. Высокий профессионализм и гуманность отличали подвижнический труд немцев-врачей и учителей. Немецкому языку в деревенской школе нас учил незабвенный Иоханнес Вельш (в школе его именовали Иваном Ивановичем), который был до изгнания доцентом-фонетистом Саратовского университета. Экзаменационная комиссия 1946 года на вступительных экзаменах в университет, удивлённая немецким произношением выпускницы сибирской сельской школы, твёрдой рукой поставила мне пятёрку, важнейшую для суммы проходных баллов.
Славился в Ояшинском районе, пользовался любовью и признательностью в округе и немец профессор-гинеколог. Безотказно и бескорыстно спасал он жизнь и здоровье деревенских женщин и их новорожденных детей. По своим политическим убеждениям немцы Поволжья проявлялись как все Советские граждане. В нашей семье никогда не возникало навязываемых извне подозрений против трудолюбивого и честного народа. Немцы Поволжья не были врагами России, Советской власти. Невозможно без волнения относиться к такому искреннему признанию нашего Владыки: «Мы всегда считали себя “российскими немцами” или, как говорилось во времена СССР, “советскими”. Я родился здесь. Это моя родина».
Никогда не забуду случай, который до сих пор не могу вспоминать без слёз и обиды за невинных людей, обречённых на бесчеловечные муки и унижение. А дело было так. Моя мама и Барбара возвращались домой уже под утро вместе со своими детьми после просмотра кинофильма «Молодая гвардия». Известно, что в деревне демонстрация фильма была тогда жёстким испытанием на терпеливость. По дороге домой моя мама обратила внимание, что самый маленький зритель, лет 6 – 7-ми, Адольф горько плачет, вытирая слёзы кулачком. «Адоля, что с тобой, почему ты так горько плачешь?» — спросила его моя мама. «У.., фрицы проклятые», — заикаясь от слёз, всхлипывая, ответил младший братик, толкая идущего рядом старшего брата по имени Фриц, тоже возвращавшегося с фильма и тоже в большом потрясении. Если кто-то забыл или не знает, скажу: этот фильм о расправе фашистов над подпольщиками во время Великой Отечественной войны. Надо ли говорить по этому поводу громкие слова о наличии советского патриотизма в простой крестьянской немецкой семье, к тому же преступно репрессированной?! К слову сказать, я теперь уверена, что в этой кровавой «затее» виноваты оба правителя. В своём романе «Траектория краба» современный гениальный немецкий писатель Гюнтер Грасс убедительно и талантливо показал, как тяжелое колесо истории прошло по судьбе обоих народов. Честный и правдивый писатель проявил и адресное сочувствие к непобедимому талантливому советскому подводнику Маринеску, тоже незаконно репрессированному.
Не вижу оправданий в том, что до сих пор не восстановлена Республика немцев Поволжья (её столицей был город Саратов). Знаю факты несправедливого ущемления гражданских прав представителей немецкой диаспоры.
В изящной часовенке во имя Пресвятой Девы Марии, построенной близ Академгородка, в Нижней Ельцовке, в 1997 году потомком депортированных немцев Поволжья Иоханном Герцогом в память жертв депортации, ежегодно силами «Немецкого дома» проводятся общегородские митинги. Они проходят 28 августа (в день издания указа о депортации). А настоятели прихода Блаженного Августина в Новосибирском Академгородке отец Убальдо (он освятил эту часовню, вместе с прихожанами занимался её отделкой и ухаживал за ней) и отец Джампьеро регулярно служили в этот день поминальную католическую Мессу, в которой участвовали и наши прихожане, в том числе и я. До сих пор помню молитвы этой Мессы:
Вступительная молитва
Боже, по воле Твоей Единственный Твой Сын
победил смерть и вознёсся на небеса,
удостой погибших рабов твоих,
жертв депортации немцев Поволжья,
участия в Его Победе над смертью,
чтобы им вечно созерцать Тебя,
их Творца и Искупителя.
Через Господа нашего Иисуса Христа,
Твоего Сына, Который с Тобою живёт и царствует
В единстве Святого Духа, Бог во веки веков.
Аминь.
Молитва над дарами
Господи, обрати Свой милостивый взор на жертву,
приносимую нами за рабов Твоих, немцев Поволжья,
погибших при депортации, чтобы они, получившие от Тебя дар христианской веры, удостоились и Твоей награды в вечности.
Через Христа, Господа нашего.
Аминь.
Еще один священник, отец Михил Пеетерс, однажды провёл это богослужение на немецком языке. Люди приходят к часовне с молитвами, со свечами, с цветами и с глубокой надеждой, что те страшные времена не повторятся никогда, а жертвы депортации удостоятся памяти вечной.
Елена Куклина.
Приход Блаженного Августина, Академгородок, г. Новосибирск.
