Открыватель царских останков Гелий Рябов: «Я увидел фигуру в шинели — это был император»

В правительстве РФ рассчитывают, что работы по исследованию останков царской семьи будут завершены к началу февраля. После чего состоится церемония перезахоронения праха цесаревича и великой княжны Марии.

К сожалению, Гелий Рябов не увидит завершения главного дела своей жизни: писатель, сценарист и кинорежиссер, 36 лет назад нашедший захоронение Романовых, скончался 14 октября. В последнем интервью, взятом у писателя за несколько дней до его кончины газетой «Московский Комсомолец», Гелий Трофимович рассказал о главной тайне Романовых.

Николай II с цесаревичем Алексеем и великой княжной Марией.

Стоит напомнить, что по сценариям Рябова сняты, в частности, телесериалы «Рожденная революцией» и «Государственная граница», фильмы «Один из нас», «Кража» и многие другие. В качестве режиссера Рябов поставил 10-серийный фильм «Конь белый» (1993 год), посвященный судьбе Александра Колчака и его соратников.

Но все-таки в историю России Гелий Рябов войдет прежде всего как первооткрыватель останков венценосной семьи. Открытие было сделано им совместно с геологом Александром Авдониным 1 июня 1979 года в Поросенковом логу — болотистой ложбине в окрестностях Екатеринбурга…

—  И все-таки не понятно, Гелий Трофимович: почему за 70 лет своего существования советская власть не избавилась от улик одного из наиболее громких своих преступлений? Как правило, большевики старались либо уничтожить без остатка тела своих врагов, либо как минимум сделать невозможным их обнаружение. А останки царской семьи, помимо того, что могли стать местом поклонения, являлись еще и компроматом огромной силы. Ведь, по официальной версии, казнен был только Николай II…

— Я, конечно, размышлял об этом. Думаю, дело, во-первых, в том, что советская власть была уверена, что останки спрятаны абсолютно надежно.

В своей знаменитой записке Юровский (Яков Юровский, комендант «дома особого назначения», руководивший казнью членов царской семьи и их слуг. — «МК») пишет, что «секрет был сохранен вполне — этого погребения белые не нашли». То есть если колчаковское следствие не смогло ничего найти по свежим следам, то теперь искать, получается, и вовсе бесполезно.

Кстати, у Соколова (Николай Соколов, следователь, занимавшийся по поручению Колчака делом о гибели царской семьи. — «МК») в его деле есть даже фотография мостика из шпал, под которым мы обнаружили останки. Но у Соколова даже мысли не возникло, что там что-то есть, что царя и его семью могли зарыть голыми прямо в дорогу.

Ну а во-вторых, кто будет искать? Вы же помните, чему нас учили: «Николай Кровавый». Кому и зачем понадобились бы царские останки? Но даже если бы кто-то и захотел их найти, то не осмелился сделать это: «компетентные органы» хорошо тогда всех напугали.

— Ну, вы-то как раз не испугались. И к тому же, насколько могу судить, особо не скрывали свои поиски. Неужели у властей не возникло к ним никакого интереса?

Да, в 1970-х годах заниматься этим тоже, мягко говоря, было чревато. Но, к счастью, к тому времени уже не все в советском руководстве разделяли официальный взгляд на события, случившиеся в 1918 году.

Я в то время был консультантом по вопросам печати и кино у Щелокова (Николай Щелоков — министр внутренних дел СССР в 1966–1982 гг. — «МК»). Николай Анисимович был очень неординарным человеком. Дружил с Ростроповичем, помогал Солженицыну… Кроме того, его очень интересовало все, что было связано с историей царской семьи.

В 1976 году, направляя меня в командировку в Свердловск — требовалось показать местным работникам милиции новую серию «Рожденной революцией» и узнать их мнение о фильме, — Щелоков напутствовал меня следующей фразой: «Когда я проводил там совещание, то первым делом попросил отвезти меня в дом Ипатьева. «Хочу, — говорю, — постоять на том месте, где упали Романовы…» Эти слова потрясли меня до глубины души. Не укладывалось в голове: член ЦК и говорит вдруг такие слова. Приехав в Свердловск, я тоже попросил отвезти меня в дом Ипатьева. И понял, что это меня уже никогда не отпустит. С той поездки, собственно, все и началось.

— То есть вы подтверждаете версию, согласно которой ваши поиски происходили с благословения и при поддержке Щелокова?

— Это не версия, а реальность. Без Щелокова нашей затее была бы грош цена. Правда, ничего конкретного на эту тему я ему не говорил, а он никогда не спрашивал. Официально мои поиски объяснялись интересом к «истории становления советской милиции».

Но, подписывая мои командировки в Свердловск, письма в спецхраны и архивы, разрешавшие доступ к фонду Романовых, отдавая распоряжения о всяческом мне содействии, Николай Анисимович, конечно же, не мог не понимать, в чем истинная цель моих действий.

Дочь Щелокова, Ирина Николаевна, как-то поделилась со мной воспоминанием, относящимся к этому периоду. Однажды, когда семья собралась на кухне за вечерним чаем, отец сказал: «Гелий нашел Романовых». То есть Щелоков все знал.

И не просто знал. Еще когда мы вели раскопки, я заметил одну странность: было слышно, как вокруг бродят люди — перекликаются, аукаются. А это место как заколдованное: никто не подходит. Сначала я думал, что нам просто повезло. И только много лет спустя узнал, что, оказывается, по распоряжению министра были предприняты специальные меры для нашей безопасности. Место раскопок охраняли сотрудники милиции в штатском, которые были уверены, что мы ведем поиски останков комиссаров, погибших в Гражданскую войну. А по свидетельству генерала Голикова, руководившего секретариатом министра, Щелоков как-то вызвал его и сказал: «Слушай, Рябов сошел с ума: разъезжает по Москве с черепами. Сделай так, чтобы он заткнулся и это никуда не ушло…»

— Что, действительно разъезжали с черепами?

— Мы извлекли тогда из раскопа три черепа. Один находился у Авдонина, а два я взял с собой в Москву. Я сам в прошлом следователь и рассчитывал с помощью своих бывших сослуживцев по МВД провести предварительную экспертизу. Что, конечно, было большой наивностью.

Как только мои «однополчане» узнавали, что я хочу сделать, то сразу начинали махать руками. Мы, мол, тебя не слышали, и ты нам ничего не говорил. Ну а через год все три черепа были возвращены в раскоп. Мы поместили их в специальный ящик и вместе с ним опустили медный крест, на котором я вырезал штихелем цитату из Евангелия от Матфея: «Претерпевший до конца спасется»…

В какой-то паршивой газетенке написали, что Щелоков послал Рябова, чтобы тот нашел ему драгоценности царской семьи. Бред, конечно. Мне представляется, что Щелоков реально оценивал положение в стране и видел, куда она идет. Да, он был противоречивой фигурой. Известно, что ему инкриминировали злоупотребления служебным положением… Но, во-первых, суда не было. А во-вторых, на одном ток-шоу кто-то очень верно заметил: «А кто еще, кроме Щелокова, застрелился в такой ситуации? Никто!» Как дитя своего времени, Николай Анисимович тем не менее оказался человеком чести…

Ну а когда я решился наконец рассказать о нашей находке — это было весной 1989 года, — КГБ и советской власти в целом было уже не до царских останков. Правда, мимо «компетентных органов» эта информация, похоже, все-таки не прошла.

Публикуя статью в журнале «Родина», я на всякий случай сместил координаты захоронения. И спустя какое-то время получил письмо из Свердловска. Человек писал, что решил посетить с друзьями место, указанное в статье, и обнаружил, что оно раскопано тяжелой строительной техникой. Значит, все-таки пытались выяснить, там они или нет…

— С момента обнаружения вами захоронения в Поросенковом логу минуло уже 36 лет, а споры по поводу того, кого именно вы нашли, по-прежнему не утихают. Вас удивляет этот факт?

— Безусловно. Когда я решил обнародовать наше открытие, я наивно полагал, что это будет способствовать примирению, подведет черту под нашим прошлым, под гражданской войной. Но я не учел, что эта война перманентна и бесконечна. В определенный момент я пришел к мысли о том, что если бы знал, чем все это обернется, то, наверное, не стал бы раскрывать место захоронения царской семьи.

— Даже так?

— Даже так. Потому что это ни в коей мере не способствовало консолидации нашего общества, напротив — вызвало яростное размежевание.

То, что происходит вокруг царских останков, сильно напоминает шабаш на Лысой горе. Особенно удивляет меня позиция Русской православной церкви. Мы то и дело видим, как находят кости погибших во время Великой Отечественной войны воинов, какие-то другие неопознанные останки. Когда их идентифицируют, у церкви это не вызывает никаких вопросов: их благополучно отпевают под их собственными именами. И правильно делают.

Почему же останки Николая II и его семьи вызывают такое неприятие? Это остается для меня загадкой. Церковные иерархи — высокообразованные люди. Заподозрить их в том, что они не понимают, что такое генетическая экспертиза, нельзя.

В свое время, когда я только обнародовал наше открытие, я обратился к митрополиту Филарету, заведующему отделом внешних сношений патриархата. Тот поручил переговорить со мною своему келейнику. Келейник, выслушав меня, сказал: «А чего, собственно, вы хотите?» Я, несколько опешив, говорю: «Ну как же, давайте начнем действовать. Неужели обретение царских останков не церковное дело?»

Он: «Во что вы хотите втянуть Церковь? Она только-только встает на ноги после пережитых гонений…». Я возражаю: «Ну а как же Господь-то наш на крест взошел?» Его ответ: «Да будет вам говорить глупости. Какой Господь?!» После этого разговора я перестал ходить в церковь, хотя к этому времени стал глубоко верующим человеком. Решил, что такие посредники в общении с Господом мне не нужны.

Кстати, к вере я пришел именно в связи с поиском царских останков. От представителей Церкви порой можно слышать, что они «ненастоящие», потому что, мол, «нет никаких чудес»…

— Неужели вам пришлось столкнуться с чудом?

— Было два случая. Первый произошел летом 1979 года, через несколько дней после того, как мы нашли захоронение.

Я ехал из Свердловска в Нижний Тагил по служебным делам. Поскольку я был консультантом министра, мне выделили служебную «Волгу» с шофером. Машина шла на большой скорости. А на коленях у меня находился саквояж с теми самыми черепами.

Уже показались дымы тагильских заводов, как вдруг на дороге неожиданно появился пьяный. Дорога была мокрой после дождя. Водитель, ударив по тормозам, успел повернуться ко мне и сказать: «Простите меня». И мы рухнули под откос… Шансов выжить, откровенно говоря, было немного. Но вот падаю я, вращаясь вокруг своей оси, а в голове одна мысль: ничего с нами не случится. И действительно: машина многократно перевернулась, упала на крышу, вылетели все стекла, однако я вообще остался невредимым, а шофер отделался маленькой царапиной на щеке.

Вторая история произошла на следующий год, когда мы возвратились в Поросенков лог, чтобы вернуть черепа. Мы тогда очень устали, и в какой-то момент моих товарищей сморил сон. В это время болотистую низину окутал туман, вызванный испарениями. И в этом тумане я увидел фигуру в шинели. Встаю и иду за ней. Фигура поворачивается ко мне, и я вижу, что передо мной император. Он не разомкнул уста, тем не менее я отчетливо услышал — или, точнее, почувствовал — вопрос: «Что ты здесь делаешь?». Я сказал, чем мы занимаемся. «Зачем тебе это надо?» — «Ну как же, государь, это же наша история». — «Ну, делай как знаешь…» И фигура исчезла в тумане.

— Может быть, это все-таки был сон?

— Нет, я не спал. И не сошел с ума. Я все это видел собственными глазами. Не знаю, может ли Церковь квалифицировать подобное как чудо, но, с моей точки зрения, это, несомненно, является проявлением высших сил. Поэтому, что бы ни происходило, я верю: истина в конечном счете восторжествует.

Андрей Камакин

Источник: «Московский Комсомолец»