«Моя мечта – Живая Церковь»: Владыка Иосиф о «возрожденных канонических структурах», о времени и о себе

Это обширное интервью Ординарий Преображенской епархии в Новосибирске Епископ Иосиф Верт дал «Сибирской католической газете» летом 2021 года в преддверии пары знаменательных дат — 30-летия религиозной свободы в России и 30-летия его собственной архиерейской хиротонии. В том же году оно было издано в двух печатных выпусках СКГ (за октябрь и декабрь). На сегодняшний день этот эксклюзивный материал уже стал ‘библиографической редкостью’. Поэтому мы решили опубликовать его здесь.

---

— Текущий 2021 год во многом уникален, будучи своеобразным «Годом Юбилеев»: Вы, Владыка, отмечаете личный 30-летний юбилей хиротонии, Католическая Церковь в России празднует 30-летие восстановления своих структур, а во всём христианском мире вспоминают 500-ю годовщину обращения святого Игнатия Лойолы – основателя Ордена, к которому, Вы, Владыка, принадлежите. К тому же ныне продолжается Год Святого Иосифа, а это значит, что на протяжении всего этого года Вы – «именинник». Но начать хотелось бы именно с «иезуитской» стороны Вашего служения в свете празднования в честь отца-основателя Ордена. Ведь Ваш стаж иезуита – намного больше, чем стаж священника и, тем более, епископа.
Как вообще к Вам пришла мысль стать иезуитом? Ведь та советская действительность, в которой прошли Ваши молодые годы, такому выбору, мягко говоря, не способствовала…

— Первое мое знакомство с иезуитами в советское время, в стране воинствующего атеизма, произошло, как это, наверное, вообще часто бывало в то время, из книг. Я как-то прочитал книгу «Наследник из Калькутты», и эта книга стала моим любимым произведением в приключенческом жанре. Эта книга была в нашей домашней библиотеке, и я рекомендовал ее всем моим знакомым и охотно давал почитать. На самом деле эта книга была довольно редкая, и о ней мало кто знал. В той книге много говорилось об иезуитах, причем исключительно с отрицательной стороны. Однако, в советское время мы научились читать «между строк» и больше того – «наоборот». Всё, что говорилось в официальной печати, в официальных медиа против веры, мы переворачивали «с головы на ноги» и так воспринимали. Это значит, что если про иезуитов писали плохо, то это становилось лучшей похвалой в моих глазах. Вот такой была моя первая встреча с иезуитами.

А с реальными священниками-иезуитами я встретился в 1974 г. в Литве, после армии. Правда, я тогда не знал, что они иезуиты. Священник старшего возраста дал мне почитать книгу. На обложке стояло имя автора, а после него две буквы – SJ. Автором был известный в католическом мире писатель, духовный наставник, руководитель духовных упражнений Мешлер, и он был иезуит. Он же написал превосходную книгу «Жизнь святого Алоизия Гонзаги». Священник помоложе сказал тогда мне: «Знай Иосиф, если рядом с фамилией автора стоит SJ, то это очень хорошие книги». И пояснил, почему это так: наличие букв SJ указывает на принадлежность автора к Обществу Иисуса, а там все книги проходят всестороннюю проверку (сам автор сознаёт свою ответственность, потом за дело берется провинциальный настоятель, потом генеральный настоятель, и так чуть ли не до Папы Римского), так что к изданию допускаются лишь хорошие книги. Я понял, что речь идет об иезуитах и задал недоуменный вопрос: «А разве этот Орден еще существует? Он же распущен…». Роман «Наследник из Калькутты» как раз и завершался информацией о том, что Орден иезуитов распущен. Действие того романа происходило во второй половине XVIII века, когда Папа и в самом деле распустил Общество Иисуса. Литовские священники очень удивились, что мне было известно об иезуитах хоть что-то: ведь тогда не было интернета, в котором можно было «подсмотреть» нужную информацию. Потом они пояснили, что да, этот Орден был в свое время распущен, но спустя какое-то время снова восстановлен.

Была еще одна книга, из которой я почерпнул сведения об интересующем меня Ордене. Называлась она «Черная гвардия Ватикана» и была, разумеется, атеистической и пропагандистской. Не один я находил таким образом ценную информацию. Один наш священник позднее рассказал мне, как он извлек из этой самой книги массу полезных сведений о Католической Церкви вообще и об иезуитах в частности. Какое-то время он даже думал поступать в Орден иезуитов.

Тот мой визит в Литву был кратковременным, и я вернулся домой, в Караганду, увозя с собой несколько подаренных мне духовных книг. Одна из таких книг на немецком языке, напечатанная готическим шрифтом, повествовала о жизни святого Алоизия Гонзаги. Мне трудно было тогда читать этот шрифт, но это в конечном счете пошло на пользу: я знакомился с книгой понемногу, внимательно прочитывая фрагмент за фрагментом, тем самым глубоко усваивая ее содержание, а дочитав ее до конца, научился прилично справляться и с готическим шрифтом. Я прочитал о том, как Гонзага учился в Риме в иезуитской Коллегии, и там встречался с генералом Общества Иисуса. Он молился на Мессах, которые возглавлял сам Папа Римский. Конечно же, об иезуитах в той книге говорилось только с самой положительной стороны. Здесь следует учесть, что святой Алоизий жил в период зарождения Ордена, а такие времена отличаются особым духовным подъемом. Меня тогда всё чаще стали посещать мысли о моем собственном духовном призвании, и я стал задумываться: «А, может быть, и в наше время есть еще иезуиты и даже живут где-то неподалеку?». Я стал перебирать в уме знакомых мне священников, задаваясь вопросом: «Кто из них мог бы быть иезуитом?». «Наверное, идеальным иезуитом мог бы быть отец Владислав Буковинский, – думал я, – ведь он такой смелый, мужественный!». Именно такими были представлены иезуиты в прочитанной мной книге. (Замечу, что относительно принадлежности к иезуитам отца Владислава Буковинского, который несколько лет назад был провозглашен блаженным, я тогда ошибался). И еще я думал: «Как же жаль, что мне довелось родиться в Советском Союзе. Отсюда мне ни в Рим не попасть, ни в Орден иезуитов не вступить. Всё это одни только мечты…». Но спустя какое-то время я узнал, что Общество Иисуса продолжает действовать на территории Советского Союза, хотя и подпольно, а два встреченных мною в Литве священника как раз и были иезуитами. Так всё сложилось, что, после того как я убедился в своем духовном призвании и принял его, мне не потребовалось особого распознавания, чтобы желать еще и вступить в Орден иезуитов. Оказалось, что мне даны возможности не хуже, чем были у Алоизия Гонзаги!

— Каковы были основные вехи Вашего пути в Общество Иисуса, Вашей последующей формации?

— В своих прежних интервью я не раз подробно рассказывал о том, как я вообще пришел к мысли о духовном призвании. Та моя первая поездка в Литву состоялась сразу после окончания воинской службы, и, как только что демобилизованный солдат, я имел право ездить на поезде бесплатно, а на самолете летать с большой скидкой – кажется, заплатив за билет всего лишь 10% его стоимости. Тот из встреченных мной священников, что был помоложе (хотя «молодой» он был лишь относительно: в то время ему, наверное, было уже лет 40, и стаж священства он имел весьма приличный), первый заговорил со мной о духовном призвании и о том, что в Каунасе есть семинария, где и я теоретически мог бы учиться. Я прежде ни о чем таком не задумывался и, как это часто бывает с настоящими духовными призваниями, моя реакция первоначально была прямо обратной. Сатана не хочет, чтобы в Церкви были духовные призвания, и об этом должны и сегодня помнить молодые люди, выбирающие свой жизненный путь. Причины, чтобы отказаться от реализации духовного призвания, обычно выглядят чисто бытовыми, но в действительности за всем этим всегда стоит сатана! Это он всегда мешает духовным призваниям!

Но вот, я сделал свой выбор, и узнав, что встреченные мною священники были иезуитами, хотел во что бы то ни стало поступить к ним. План был такой: я пока остаюсь в Караганде. Поступить в семинарию тогда было не так просто: это можно было сделать только с разрешения КГБ, в котором списки кандидатов внимательнейшим образом проверялись. Разрешило бы КГБ в Литве поступать в семинарию юноше из далекого Казахстана? Чтобы «католическая зараза» расползалась по всему Советскому Союзу!? Поэтому было решено рассмотреть вопрос по моему обучению и подготовке к священству в подполье. «Молодой» священник, а звали его Казимир Жеменас, сообщил мне: «Скоро тебя навестит в Караганде один ‘наш’». Это была терминология книги «Молодая гвардия», многих других книг о революционерах, подпольщиках, партизанах… Как же здорово было в 1974 г. почувствовать себя участником подобных действий! Я всё ждал прихода этого «нашего человека», постоянно думал, что это будет за человек. И в один прекрасный день (а прошло уже несколько месяцев, и я приступил к изучению латинского языка с епископом Александром Хирой) ко мне прибегает моя троюродная сестра Ида Фейст (она позднее одной из первых поступила в Орден сестер-евхаристок, тоже тогда действовавший подпольно, по «сценарию Молодой Гвардии»): «Иосиф, тебя зовет тетя Валя». Тетя Валя была родной сестрой Гертруды Детцель, чей беатификационный процесс продолжается ныне. Сама Гертруда к тому времени уже три года как умерла, и руководила общинной молитвой как раз «тетя Валя», как мы ее называли. Тетя Валя, конечно, знала меня, но никогда меня никуда не звала, никогда никуда не приглашала лично. Так я и догадался, что «наш человек» наконец прибыл. Идти мне было недалеко, поскольку все мы жили в одном районе на окраине Караганды, большинство населения которого составляли немцы. В народе его называли «Берлином». У Валентины Детцель я впервые познакомился с отцом Альбинасом Думбляускасом. Он жил в Кустанае в северо-западном Казахстане, и власти запретили его в служении за слишком большую активность и успешное миссионерство. Будучи лишен священнической регистрации, он устроился на работу водителем, а пастырское служение совершал подпольно, тоже с немалыми приключениями. У нас тогда состоялась длительная беседа, и мы снова размышляли о том, как лучше организовать мою подготовку к священству.

Многие вещи из тех времён сегодня вспоминаются с доброй улыбкой. Вот отец Казимир говорит мне, еще совсем молодому и неопытному: «Если будешь проходить подготовку под руководством кого-то из священников в Казахстане, жить у него можно будет только подпольно». А я отвечаю: «Ну и хорошо. Я готов жить в подвале! Пусть даже 5 или 6 лет, если столько времени нужно готовиться…». Отец Альбинас тогда объяснил мне, что жить у него в Кустанае, перебравшись туда из другого города в Казахстане, – не лучший вариант. Ведь всё время прятаться в подвале не получится, придется-таки зарегистрироваться, всё это станет известно властям, и «запрещенного» священника непременно обвинят, на этот раз в вербовке молодых. Он посоветовал мне поехать в Литву, пожить там хотя бы несколько месяцев, а уже потом приезжать к нему в Кустанай: «Это будет совсем другое дело!». То есть священник никого не вербует, а просто приехал к нему какой-то католик из Литвы, неизвестно откуда родом… Вот так в начале 1975 г. я и поехал в Литву.

Я, как уже было сказано, собирался провести в Литве всего лишь несколько месяцев, но (сперва это казалось несчастьем, но потом, наверное, вышло к счастью) мне поначалу отказали в прописке. Советских немцев прописывали там очень неохотно. Чтобы «зацепиться» в Литве, мне пришлось поступить в профтехучилище в маленьком городке, где был недобор учащихся. Как имеющему полное среднее образование, мне нужно было учиться год, а первый семестр мне и так зачли, так что через четыре месяца я стал выпускником, получив диплом электрика 4-го разряда. Но перед тем много чего произошло. Один из преподавателей того профтехучилища был другом отца Казимира. Он, как и другие преподаватели-католики, делал всё возможное, чтобы помочь мне получить прописку. Но в какой-то момент этот друг отца Казимира со вздохом сообщает мне: «Увы, Йозас, но ничего не выходит… Придется тебе покинуть наше училище».  А потом, взглянув на меня, вдруг говорит: «Что это происходит? Вчера тут столько машин было, столько сотрудников КГБ…». Я перепугался: «Это они по мою душу пришли». Однако для литовцев именно это обстоятельство стало лучшей рекомендацией. Буквально на следующий день после состоявшейся беседы сработал запасной вариант, и прописка мной была получена, так что училище я закончил благополучно. Тогда мы ездили по Ингалинскому району, монтировали электросети, ставили столбы…

Имея литовскую регистрацию, я мог приступить к формации будущего монаха-иезуита. Формация должна была начаться с духовных упражнений, и я заранее, параллельно с учебой и трудами электрика, уже изучал соответствующую литературу, которую мне передал отец Казимир. Я открывал для себя новый мир! Ни с чем подобным я прежде не соприкасался, хотя и вырос в глубоко верующей католической семье, где не только умели перекреститься и прочитать «Отче наш», где читали сохранившуюся духовную литературу, а мама очень многое могла рассказать о вере. Но в Литве был совсем другой уровень! Какие прекрасные то были времена! Я с нетерпением ждал начала 30-дневных духовных упражнений, однако проходила неделя за неделей, а указаний от отца Казимира всё не было. Но вот, наконец, дата духовных упражнений была определена: мне предстояло ехать к провинциальному настоятелю Ордена, а это был никто иной, как тот священник постарше, с которым я познакомился еще во время первой поездки в Литву. Приступить к упражнениям следовало 15 августа, но никакой конкретики при этом не было. Я очень волновался, как всё пройдет, и воспринимал грядущие духовные упражнения как трудный и крайне ответственный экзамен продолжительностью в целых 30 дней. Как же я буду его сдавать!? А вдруг я провалюсь!? Что же тогда? Всё закончится и придется ехать назад в Караганду…? Я тогда жил в доме отца Казимира, и за 2-3 недели до начала духовных упражнений пришел к нему и в ультимативной форме заявил: «Осталось так мало времени, а я ничего не знаю о духовных упражнениях. Не знаю, что это такое…». От избытка чувств я расплакался, и это, видимо, подействовало. На следующее утро вижу: отец Казимир одевает костюм, галстук, белую рубашку… «Наверное, поедет к отцу-провинциалу», – догадался я. Отец Казимир вернулся под вечер, к Мессе, и, сияя, сообщил мне: «Самая главная подготовка – это сильно хотеть. Я тебе всегда об этом говорил». Он рассказал отцу-провинциалу о моих эмоциях, и они, видимо, решили, что для духовных упражнений я «созрел».

Духовные упражнения начались несколько позднее намеченного срока – в последний день августа, а закончились они в первый день октября. Они продолжались даже не 30, а 32 дня. По их окончании я пошутил: «Я делал духовные упражнения целых три месяца: начал в августе, а завершил в октябре». Вот там я жил в самом настоящем подполье, хотя и не в подвале, как я это себе представлял год назад! Никто в маленькой деревушке Биютишкис, где отец-провинциал Йонас Данила был настоятелем прихода, не должен был знать, что у их священника живет молодой человек.

Таким образом я был принят в новициат Общества Иисуса. Формально днем моего поступления считалось 15 августа, торжество Успения Пресвятой Богородицы, поскольку принято вступление в Орден увязывать с важными церковными событиями. Еще во время одной из первых встреч отец-провинциал подарил мне книгу духовных размышлений. Потом, еще во время учебы в профтехучилище, он настоятельно советовал мне делать эти размышления по мере возможности. И, встречая меня, каждый раз спрашивал, получается ли у меня это. А я в смущении был вынужден признаваться: «Нет, не получается…». Но после 30-дневных упражнений дело пошло на лад. Собственно, сами эти упражнения предусматривают четыре больших игнацианских размышления по полтора часа каждое ежедневно: 15 минут подготовки, 1 час – размышление как таковое, и еще 15 минут – рефлексия или обзор. Такие духовные упражнения коренным образом меняют человека: кто-то даже сказал, что сразу после них хорошо умирать, поскольку ими достигается полная готовность для Царствия Небесного. Это что-то бесподобное! Особенно по контрасту: ведь в Караганде у нас не было ни храма, ни ежедневных Таинств, ни духовной литературы в достаточном количестве, а тут это всё было, да еще в таком изобилии! А с какими новыми формами молитвы я познакомился! Это медитация, но есть ведь кое-что повыше самой медитации – это созерцание! Созерцая, ты проходишь вместе с Иисусом Христом все этапы Его земной жизни: рождество, детство в Назарете, проповедь и чудотворение, молитву в Гефсиманском саду, Страсти, Воскресение… Какую это дает силу, какой эмоциональный заряд! Но, разумеется, дело не сводится к одним эмоциям. Иезуиты – большие мастера духовных упражнений, так что плодом каждого из размышлений становится конкретное практическое постановление. А это уже совсем не эмоции. Этими постановлениями я исписал целую общую тетрадь. Эта тетрадь и теперь со мной, и я до сих пор время от времени ее перечитываю, чтобы вспомнить, что это я в свое время обещал Богу!

Я сейчас рассказал о том, какой была первая значительная веха на моем духовном пути. А затем были два года новициата. Как у нас в предсеминарии формация длится два года. Собственно, я и учредил предсеминарию в 1994 г. по образцу иезуитского новициата. Новициат я провел в той же деревушке Биютишкис, и тоже в условиях подполья. Никто не должен был меня видеть, хотя, конечно же, иногда видели. Я всячески старался не попадаться никому на глаза, а если кто-то иногда меня и замечал, то мог подумать, что это просто какой-то молодой человек приехал в гости к настоятелю. Когда мы все вместе обедали, а кто-то стучал или звонил в дверь, я тут же выходил из-за стола и скрывался в другой комнате. В храме я тоже по возможности «прятался»: в будние дни, когда было очень мало людей, сидел на хорах, но появлялся на Причастие. Немногочисленные бабушки в это время молились, преклонив колени, и, как правило, не обращали внимания на мелькнувшую сбоку тень. Свободнее можно было себя вести на престольные праздники, на которые всегда собиралось много людей: и сельчан, и их родственников и знакомых из других населенных пунктов и городов. В этой толпе, где далеко не все лично знали друг друга, было легко раствориться.

Были и забавные случаи. В литовских католических приходах принято отмечать сразу несколько престольных праздников в течение года: в дни памяти святых покровителей храма и общины. И вот, как-то на праздник Святой Анны в конце июля приехал в Бьютишкис в гости некий молодой литовец по имени Кястутис. Он прислуживал у алтаря как министрант, в приходе его многие знали. После Мессы был званый обед в доме священника, на котором присутствовало, наверное, человек пятнадцать. Я тоже сидел за столом, но никто не обращал на меня внимания, никто со мной не заговаривал. Да я и литовского языка тогда почти не знал: мог сказать только «Ачу!» («Спасибо») да «Су Дева!» («С Богом!»). Потом Кястутис долго беседовал с отцом Йонасом, может быть несколько часов. Уже наступил вечер, и сестра-монахиня, исполнявшая в доме роль хозяйки, а также бывшая органисткой прихода, предложила мне приготовить гостю постель. Я жил в дальней угловой комнате, а гости обычно останавливались в смежной проходной комнате. Кястутис пришел к себе спать поздно, около половины двенадцатого. Мы, возможно, виделись мельком и кивнули друг другу. А рано утром он уехал, так что мы больше не встречались. Спустя полгода я гостил у отца Казимира. Собственно, я был обязан к нему приезжать, поскольку был оформлен у него на работу закристианом (ризничим). Нужно было появляться время от времени, чтобы меня видели верующие и по запросу «сотрудников компетентных органов» могли бы подтвердить, что я действительно работаю в приходе. И вот, мы, т.е. отец Казимир, я и еще две сестры-монахини, обедаем в приходском доме, и вдруг дверь открывается и входит тот самый Кястутис, здоровается со всеми, а ко мне обращается как к старому другу: «Привет! Как дела!?». И тут-то и выясняется, что я из Караганды, что я очень плохо говорю по-литовски и всё такое прочее. Едва встав из-за стола, отец Казимир отводит меня в сторону и просит объяснить, почему это Кястутис меня знает. Я рассказываю всю историю, и тогда отец Казимир со всею твердостью говорит: «Значит так. Ни в каком Биютишкис ты никогда не был, а Кястутиса видишь впервые в жизни. А то, что ты показался ему старым знакомцем, – это его проблемы». Пришлось мне так и сделать. Кястутис гостил у отца Казимира долго, и как-то вечером остались мы с ним вдвоем. Кястутис и спрашивает меня: «А как там отец Йонас поживает?». А я в ответ: «Отец Йонас? Первый раз слышу… Я в Литве всего полгода, никого здесь не знаю. Кто это?».  «Ну настоятель в Биютишкис». «Биютишкис? А что это такое? Город такой? Или село?». «Деревня, конечно. Так ты что, забыл меня? Помнишь, как я был там на Святую Анну?». «Да что ты! Я там никогда не был!». Потом мы постоянно встречались еще на протяжении целой недели и разговаривали на разные темы. И он очень удивлялся: «Как это я так обознался!? Первый раз в жизни со мной такое…». Если атеисты, особенно из старых советских времён, прочитают это мое интервью, то, наверное, увидят в нем подтверждение приписываемого иезуитам девиза «цель оправдывает средства». Впрочем, в контексте ситуации я полагаю, что с точки зрения морального богословия я тогда ни в чем не погрешил.

Отец Йонас Данила SJ у храма Св. Анны в деревне Биютишкис (Литва)

Был еще и такой любопытный случай. Приехали на приход к отцу Йонасу сестры-монахини. Они вообще время от времени приезжали, в том числе, чтобы сделать генеральную исповедь. Одна из них была мне знакома: мы встречались у отца Казимира, беседовали друг с другом, и она знала, что я из Караганды. Я, не желая попасться ей на глаза и быть узнанным, сразу после Мессы прошмыгнул в мою спасительную дальнюю комнату. А знакомой мне монахине было предложено располагаться в проходной комнате рядом, которая была отделена от моей комнаты тончайшей стенкой даже не из гипсокартона, а просто из картона. Комната, где я жил, по совместительству была библиотекой: вдоль ее стен стояли стеллажи с книгами в два ряда. Для меня это был самый настоящий клад, и всё свободное время, все паузы я проводил за книгами. Моя знакомая монахиня была очень умна практическим умом и была превосходным конспиратором. Я был готов приложить все силы, чтобы избежать встречи с ней. Я стоял у стеллажа с книжкой, стараясь не шевелиться, даже страниц не переворачивал, но то ли мое дыхание меня выдало, то ли горящий свет, но я вижу, как дверь в мою комнату понемногу открывается и на пороге появляется сестра-монахиня. Нас разделяло где-то полметра и она, конечно же, сразу меня узнала, но мгновенно всё поняла! Тут же развернулась и, не сказав ни слова, удалилась. Потом мы снова встречались у отца Казимира, но она никогда не подавала даже намека на то, что видела меня в Бьютишкис. И разговоры о моем священстве сразу же прекратились. Раньше она всякий раз, встречая меня, заводила разговор о том, что хорошо бы мне поступить в семинарию, а я отнекивался или переводил разговор на другую тему. А теперь на эту тему – молчок. Та сестра очень опытная была: ей было лет 45-50. Настоящий закаленный в боях высококлассный конспиратор! Она сама ездила с миссией в другие регионы Советского Союза: в частности, я знал о ее поездках на Кавказ.

— Итак, Ваш новициат в Обществе Иисуса протекал в условиях глубокого подполья. Однако к священству Вы уже готовились в легальной семинарии. Как удалось преодолеть, казалось бы, «непреодолимые препятствия» на пути к поступлению?

 — Как я уже говорил, первоначально предполагалось, что вся моя формация будет проходить в условиях подполья. Речь шла о «подпольной семинарии», хотя это было слишком громко сказано. Что-то подобное бывало прежде, когда несколько кандидатов собирались в доме какого-то священника, и там даже лекции читались и сдавались экзамены. Однако эта схема была крайне уязвима, поскольку и саму структуру, и всех ее участников «органы» могли легко вычислить и нейтрализовать. Поэтому в мое время учеба в «подпольной семинарии» могла идти только в индивидуальном порядке: кандидат жил у священника или тесно общался со священником, который брал на себя ответственность за его подготовку. Требований к такому священнику было два: хорошее богословское образование и авторитетность в глазах ординария епархии или какого-то другого епископа, коему предстояло «подпольного кандидата» рукополагать. Мне предстояло обучаться как раз по такой схеме. В период новициата я жил у отца-провинциала, потом – у отца Казимира, на его сельском приходе, но к отцу-провинциалу по-прежнему часто приезжал. У меня был согласованный с духовными отцами строгий распорядок дня. Этот распорядок дня включал, в числе прочего, и занятия, и самоподготовку. Я штудировал тогда четырехтомный «Пространный катехизис», изданный в начале XX века, и подходил к этому очень серьезно, как это делают в высших учебных заведениях: систематизировал материал, вел конспекты. В свое время мой первый духовный наставник епископ Александр Хира говорил, что теоретических знаний в объеме этого катехизиса было бы достаточно для рукоположения. Того же мнения был и отец Йонас Данила. Однако молодые иезуиты, наверное, больше были склонны задумываться о перспективах, считаться с тем, что может быть дальше. И отец Казимир объяснил мне, что подпольное священство – не лучший выход, поскольку такие священники крайне затруднены в своей пастырской работе, за ними по пятам всегда идет КГБ, у них практически нет шанса получить регистрацию, а за нарушение законодательства о культах будет грозить реальный срок. Ему удалось убедить в этом и отца-провинциала, так что было решено относительно меня, что мне следует стремиться поступить в легальную семинарию в Каунасе, тем более, что времена стали понемногу меняться в сторону смягчения.

Комплекс зданий Каунасской духовной семинарии

В Каунасской семинарии преподавал и был префектом друг отца Казимира, его бывший сокурсник. Вот к нему-то мы с отцом Казимиром и отправились, чтобы обговорить возможности моего поступления в это учебное заведение. Префект предложил нам чай, и я тогда первый раз в жизни заваривал чай в пакетиках. Потом отец Казимир с улыбкой поведал мне о своих опасениях: как бы я не начал разрывать пакетик. Я, конечно, не стал этого делать, поскольку проявлял осторожность и наблюдал, как будут действовать мои «старшие товарищи». В итоге префект дал мне мудрый совет: подавать документы немедленно не нужно, потому что работа в приходе отца Казимира закристианом – отнюдь не лучшая рекомендация для КГБ, который внимательнейшим образом отслеживает всех кандидатов. Сам отец Казимир у «органов» на плохом счету за свою активность и известность в «кругах, интересующихся религией». Засветившийся кандидат «от отца Казимира» рискует не попасть в семинарию никогда. Лучше всего переехать в большой город и там устроиться на светскую работу, и уже в этом качестве пытаться поступить в семинарию. Так начался новый этап моей жизни: период, когда я жил «как у Христа за пазухой» у моих духовных наставников закончился.

Я перебрался в Вильнюс, где мне предстояло искать работу и жилье. За всё время я сменил три квартиры. Запомнилось, как я, по рекомендации монахинь из (подпольной тогда, поскольку Советской властью все католические Ордена были запрещены) Конгрегации Святейшего Сердца Иисуса, снимал комнату у одной православной бабушки. Ей было лет 70, и у нее недавно умерла мама, которой было за 90. Это была русская православная семья. В Вильнюсе тогда вообще жило много русских православных, а рядом с главной святыней города – часовней с чудотворной иконой Матери Божией Остробрамской – располагались православный Свято-Духов монастырь и вместительный собор. Та бабушка жила в новом доме (в районе «небоскребов Вильнюса») в пяти минутах ходьбы от Острой Брамы и от монастыря. Как оказалось, примерно в то же время в том монастыре в качестве молодого инока проживал будущий митрополит Иларион (Алфеев). Он сам рассказал мне об этом в ходе нашей встречи годичной давности. И вот однажды бабушка пригласила православных священников освятить свою квартиру. Пришло двое священников и, кажется, еще какой-то служитель. По окончании обряда был накрыт стол и старший (по возрасту) из священников, приняв некую критическую массу алкоголя, стал говорить, что думал, и принялся очень резко высказываться против «комуняк и кэгэбистов». Не скрою, что я слушал эти его речи с удовольствием, разделяя в душе эту позицию. Молодой же священник, видимо из соображений осторожности и благоразумия, пытался как-то остановить и сдержать своего коллегу. Молодой священник был никто иной как Антоний Черемисов: позднее он стал настоятелем Благовещенского собора в Каунасе, еще позднее – миссионером в Японии, а уже в постсоветское время – архиепископом Красноярским и Енисейским.  Мы встретились с ним, будучи оба в архипастырском сане, в начале 90-х, когда я объезжал города своей обширной по территории Апостольской администратуры. «Владыка, мы уже знакомы, – сказал я ему тогда. – Я тот самый Йозас из Вильнюса. Мы дважды виделись в советское время в Литве: когда Вы приходили освящать квартиру, в которой я жил, и еще раз в монастыре, куда я приходил вместе с хозяйкой моей квартиры на панихиду по ее усопшей маме». Высокопреосвященный Антоний всё-таки вспомнил, что встречался ему прежде на жизненном пути такой вот Йозас. Удивительным образом порой нас сводит судьба!

Я однажды сопровождал мою квартирную хозяйку на праздничном православном богослужении, и оно произвело на меня неизгладимое впечатление: такое было красивое пение, такая благоговейная атмосфера! В православной Божественной Литургии я обнаружил все основные моменты нашей Святой Мессы, и это открытие доставило мне истинную радость: я убедился, что в своей сущности православные и католики очень близки. Я даже попросил у отца-провинциала разрешения поближе познакомиться с понравившимся мне отцом Антонием, однако мой наставник не советовал этого делать, поскольку контекст советской «борьбы с религией» заставлял быть весьма острожными в завязывании новых контактов. Но кое-что полезное я сумел у отца Антония почерпнуть даже по итогам наших эпизодических встреч. Выяснилось, что отец Антоний – большой знаток творчества Чюрлёниса. Микалоюс Чюрлёнис – это художник-символист начала XX века, знаковая, высокочтимая фигура в Литве. Я тогда знал о нем очень мало, но позднее, уже в семинарии, для нас было обычным делом дарить по торжественным случаям альбомы с репродукциями его картин. Так вот, отец Антоний посвятил изучению наследия Чюрлёниса пять лет своей жизни. По его словам, священнику каждые несколько лет следует находить для себя новую сферу интересов и досконально в нее углубляться: таким образом он сможет стать разносторонне образованным человеком, эрудитом во многих областях, как это пристало духовному пастырю. А спустя много лет я услышал буквально то же самое из уст Апостольского нунция в РФ архиепископа Ивана Юрковича! Замечательное созвучие пастырских подходов со стороны католика и православного!

Микалоюс Чюрлёнис, «Замок» (из цикла картин «Сотворение мира»), 1909 год

Но самым первым моим жилищем в Вильнюсе была комната в квартире многодетной католической семьи, незадолго до этого потерявшей кормильца. Последний, седьмой ребенок родился уже после гибели отца в дорожно-транспортном происшествии. Неподалеку находился небольшой храм во имя Святого Николая. С этой церквушкой была сопряжена историческая память: когда-то это был центр «литовского католичества» в Вильнюсе. Напомню, что до присоединения к Литве в 1939 г. этот город назывался Вильно и был по преимуществу польскоязычным. Жизнь в этой семье доставила мне очень интересный опыт, но условия для занятий в ней, конечно же, оставляли желать лучшего. Последним моим пристанищем перед поступлением в семинарию стала комната в коммуналке в Старом Городе, которую мне уступила подпольная монахиня из Конгрегации Святейшего Сердца, уехавшая на миссию в Алма-Ату. Всего в этой квартире проживало пять семей. Поскольку я почти не пользовался общей кухней, меня освободили от дежурств, что мне было весьма на руку.

В конце концов мне удалось найти и устраивавшую меня работу: я искал такую, чтобы оставалось достаточно времени для занятий. Ведь полной уверенности в том, что удастся поступить в легальную семинарию не было, а потому варианта с подпольным священством никто до конца не отвергал. После нескольких месяцев работы администратором в музее, где надо было нести материальную ответственность, мне посчастливилось устроиться в фирму, занятую выпуском электронно-вычислительных устройств, предшественников нынешних компьютеров. Я был непосредственно прикомандирован к инженеру, занятому усовершенствованием уже имеющихся моделей и испытанием новых. Это был по-настоящему интеллигентный человек, верующий католик – с ним было очень интересно. Потом мне довелось учиться в семинарии вместе с его племянником, и тот как-то рассказал мне, что дядя хорошо обо мне отзывался и хвалил меня за «немецкую тщательность» в работе.

Разумеется, всё это время полным ходом продолжалась моя иезуитская формация: я неукоснительно соблюдал распорядок дня, ежедневно ходил на Мессу и приступал к Святому Причастию, совершал положенные размышления, посещал духовного наставника, регулярно участвовал в духовных упражнениях…

Я также находился в контакте с настоятелем прихода Святого Николая (это тогда был «мой приход» по месту жительства) отцом Юозасом Тунайтисом. Любопытно, что мы с ним стали епископами почти одновременно в 1991 г., но он – чуть раньше. Он был назначен вспомогательным епископом Вильнюса. На моей хиротонии 16 июня 1991 г. он присутствовал уже в сане епископа. Отец Йозас, с которым мы конце 70-х делили трапезу в приходском доме, говорил мало, но это был тот случай, когда пример жизни значил больше и выглядел куда более убедительным, чем множество сказанных слов. Он очень много работал, несмотря на слабое здоровье: говорили, что решение о его рукоположении по окончании семинарии принималось по итогам консилиума как раз по причине его болезненности. Будто бы в свое время он даже перенес туберкулез. С ним была связана одна поучительная история. Сестра-монахиня, управлявшая хозяйством приходского дома, однажды решила настоять на отдыхе своего самоотверженного настоятеля и отправить его в деревню в дни какого-то из светских праздников. При моем появлении в приходе ранним утром она с улыбкой сообщила мне о том, как она всё хорошо спланировала, так что отца Йозаса в ближайшие дни не будет. Но мы еще не успели закончить завтрак, как раздается звонок и в дверях появляется кто бы вы думали – отец Йозас! Оказывается, он уже сидел в салоне рейсового автобуса, который вот-вот должен был отъехать от платформы, но тут появилась женщина с маленьким ребенком на руках, которая со слезами умоляла взять ее на этот рейс. Однако мест в автобусе не было, и водитель был неумолим. И тогда отец Йозас отдал ей свой билет, а сам поспешил в родной приход на завтрак – на том и завершился его «отдых». Вспоминается мне и еще один случай, демонстрирующий широту его души. По каким-то причинам в приходе в тот день отсутствовала хозяйка, готовившая обеды, а к священнику пришел бомж и стал просить денег на еду. У отца Йозаса в кармане был всего рубль, и он предложил бомжу разделить эту сумму по-братски: по пятьдесят копеек каждому. «Я же тоже кушать хочу», – сказал, засмеявшись, отец Йозас. Подобное поведение было для него вполне естественным.

Подводя итог, могу сказать, что то время пролетело очень быстро и было одним из лучших в моей жизни. Между тем, нельзя было упускать из виду главную цель – поступление в семинарию. Документы на поступление я подавал дважды. Меня заранее предупредили, что если я всё-таки буду туда допущен властями, со мной обязательно предварительно побеседует сотрудник КГБ. Как же я ждал этого сотрудника! Учебный год в семинарии начинался, как и в других учебных заведениях, 1 сентября. Тем временем подходил к концу август, а «гэбист» так и не пришел. Вполне ожидаемо я получил по почте официальное уведомление о том, что в приеме мне отказано. Спустя год я предпринял еще одну попытку. Долгожданная встреча состоялась в середине августа. В мастерской, где я работал, было большое окно, через которое мне был виден весь двор. И вот, я вижу: во дворе появляется человек в черном, при галстуке, прямо как из шпионского фильма, и, хотя во двор выходило много дверей, безошибочно направляется прямо к моей двери! «Мне повезло!» – мысленно произнес я. И едва не сказал представившемуся «компетентному сотруднику»: «Как долго я вас ждал!». Мысленно я сказал это точно, но не исключено, что произнес и вслух. Уже потом мне стали известны некоторые подробности моего поступления. Дело в том, что в тот год в Каунасскую семинарию пытался поступить еще один немец, тоже из Караганды. Наши дома в Караганде стояли по соседству, и я хорошо знал этого парня, бывшего четырьмя годами моложе меня, мы даже дружили. Этот парнишка по фамилии Гофман тоже приехал в Литву, какое-то время жил у отца Казимира, потом ушел в армию, а вернувшись, подал документы в семинарию. Здесь нужно отметить, что в те годы среди проживавших в Казахстане немцев начало шириться движение за выезд на историческую родину, в Германию, причем среди причин, побуждавших добиваться разрешения на выезд, очень часто указывались «ограничения в исповедании своей религиозной веры» или «невозможность дать религиозное воспитание своим детям». Вот, видимо, и решили в «высоких властных кругах», что по крайней мере одного немца, изъявившего желание стать священником, нужно в семинарию принять. Выбор тогда пал на меня. С одной стороны, я был конечно рад, но, с другой стороны, испытывал некоторое огорчение: «Почему-это КГБ считает, что я менее опасен, чем Александр Гофман!?». В конце концов я утешился мыслью, что «органы», вероятно, плохо проинформированы (улыбается), не знают о моем «иезуитстве» и основательной формации. Добавлю, что семья Гофманов спустя короткое время после моего поступления была без проблем отпущена в Германию. Имелось, видимо, указание избавляться от религиозно-активных немцев, не препятствуя их отъезду за рубеж на постоянное место жительства. Так, например, уехали многие члены Третьего Ордена Святого Франциска, среди них – и Валентина Детцель, «тетя Валя», которую я раньше упоминал. Я вполне допускаю, что они подавали документы на выезд «на всякий случай», в уверенности, что их конечно же не выпустят, однако разрешение было им дано почти сразу! Так из Союза вытеснялись «сливки» католической общины.

— Каким образом сочеталась учеба в епархиальной духовной семинарии с членством в Обществе Иисуса?

— Моя учеба в легальной семинарии началась в 1979 г. Официально о моей принадлежности к Ордену иезуитов никто в семинарии не знал, не исключая и отца-ректора. Хотя кто-то, вероятно, мог об этом догадываться. Я ставил этот вопрос перед отцом Казимиром: «Ведь всё равно многие знают». На что мой духовный наставник ответил: «Они думают, что знают. Настоящее знание у них будет тогда, когда ты скажешь: ‘Я – член Общества Иисуса’. Но ты не должен никому это говорить». Впрочем, был один человек, который знал о моей принадлежности к иезуитам официально: мой канонический епископ Юлионас Степанавичюс, который давным-давно был отстранен властями от управления епархией и проживал где-то в глухом углу Литвы. Но только он один знал. Во время поездок по литовским приходам, в ходе которых я как семинарист сопровождал духовных лиц, я сознательно избегал разговоров на тему «откуда я?». Иногда называл какую-то деревню, где мне доводилось бывать. «А ты что-то похож на отца Петрониса» – сказал мне как-то один священник. Отец Петронис – это настоятель одного из приходов, который я назвал «своим», иезуит. Сравнение с отцом Петронисом было для меня настоящим комплиментом.

Помню, как в предпоследний год учебы ко мне подошел мой однокурсник Йозас Ашкеловичюс, поляк из Вильнюса, и говорит мне: «Слушай! Я хочу стать иезуитом». «Хорошо», – отвечаю я. «Что значит, хорошо!? – продолжает он. – Ты помоги мне в этом! Не притворяйся, ведь все говорят, что ты – иезуит». Я изобразил удивление: «Кто говорит!? Какой иезуит?!». А потом дал ему дельный дружеский совет: «Ты веди себя как иезуит, и они сами тебя найдут». Этот человек благополучно закончил семинарию, стал священником, возглавил один из крупнейших в Литве деканатов, а много позже я узнал, что его контакт с Обществом Иисуса всё-таки состоялся: он был какое-то время в новициате, но затем ушел – понял, что это не его путь.

Насчет «все говорят» он несомненно преувеличивал. Вот члены подпольного Ордена марианов почти не скрывались и действовали практически открыто. В кулуарах семинарии можно было услышать: «Вот, этот марианин, и этот, а еще тот… Но почему ничего не слышно об иезуитах!?». Однажды один семинарист моложе меня парой курсов принялся и меня агитировать вступать к марианам, подчеркивая, как важна священнику поддержка общины. Я тихо поблагодарил его и отошел в сторону. Он после этого несколько дней выжидательно посматривал в мою сторону, а потом перестал. На самом деле в мою бытность в семинарии там обучалось трое иезуитов, считая меня самого. О существовании друг друга мы знали, поскольку так или иначе пересекались у наших духовных наставников. В то время обряд облачения в сутану совершался не на третьем курсе, как теперь, а спустя один или два месяца после поступления. И я выбрал себе в «крестные отцы» старшекурсника-иезуита Йонаса Катулиса.

— В условиях такой довольно строгой конспирации, когда деятельность Ордена была запрещена властями, были ли у Литовской провинции Общества контакты с руководством за рубежом?

— Такие контакты, безусловно, были, хотя, вероятно, не очень интенсивные. Без санкции руководства Ордена Провинция не могла бы принимать в свои ряды новых членов. Между тем, прием в новициат Общества Иисуса, хоть и в подполье, был возобновлен с начала 60-х годов. Именно тогда в Орден пришел мой наставник отец Казимир. По мере того, как разворачивалась перестройка, эти контакты становились всё более явными. В начале 90-х, когда Литва в одностороннем порядке провозгласила свою независимость от Советского Союза, отец-провинциал Йонас Данила и кандидат на этот пост отец Йонас Борута посетили штаб-квартиру Общества Иисуса в Риме, и Йонас Борута был утвержден в качестве нового провинциального настоятеля.

— Вы много рассказываете об отце Йонасе Даниле…

— Нас связывали очень близкие отношения: я прожил на его приходе два года, затем часто приезжал на духовные упражнения, на другие встречи. Когда в 1993 г. Папа Иоанн Павел II посетил Литву с Апостольским визитом, отец Йонас был уже очень пожилым человеком – он 1905 года рождения. После встречи Папы с духовенством в Кафедральном соборе Вильнюса один молодой священник-иезуит спросил у отца Йонаса: «А вот епископ Иосиф Верт – он же иезуит. Вы его, наверное, знаете?». На что отец Йонас ответил: «Еще бы! Мы с ним сидели в одном лагере в Караганде…». Йонас Данила и в самом деле много лет провел в сталинских лагерях в Казахстане, но к моменту его освобождения мне было года три, так что тогда мы встретиться никак не могли. К сожалению, у этого выдающегося священника развивалась болезнь Альцгеймера, но то, что я родом из Караганды, он еще помнил.

— В конечном счете, что дал Вам Орден иезуитов? Что было бы, если бы его не было на Вашем пути к священству?

— Орден иезуитов дал мне абсолютно всё. Это мой духовный фундамент. Прав был тот марианин: имея поддержку своей общины, идти по жизни, верно исполнять служение священника несравненно легче. Особенно это было важно, когда ко мне постучалось КГБ. Я не очень высокого мнения об уровне подготовки этих «компетентных лиц», но всё же некоторыми приемчиками они владели. Например, склоняя подписать бумагу о сотрудничестве с «органами» перед поступлением в семинарию, они оперировали таким аргументом: «Ты не подпишешь согласие сотрудничать, а значит не поступишь в семинарию, и тогда Церковь, верующие не получат священника, в котором так нуждаются. И ты один будешь в этом виноват!». На моем первом месте самостоятельного служения в Актюбинске мне говорили нечто подобное: «Из-за твоей непримиримой позиции приход рискует снова остаться без священника, которого он так ждал». Не имея столь основательной формации, которую я получил в Ордене, мне было бы трудно противостоять этим искушениям «подписать ничего не значащую бумагу». Но у меня был надежный тыл! Мне как-то и десять лет лагерей обещали дать, но это был уже 1986 г.: уже явно чувствовались новые веяния и было видно, что они блефуют.

Как-то один священник из нашей епархии, начавший свой путь к реализации духовного призвания с Новосибирской предсеминарии, сказал мне, что два года в предсеминарии дали ему больше в духовном плане, чем шесть лет в Высшей духовной семинарии в Санкт-Петербурге. То же самое я мог бы сказать и о двух годах моего новициата под руководством отца Йонаса Данилы. Не может быть ничего лучшего, чем то, что произошло со мной. Открывая предсеминарию, я во многом руководствовался опытом моего двухгодичного новициата. Но там был и другой образец: пример архиепископа Парижского кардинала Люстиже, который открыл у себя предсеминарию, чтобы готовить «священников нового типа». Кстати, его предсеминария с самого начала была организована так, как организована наша предсеминария теперь, а не в 90-е годы. Конкретный кандидат живет на приходе под опекой опытного священника, видит его жизнь и служение «изнутри», участвует в благотворительных инициативах, посещает больных и нуждающихся… Это напоминает тот путь, который был пройден мной под руководством отца Йонаса Данилы.  Просто в начале 90-х еще не было в нашей епархии в достаточном количестве таких священников, которые могли бы стать мудрыми воспитателями юношей, мечтающих о священстве. Я бы хотел еще упомянуть «Дом Бальтазара» (Casa Balthasar) в Риме – центр христианской формации для молодых людей, в основе которой лежит игнацианская духовность. В свое время он был открыт пожилым иезуитом под патронатом известнейшего богослова-иезуита Ганса Урса фон Бальтазара. Я специально побывал там, чтобы познакомиться с принципами его работы. Таким образом, можно утверждать, что у моего детища – Новосибирской предсеминарии – три предшественника и три «источника»: опыт моего собственного новициата, «Дом Бальтазара» в Риме и предсеминария, учрежденная во Франции кардиналом Люстиже.

Вообще говоря, монашеский Орден – это семья. Каждому человеку нужна семья. Я сам вырос в многодетной семье, был в этой семье старшим сыном. Помню, когда мне исполнилось 18 лет, меня мучила совесть, что я мало делаю для семьи, мало зарабатываю. Вот так и в Ордене: ты должен не только брать, но и отдавать, вносить свой вклад. Когда-то, приехав молодым человеком в Литву, я ведь по-настоящему не зарабатывал, но при этом ни в чём не нуждался. Тогда Орден меня обеспечивал, а я только брал у него и в духовном плане, и в финансовом, материальном. Моим вкладом тогда была молитва. У меня ежедневно было выделено время, когда я молился об Ордене и его настоятелях. Конечно, я делаю это и сегодня, но иногда ловлю себя на том, что, например, забываю помолиться об отце-генерале. А тогда это были очень горячие молитвы. Была такая прекрасная, любимая мною молитва как «посещение Иисуса Христа в Пресвятых Дарах». Я ее совершал трижды в день: утром, в обед и вечером по 15 минут. Она включала в себя и благодарение, и разные прошения, в том числе прошения о себе самом и конкретных людях. И я тогда всегда начинал эти «личные» прошения с упоминания отца-генерала. Игнацианская духовность легла в основу моей формации, и эта духовность, по моему глубокому убеждению, есть драгоценный, ни с чем несравнимый клад. И поэтому, основывая в Новосибирске предсеминарию, я обратился за помощью к генеральному настоятелю Общества Иисуса, и с тех пор и по сегодняшний день ее работой руководят отцы-иезуиты.

— Вы, как епископ, и наша Преображенская епархия – ровесники! 30 лет – это годы зрелости: именно в таком возрасте приступил к Своему земному служению Иисус (Лк 3,23). И все эти 30 лет Вы были ординарием одной и той же епархии.  За истекшие 30 лет Вашего епископства Вы имели счастье встретиться со многими крупными личностями, которые без всякой натяжки могут быть названы «историческими». Среди них – Римские Папы, выдающиеся духовные иерархи, наставники и подвижники, политические деятели… Какие из этих встреч Вы считаете самыми значительными, какие из них оставили по себе самую глубокую память?

— Я встречался с выдающимися людьми не только в эти тридцать лет, но и раньше. Меня крестил и миропомазал святой священник, официально причисленный Католической Церковью к лику блаженных, отец Владислав Буковинский. Меня готовила к первой исповеди и Первому Святому Причастию сестра Гертруда Детцель, чей беатификационный процесс продолжается ныне. Я в первый раз исповедовался и принял Первое Причастие у епископа-исповедника Александра Хиры. С Преосвященным Александром мы очень близко общались полгода, когда я делал первые шаги на пути реализации моего духовного призвания, и я с теплотой называю его своим первым учителем. Его беседы со мной, его уроки латинского языка так врезались в мою память, что порой мне кажется, что всё это было только вчера.
Александр Хира – светлая личность, очень образованный человек. Помню я как-то заговорил с ним о «Божественной Комедии» Данте, а он прочитал мне об этом произведении целую лекцию. В последний раз мы виделись в 1980 г., за три года до его кончины. То был первый и единственный раз, когда мне, учащемуся Каунасской семинарии, удалось выбраться на каникулах домой, в Караганду. Я тогда ежедневно посещал Владыку Александра, мы много беседовали. Помню его слова: «Священник должен быть не суровым жандармом, а добрым пастырем». Не раз потом, уже будучи священником, епископом, мне доводилось вновь и вновь обращаться к этому уроку епископа Александра.

Что же касается моих встреч с личностями, оставившими свой след во всемирной истории, то я первыми упомяну Римских Первосвященников. Римский Папа, как порой любят вспоминать наши православные братья, – это не только глава земной Церкви, но и глава государства Ватикан. Любой Римский Папа является одним из мировых лидеров, значимость которого, конечно же, безмерно превосходит по своему масштабу крошечные размеры возглавляемого им государства. Вспомним похороны святого Иоанна Павла II: главы больших и малых государств мира съехались тогда в Рим, чтобы воздать должное этому крупнейшему деятелю XX века. Попрощаться с Понтификом приехали сразу два президента США, бывший и актуальный: Клинтон и Буш. И оба преклонили колени перед гробом «славянского Папы», хотя по протоколу церемонии прощания достаточно было просто склонить голову.

Моя первая личная встреча с Иоанном Павлом II имела место в Риме в 1992 году. Это была моя первая поездка в «Вечный Город» – столицу мирового христианства. Я остановился в Доме Общества Иисуса, и как-то вечером туда позвонил секретарь Папы монсеньор Станислав Дивиш (он еще не был тогда епископом) и сообщил, что Святой Отец приглашает меня и помогавшего мне в Риме отца Богуслава Стечка на ужин. Тот ужин продолжался более часа. Я думаю, что обычно Папа ужинает быстрее, но этот ужин был поводом для обстоятельной беседы. Нас за столом было четверо: я, отец Богуслав, Папа и его секретарь монсеньор Дивиш. Папа Войтыла был лично знаком с отцом Владиславом Буковинским, оставившим неизгладимый след в жизни католической общины в Казахстане и в моей жизни, и он был прекрасно осведомлен о ситуации Католической Церкви в бывшем Советском Союзе. Я видел, что всё, что я хотел сообщить ему, он воспринимает и понимает с полуслова. Едва я упомянул, что я родом из Караганды, как Святой Отец откликнулся: «О, там служил мой хороший друг, отец Владислав». Я тут же похвалился, что этот святой священник крестил и миропомазал меня. Этот диалог стал отправной точкой нашего разговора. Я рассказал Папе о жизни верующих в советское время, рассказал о своей семье, о том, что «настоятелем» нашей домашней церкви была моя мама, руководившая нашей молитвенной жизнью. Но это был не мой монолог, а ответ на заданные Папой вопросы. Он умел задавать вопросы так, чтобы из них следовала полная информация, и, в то же время, среди заданных вопросов не было ни одного лишнего. Спустя несколько дней Папа служил Мессу в римском приходе Святого Семейства и на проповеди упомянул молодого епископа из бывшего социалистического лагеря, который, живя в атеистическом обществе, сохранил веру, обрел духовное призвание, стал священником, а затем и епископом благодаря семье, благодаря матери. Проповедь была опубликована в «Оссерваторе Романо» и вызвала немало откликов. У комментаторов не было сомнения, что «молодой епископ» есть никто иной как епископ Иосиф Верт! В дальнейшем мы встречались с Иоанном Павлом II только эпизодически, но он помнил, кто я, помнил, как меня зовут. Однажды мне довелось быть в Риме на Общей папской аудиенции. По заведенному обычаю присутствующие на этом мероприятии епископы (а их может быть и десять, и двадцать человек) подходят по очереди к Святому Отцу и приветствуют его, а стоящий рядом с Папой секретарь имеет поименный список архипастырей и сообщает Понтифику, кто именно в данный момент перед ним стоит. Когда я приблизился к Папе, секретарь произнес: «Это епископ Верт из Новосибирска». А Папа дополнил: «Bisсhoff Jozef Wert». А ведь со времени нашей беседы за ужином минуло уже немало лет! В другой раз я снова был приглашен Папой на ужин, но уже не один, а в составе большой делегации архипастырей из России и Казахстана. За столом царила исключительно теплая, приятная атмосфера, а по окончании трапезы Понтифик, как вежливый хозяин дома, вышел нас проводить до дверей и на прощанье сказал: «Я каждый вечер молюсь за каждого из вас». Конечно же, причисленный ныне к лику святых Папа не мог говорить это для «красного словца»: всё действительно так и было! Несомненно, Иоанн Павел II – это самая яркая личность, с которой мне доводилось встречаться. Но, наверное, я в данном случае не оригинален: очень многие мои современники могли бы сказать то же самое.

Говоря о духовных лицах, могу отметить свои близкие отношения с архиепископом Кёльна кардиналом Йоахимом Майснером (ныне покойным): я мог прийти к нему в любое время, мне не нужно было записываться на приём за месяц. И он тоже приезжал к нам в гости, в частности, был на рукоположении единственного в нашей епархии постоянного диакона Владимира Дегтярева, нынешнего редактора «Сибирской католической газеты», и даже преподнес букет цветов его супруге. Это был курьезный, но и поучительный случай. По окончании Мессы прихожане преподнесли новопоставленному диакону большой букет цветов. Замечу, что кардинал Майснер сослужил мне Мессу, а вот диаконское рукоположение уделяет один только правящий епископ. Но тут кардинал резко встает со своего места, направляется к опешившему диакону, отбирает у него букет и вручает его сидящей на первой скамье матушке Галине Дегтяревой. Затем он берет микрофон и объясняет суть своего поступка: «Это она в первую очередь заслужила эти цветы». Институт постоянных диаконов прочно вошел в жизнь Католической Церкви в Германии, хотя и появился не так давно. И там все знают, что служение диакона вынуждает его супругу идти на определенные жертвы, поскольку постоянный диакон, принимая рукоположение, обязуется значительную часть своего свободного времени отдавать Церкви – своей большой семье.

Незабываемое впечатление произвело на меня общение с генералом Ордена иезуитов Петером Хансом Кольвенбахом в ходе моего первого визита в Рим в 1992 г. Это была выдающаяся личность. В годы своего иезуитского новициата и позднее, учась в духовной семинарии, я ежедневно молился за генерала нашего Ордена. До 1983 г. это служение исполнял отец Педро Аррупе, чей беатификационый процесс ныне в разгаре, а затем на протяжении четверти века Общество Иисуса возглавлял отец Кольвенбах. Как же я завидовал в свои юношеские годы святому Алоизию Гонзаге, который, проживая в Риме, мог часто видеть генерала своего Ордена и получать от него благословение! И вот, в 1992 г. и у меня появилась такая возможность! По завершении нашей беседы я стал перед отцом Кольвенбахом на колени и попросил у него благословение. А потом он встал на колени передо мной и попросил благословение у меня! Старый генерал попросил благословения у молодого епископа! Это было очень трогательно!

Безусловно, ярчайшей личностью был архиепископ Парижский кардинал Жан-Мари Люстиже. Я встречался с ним дважды: в ходе моей поездки в Париж в конце 1992, и потом, в 1993 г., когда он рукополагал первых священников из реформированной им семинарии. Это он подал мне тогда идею предсеминарии, о чём я уже рассказал в этом интервью. На Мессе рукоположения в знаменитом соборе Нотр-Дам присутствовало много епископов, но меня он выделил особо, отметив, что сейчас здесь среди нас присутствует епископ из России, из Сибири, а ответом стали общие аплодисменты. В данном случае нужно понимать контекст происходящего: очень важно было в те годы сделать Католическую Церковь в России известной во всём католическом мире – отсюда и мои многочисленные поездки, участие в многолюдных мероприятиях, встречи с людьми высокого ранга… Чтобы как можно больше католиков в разных странах молилось о нас, чтобы поступали пожертвования, чтобы, услышав о нашем существовании, к нам приезжали священники и монашествующие из других стран – приезжали помогать нашему возрождению… В последний раз мы встретились с кардиналом Люстиже незадолго до его кончины в ходе Всемирного Дня молодежи в Кёльне с участием Папы Бенедикта XVI в 2005 г. На Рейне – главной реке Германии – двинулись навстречу друг другу корабль с Папой на борту и корабли с молодежью, среди которой нашлось место и церковным иерархам. На одном из тех кораблей был я, и на том же корабле плыл кардинал Люстиже – тогда уже архиепископ Парижский на покое. Нужно сказать, что та наша последняя встреча была еще более доверительной и теплой, нежели наша первая встреча в Париже. Кардинал-пенсионер не пользовался уже всеобщим вниманием, а от его секретаря я узнал, что он к тому же смертельно болен – у него был рак горла.

Не могу не упомянуть и о своей встрече с кардиналом Карлом Марией Мартини. Это известнейшая в католическом мире личность. В начале 90-х его, наряду с кардиналами Ратцингером и Люстиже, называли возможным преемником Папы Иоанна Павла II. Кардинал Мартини возглавлял Миланскую архиепархию, являющуюся мировым рекордсменом по числу священников. Мы – группа епископов с постсоветского пространства – довольно долго пробыли тогда в Милане, служили там Мессу с кардиналом.  Обращаясь к кардиналу Мартини, я пошутил: «Вы руководите епархией с самым большим количеством священников, а я руковожу епархией с самым большим количеством квадратных километров. Может быть нам дополнить друг друга?». Но он в ответ не улыбнулся, а напротив, посмотрел строго. Мне казалось, что он, как и многие в 1991 г., желал, скорее, дистанцироваться от возрождения католических церковных структур в России, полагая, что это может повредить экуменическому диалогу с Православной Церковью. Однако возможно, что на самом деле то ощущение было обманчивым. Когда полтора десятка лет спустя должен был начаться конклав, которому предстояло избрать нового Папу после почившего Иоанна Павла II, я находился в Риме и остановился, как всегда, в Доме Общества Иисуса. Ужиная, мы сами накладывали себе еду в тарелку, и вместе со мной к раздаче подошел кардинал Мартини – он тоже принадлежал к Обществу Иисуса. Он тогда уже был на покое по возрасту, однако имел право участвовать в конклаве. Он первым приветствовал меня, а потом стал говорить такие вещи, которые я никак не ожидал от него услышать. Он сообщил, что внимательно следит за моей пастырской работой и регулярно молится за меня, за нашу миссию, за нашу Поместную Церковь.

И, конечно же, не забудется моя встреча с кардиналом Йозефом Ратцингером. В 1993 г. я снова приехал в Рим по приглашению Коллегии «Германикум». Там существовала традиция накануне рукоположения новых священников приглашать выступить с докладом какого-то опытного миссионера, а моей задачей было дать кандидатам пункты для утреннего духовного размышления в самый день рукоположения. На праздничном обеде после рукоположения мое место оказалось рядом с местом кардинала Ратцингера. Апостольский нунций еще раньше говорил мне, что очень полезно было бы завязать контакты с кардиналом Ратцингером. Я так и сказал кардиналу, сидя рядом с ним за обеденным столом: «Наш нунций архиепископ Франческо Коласуонно говорит, что очень важно встретиться с Вами». И из вежливости добавил: «Но Вы, наверное, очень заняты». «Я действительно сильно занят», – ответил кардинал. «Ну что ж, коли так, не буду настаивать…», – подумал я. Потом, спустя полгода или год, я опять был в Риме. И вдруг получаю записку от кардинала Ратцингера с приглашением на беседу. Беседа продлилась около часа, и по ее итогам я убедился, что он информирован о ситуации в бывшем Советском Союзе не хуже, чем Иоанн Павел II. Та встреча была очень плодотворной, а я вынес из нее важный урок: первое впечатление часто может оказаться обманчивым. Потом, в 2005 г., когда кардинал Ратцингер уже несколько месяцев был Папой Бенедиктом XVI, я, будучи участником Синода епископов, пожертвовал одним из его заседаний ради Общей папской аудиенции. По ее окончании я подошел к Понтифику, а он сразу узнал меня и тепло меня приветствовал. Я пригласил его посетить Россию, а он в ответ только улыбнулся: ведь мы оба хорошо понимали, что одного моего приглашения в данном случае недостаточно – должно быть приглашение и со стороны Православной Церкви. Однако же как приятно, когда Святейший Отец узнаёт тебя!

Мне доводилось встречаться и с такой легендарной личностью как отец Веренфрид ван Страатен. Это голландский священник, основавший знаменитый фонд Kirche in Not («Помощь Церкви в нужде»), который, наряду с появившимся позднее фондом Renovabis, до сих пор играет огромную роль в поддержке католических проектов в России. Отец ван Страатен был по-настоящему харизматической личностью. Помню случай, происшедший на Всемирной встрече молодежи в Денвере (1993 г.). Преподобный Веренфрид, обращаясь к молодежи, говорит проповедь. Между тем, с минуты на минуту ожидается прибытие Святейшего Отца, однако ожидание несколько затягивается. Но вот, внезапно в небе появляется белый вертолет: на его борту должен быть Папа! Естественно, проповедь уже больше никто не слушал: все смотрели на вертолет, приветственно ему махали. Другой проповедник в подобной ситуации стушевался бы, но только не отец ван Страатен! «Смотрите, вон летит Папа! Скорее, скорее, смотрите!» – громко воскликнул он и, тем самым, снова оказался в центре внимания. Это не аудитория отвернулась от проповедника, это проповедник указал аудитории на приближение Понтифика! В начале 90-х мне приходилось много путешествовать, общаться со многими людьми, завязывать новые контакты. Это было просто необходимо после падения «железного занавеса», когда долгие десятилетия находившаяся в полной изоляции Католическая Церковь в России делала первые шаги на пути возрождения. И я тогда часто навещал штаб-квартиру Kirche in Not. Во время одного из моих приездов отец Веренфрид сам показал мне комнату, где я мог остановиться, а поскольку в той комнате был высокий порог, он пошутил: «Смотрите, эксцеленция, тут уже у нас не один епископ упал…». Фраза была сказана по-немецки, а потому прозвучала острее, чем в русском переводе, поскольку здесь имеет место игра слов: «упасть» может означать и «пасть». Такой отец Веренфрид был остроумный человек!

А первый раз я встретился с ним еще до того, как стал епископом. Было это в ходе моей первой поездки в Германию в 1989 г. Я тогда приступал к строительству храма в Марксе. Нужно отметить, что это было первое строительство «с нуля» католической церкви на территории РСФСР, начиная с 1917 г. В 1989 г. границы стали более проницаемы, но «железный занавес» еще до конца не упал, так что перед выездом я еще проходил «инструктаж» в КГБ. Маркс (Катариненштадт) – это столица бывшей Автономной республики немцев Поволжья, и в те годы было в разгаре движение за возрождение этой республики. Привлеченный этими событиями, в Саратовскую область приехал из ФРГ один журналист. Зашел он и в наш молитвенный дом, а там, узнав о наших планах по строительству храма, сообщил: «А вы знаете, есть в Германии такой специальный фонд, который помогает строить храмы…». И я ехал в Германию окрыленным, твердо рассчитывая получить помощь. Оказалось, что штаб-квартира Kirche in Not находится совсем рядом с центром «Душпастырства российских немцев в Германии», который я тоже намеревался посетить. Мое появление в благотворительном фонде произвело тогда самый настоящий ажиотаж: меня окружили журналисты, мне задавали вопросы, меня фотографировали и снимали на видео… Но когда я заикнулся о том, что хорошо было бы помочь нам материально в деле строительства нашего храма, все как-то умолкли. Я в то время еще не знал, как работают благотворительные фонды. Kirche in Not поддерживает проекты епископов, а я был всего лишь рядовым священником. Кто-то подсказал мне: «Может быть у Вас есть знакомый епископ?». Таким епископом мог быть Александр Хира, но он шесть лет как умер. А какие еще могут быть католические епископы в России? Все, что были, погибли в лагерях или умерли в изгнании, а прибалтийские епископы в данной ситуации едва ли могли оказать помощь, поскольку их канонические права были ограничены территорией их стран. Сам того не желая, я поставил моих визави в очень неловкое положение. Мне взялся помогать один молодой (на пару лет старше меня, но я тогда был еще молод) мирянин из «Легиона Марии», отличавшийся несомненными пробивными чертами характера. Как раз он добился, чтобы меня принял лично отец ван Страатен. Но если я на аудиенции по большей части благоговейно помалкивал, то мой новый приятель буквально требовал оказать помощь Церкви в России, причем сделать это как можно скорее. У меня сложилось впечатление, что отца Веренфрида мы в тот раз весьма утомили. Но затем мы встречались опять, и во время моих поездок в Германию, и когда отец Веренфрид побывал у нас в Сибири. При поддержке Kirche in Not мы стали осуществлять серьезные проекты. Одним из первых таких проектов стало приобретение ризографа (мы получили его в подарок), а по тем временам это было серьезное типографское оборудование. Так был положен фундамент нашей издательской деятельности. Мы смогли выпускать более-менее массовым тиражом наши катехизисы, молитвенники. Это уже был громадный шаг вперед! Приехав к нам в гости, отец Веренфрид посетил некоторые приходы, где активно проповедовал на немецком, а я или кто-то другой его переводили. Посетил он и стройплощадку нашего Кафедрального собора (его строительство тогда было в полном разгаре).

С отцом ван Страатеном было связано немало юмористических историй. Одна из них – история «про шляпу». Дело в том, что основатель Kirche in Not почти постоянно находился в разъездах. Он выступал с проповедями и призывал жертвовать в благотворительный фонд. Как-то, заканчивая очередную Мессу, он сказал: «Я сейчас встану у дверей и буду принимать добровольные пожертвования. Но учтите: моя шляпа за эти годы поизносилась, она вся в дырках, а потому прошу монет не предлагать, а жертвовать одни только купюры!».

Если же говорить о контактах с видными политиками, могу рассказать о встрече с президентом Германии. Было это в Эрфурте на праздновании 800-летия со дня рождения святой Елизаветы Тюрингской. Президент Хорст Кёлер выступал после Мессы. Он – протестант, лютеранин, но говорил так, что католический священник или епископ едва ли сказали бы лучше. Затем состоялся фуршет, в ходе которого можно было запросто пообщаться и с самим президентом. Я подошел к нему, чтобы поблагодарить за вручение мне несколькими месяцами раньше (через консула в Российской Федерации) высшей немецкой награды – Командорского Креста. Господин президент очень внимательно и заинтересовано выслушивал меня, а когда я заметил, что было бы неплохо продлить нашу беседу, он тут же согласился: «Да, да, в любое время…». Но что значит «в любое время»? Я решил проверить это в ходе одной из моих поездок в Германию. Конечно, выражение «в любое время» не следовало в данном случае понимать буквально: на пути к президенту стоял довольно плотный заслон, однако аудиенцию мне всё же удалось получить. Но президент ФРГ – это настоящий профессиональный политик. Конечно, лично он глубоко верующий человек, но такого участия к нашим делам как у Иоанна Павла II я, разумеется, с его стороны не встретил. Его больше интересовала актуальная политическая ситуация, а меня эта сторона жизни занимала меньше, поэтому и сообщить ему я мог не столь уж много.

В 1992 г. мне впервые довелось побывать на грандиозном католическом мероприятии всегерманского масштаба: это был так называемый Katholikentag. «Католические дни» устраиваются раз в три года, каждый раз в новом городе. Праздник продолжается неделю и проходит одновременно на многих площадках, в разных группах и секциях «по интересам». В том году местом проведения «Католических дней» был город Карлсруэ – город небольшой, но очень известный и с богатой историей. На одной из площадок был запланирован и мой доклад. Той площадкой был некий амфитеатр, что-то наподобие крытого стадиона, вмещавшего порядка тысячи человек. Мне предстояло рассказывать о Католической Церкви в СССР в период гонений. Поскольку шел 1992 г., эта тема была тогда еще актуальной на Западе. Я выступил, и тут оказалось, что отношение к состоявшемуся восстановлению структур Католической Церкви в России у моей аудитории было неоднозначным. Далеко не все были готовы восхищаться нашим героизмом времён преследований за веру: были и такие, кто предпочитал видеть в восстановлении наших канонических структур вызов, брошенный Русской Православной Церкви. Среди оппонентов были и духовные лица. Впрочем, абсолютной новостью это для меня не было: я уже и раньше получал письма подобного содержания. Я отвечал на «каверзные вопросы» и, как кажется, получалось не так уж плохо. О своем впечатлении от происходящего мне спустя много лет рассказал один немецкий священник, который тогда присутствовал на моем выступлении в качестве семинариста: «Я чувствовал, что это Святой Дух говорит через епископа Верта». Конечно, без поддержки Святого Духа здесь никак не обошлось, поскольку я, если правду сказать, убедившись, что мне предстоит выступить перед аудиторией в тысячу человек, изрядно струсил. Я не был готов к мероприятию таких масштабов, а потому непрерывно молился к Святому Духу, использовал для этого самую маленькую паузу: «Приди, Святой Дух, помоги мне…». Наконец, и мой доклад, и мои ответы на вопросы подошли к концу. Публика начала расходиться, а несколько человек поднялось на подиум. Один из них протянул мне руку и представился министром-президентом земли Баден-Вюртемберг. Подходили и другие люди, жали мне руку и называли свои высокие должности. Все они хотели засвидетельствовать мне свое уважение по итогам всего ими услышанного. Спустя год я давал интервью одной из программ немецкого телевидения, и ведущая поинтересовалась, откуда я знаю министра-президента федеральной земли? Мне пришлось бы слишком долго формулировать ответ, а потому я просто сказал: «Ну, мы старые друзья…». На самом деле мы проговорили всего лишь несколько минут. Того политика звали Эрвин Тойфель. «Тойфель» по-немецки значит «сатана».  В тех краях ходил такой анекдот:

— Почему Папа Римский не может приехать в Штутгарт (столица земли Баден-Вюртемберг)?
— Потому что в этом случае ему пришлось бы пожать руку сатане.

Между тем, Эрвин Тойфель был выдающейся личностью. Я и в настоящее время смотрю новости по немецким телеканалам, и могу утверждать, что столь сильных личностей в политике, какие были сразу после падения «железного занавеса», теперь, увы, нет.

Наверное, следовало бы упомянуть и о моей встрече с последним отпрыском династии Габсбургов. Произошла она в 1992 г. на Панъевропейском конгрессе. Здесь следует отметить, что Отто фон Габсбург был одним из виднейших промоторов Единой Европы, реализовавшейся в структурах Европейского Союза. Я мало разбирался в хитросплетениях современной политики, но, по совету нунция, всё же отправился на конгресс, на который получил приглашение. Последнему отпрыску императорской династии, основателю и лидеру Панъевропейского движения было тогда около 80-ти лет, однако он всё еще был полон сил и сохранял бодрость духа. И во время одной из пауз в работе конгресса я, набравшись смелости, подошел к нему и задал наивный вопрос: «Так Вы и в самом деле прямой потомок императоров Австро-Венгрии?». Он даже несколько растерялся, а я со своей стороны сильно смутился, осознав, что сам себя выставил не в лучшем свете. Впрочем, всё обошлось, мы вполне тепло пообщались, а потом встречались еще несколько раз на различных мероприятиях. Наша последняя встреча состоялась на одном из конгрессов Kirche in Not, примерно за год до его смерти. Ему было тогда уже 95 лет, но он выступал, причем говорил замечательно: он вообще был выдающийся оратор. Я тоже выступал на том конгрессе, хотя вовсе не отношу себя к числу сильных ораторов. Мне пришлось выступать сразу после одного африканского епископа, который говорил очень эмоционально и харизматично. На его фоне мое выступление выглядело крайне сереньким, хотя, по моему убеждению, было весьма содержательным. Оно было на тему, на которую я могу говорить очень долго. К числу моих излюбленных тем относятся история российских немцев и история гонений на веру в советские времена. В паузе ко мне подходит Отто фон Габсбург, жмет руку и благодарит за «превосходное свидетельство». У меня отлегло от сердца: я был уверен, что последний Габсбург не станет напрасно льстить, и раз уж мое выступление удостоилось столь высокой оценки с его стороны, оно и в самом деле не было провальным.

С Борисом Ельциным мне доводилось встречаться в период, предшествующий принятию новой Конституции России. Это был 1993 г. – время крайне напряженное в политическом и социальном плане. Я был включен в группу, дорабатывавшую Конституцию, в секцию религиозных и общественных организаций. Руководил работой этой секции мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак. Он произвел на меня самое лучшее впечатление. На одном из пленарных заседаний присутствовал сам президент РФ. По окончании работы он покидал кремлевский зал в тесном окружении телохранителей. Мне бросилось в глаза, что сотрудники службы охраны президента были прекрасно вышколены. В тех непростых обстоятельствах столь чрезвычайные меры охраны конечно же были оправданы. Нужно отдать должное этому человеку, взвалившему на себя тяжелейший груз перехода от советского наследия к новой России. А по-настоящему личная встреча с Ельциным случилась у меня уже после его отставки с поста президента, 12 июня (ныне это День России, а тогда он назывался День Независимости) 2000 г. Я, в числе прочих гостей, был приглашен на торжественный прием в Георгиевском зале Большого кремлевского дворца. Приглашенных было очень много, для них был устроен «шведский стол», но на многих столах, на 20-25 человек каждый. Наш «шведский стол» предназначался для религиозных лидеров. Президент Владимир Путин был где-то вдалеке, но кто-то подсказал, что президента следовало бы поздравить, и мы с фужерами в руках пошли поздравлять, пробираясь через толпу. Я, как «человек скромный», шел последним, так что, когда стала подходить моя очередь чокнуться с президентом, хлынувшая откуда-то с боку новая людская волна отнесла меня в сторону. Мне лишь удалось помахать президенту издали, и Путин, заметив меня, тоже помахал мне в ответ. А на обратном пути я встретился лицом к лицу с экс-президентом Ельциным, и тут-то мы с ним поздоровались за руку. Борис Николаевич секунды три смотрел мне прямо в глаза. Я не могу вспомнить никого, кто бы так здоровался. Здесь же неподалеку стояла и супруга Путина Людмила. В качестве компенсации за несостоявшееся рукопожатие с президентом я поспешил обменяться приветствиями с ней, представившись католическим епископом из Сибири. «А мы с Володей как раз собираемся к вам в гости», – ответила она. «Приглашаем», – сказал со своей стороны я. Действительно, спустя короткое время состоялась поездка президента Путина по городам Сибири, в числе прочего, он посетил тогда и Новосибирский Академгородок. Всё же разительные перемены произошли в моей судьбе! До службы в армии я ни разу не выезжал за пределы Караганды, потом жил в Литве в маленькой деревушке в условиях подполья, но вот наступили времена, когда я объездил едва ли не полмира и когда мне довелось встречаться с крупными, мирового масштаба деятелями.

Президент России Борис Ельцин с Патриархом Московским и всея Руси Алексием II и Председателем Правительства Владимиром Путиным, 1999 год

Скажу и несколько слов о моих контактах с Патриархом Алексием II. Помню, как в Курию позвонил некто, представившийся журналистом, и сообщил о смерти Патриарха, а также попросил сказать несколько слов в связи с этим печальным событием. «А Вы точно позвонили по адресу? Ведь я – католический епископ», – переспросил тогда я. Но голос в трубке заверил меня, что читатели хотят услышать комментарий именно католического епископа. Всё это стало для меня поводом, чтобы вспомнить о своих встречах с Предстоятелем Русской Православной Церкви. Таких встреч было несколько. Однажды я был включен в делегацию, которую возглавлял председатель Папского Совета по содействию христианскому единству кардинал Вальтер Каспер. Та беседа носила сугубо официальный, протокольный характер. Но было очень интересно хотя бы на короткое время погрузиться в атмосферу высокой церковной дипломатии, наблюдать за выражениями лиц и интонациями высоких представителей сторон. Более теплый характер носила моя встреча с Алексием II на праздничном приеме по случаю 60-летия митрополита Кирилла Гундяева (ныне Патриарха Московского и всея Руси). Я присутствовал в качестве председателя Конференции католических епископов Российской Федерации. Принимали меня радушно: епископы и священники (почти все они были сотрудниками ОВЦС) жали мне руку, о чём-то спрашивали… Православные священнослужители носят наперстные кресты, и я, как епископ, тоже ношу наперстный крест. Один из священников и спрашивает меня: «У нас-то кресты болтаются, а на Вас сидит как влитой. Вы его как-то закрепляете?». Правда, на тот момент мой наперстный крест закреплен не был и тоже болтался. Патриарх Алексий скромно стоял в сторонке, никакого ажиотажа вокруг него не наблюдалось. Меня подвели к нему, и мы приветствовали друг друга как старые знакомые. Но не обошлось и без курьеза. «Вы уже очень хорошо говорите по-русски», – сказал мне пожилой Патриарх. Я при этом хранил невозмутимость, а секретари Святейшего тут же подсказали ему, что епископ Иосиф Верт, как российский немец, говорит по-русски с детства.

— А какие события, произошедшие за 30 лет Вашего управления епархией, Вы считаете главными, «топовыми»? Какие больше всего запомнились?

— Во-первых, основание предсеминарии. Лично для меня это было событием огромной важности. Я помнил свой опыт: ведь мне, прежде чем поступить в семинарию, посчастливилось прожить несколько лет у мудрых и самоотверженных священников. Они были моими воспитателями и духовниками, и полученный от них «заряд» сопровождал меня все годы моей семинарской учебы, да и позднее тоже. Я вспомнил этот свой опыт в начале 90-х, когда ко мне стали обращаться молодые люди, изъявлявшие желание стать священниками. Но, по моему убеждению, им, не получившим в детстве практически никакого религиозного воспитания, идти в семинарию, а тем более ехать за рубеж, как некоторые из них хотели, было еще рано. Хорошо было бы отправить их на пару лет на приход под начало опытного священника, но готовых взять на себя такое служение священников в нашей епархии тогда не было. Такие священники могли бы найтись в Литве, но Литва тогда отделилась, стала независимым государством. Как я уже говорил, выходом стала та идея предсеминарии, которая родилась у меня в результате знакомства с опытом «реформированной духовной семинарии» кардинала Люстиже и с организацией работы центра формации «Дом Бальтазара» в Риме. Первоначально наша предсеминария подразумевала жизнь кандидатов в общежитии в центре епархии, но затем мы пришли к тем формам, которые с самого начала практиковались у кардинала Люстиже: кандидаты живут на приходах под руководством опытных священников, а в центр епархии приезжают лишь эпизодически, для духовных упражнений и семинаров; при этом акцент в их формации делается на социальную работу. Через Новосибирскую предсеминарию за все годы ее существования прошли десятки молодых людей, правда, до священства добралось менее 10% из их числа. Это меньше, чем в любой европейской стране, на что, впрочем, есть свои причины. В странах с непрерванной католической традицией в семинарию поступают молодые люди, знающие, зачем они это делают и куда идут. А у нас большинство поступающих – это молодые люди, ищущие себя и свою дорогу в жизни. Помню, как пришел к нам в предсеминарию один молодой человек. Между тем, собеседование и зачисление еще не состоялось, кандидаты собрались заранее. Но мы уже тогда предложили им сходить в Приют Сестер Матери Терезы, поработать там с бомжами. Так вот, этот молодой человек и говорит: «А я сюда не за этим пришел». Собрал вещи и уехал. И это очень хорошо, что он сразу осознал, что священство – не его путь. Не все кандидаты понимают, что священство – это жертвенное служение, это готовность отречься от себя, а не престижное положение или возможность поехать заграницу.

Вторым важным начинанием я считаю наши ежегодные пастырские конференции, а в их ряду конечно же больше всего запомнилась первая. Сама их идея пришла ко мне следующим образом. Еще в советское время была такая газета «День Господень», издававшаяся в ГДР и отражавшая жизнь католической общины этой страны. Отдельные ее номера доходили до нас даже в 70-е годы. А в начале 90-х на страницах этого издания были широко представлены темы возрождения церковной жизни после обретения полной религиозной свободы (хотя замечу, что и в коммунистические времена уровень религиозной свободы там был несравненно выше, чем у нас в СССР). Мне довелось прочитать статью одного из восточногерманских епископов, где говорилось о развитии в жизни его епархии синодальных начал. В синодальные процессы должны были быть вовлечены не только все священники и монашествующие, несущие свое служение на территории епархии, но также и активные миряне. И я стал задумываться: не сделать ли что-то подобное и у нас? Советовался в этой связи с Апостольским нунцием. А нунций сказал: «Может быть синод – это для нас слишком претенциозно? Назовите это пастырской конференцией…». Нашу первую пастырскую конференцию в 1994 г. мы готовили куда более тщательно, чем все последующие. Процесс подготовки продолжался более года, и это был по-настоящему глубокий процесс. К нам в Новосибирск приезжал отец-салезианец Иосиф Правда из Якутии, имевший уже опыт организации подобных мероприятий, и встречался здесь с нашими активистами. Дискуссии могли длиться по нескольку дней. Писались планы, составлялись программы, по всем приходам были разосланы анкеты, на которые пришли многочисленные отклики. Правда ответы пришли лишь на 25-30% разосланных анкет, и нас это поначалу обескуражило. Однако один наш прихожанин, специалист по соцопросам, пояснил, что на самом деле это достаточно высокий процент. На ту первую пастырскую конференцию с участием священников, монашествующих и мирян собралось около двухсот человек со всех уголков нашей необъятной Апостольской администратуры для католиков Азиатской части России, занимавшей пространство от Урала до Сахалина. Но именно та Епархиальная пастырская конференция стала единственной, на которой я сам физически не присутствовал, поскольку за день до ее начала сломал ногу, упав во дворе собственного дома. Однако «в духе» я, разумеется, всё время был с участниками конференции, смотрел видео, молился, а мой доклад, который я дорабатывал уже после полученной травмы, был на конференции зачитан. Делегаты конференции посетили меня в больнице.

Епархиальная пастырская конференция в 2019 году

Если же перейти к «ярким» событиям, то тут же приходит на память освящение Кафедрального собора в 1997 г. Между прочим, это было первое событие такого масштаба со времени обретения религиозной свободы в нашей стране: в Москве освящение недавно возвращенного Церкви храма Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии в качестве Кафедрального собора прошло только год спустя, еще позже были освящены соборы в Саратове и Иркутске. О том, что наша епархия (тогда – Апостольская администратура) первой обзавелась своим Кафедральным собором упомянул в своем слове высокий гость – архиепископ Тадеуш Кондрусевич. По случаю освящения нашего главного храма к нам тогда приехало множество гостей, включая и зарубежных. Приехала известная в наших кругах немецкая католичка Урсула Ненс, принадлежавшая к движению Фоколяров. В советское время, будучи гражданкой ГДР, она могла приезжать в СССР и использовала эти поездки для помощи католикам в Прибалтике, священникам и семинаристам. Мы с ней познакомились заочно, потом переписывались. Я пригласил ее на освящение, и она приехала. И вот, по окончании богослужения она подходит ко мне и говорит: «У меня в жизни было два самых главных события (а ей было тогда за 70 лет): моя свадьба и то, что произошло сегодня». Тогда были еще живы старенькие бабушки, глубоко верующие католички, проведшие всю жизнь без настоящего храма и так горячо мечтавшие в таком храме помолиться. Происшедшее 10 августа 1997 г. событие стало осуществлением мечты всей их жизни. И на протяжении всей службы из среды молящихся звучали всхлипывания. Можно украсить храм, можно многое в нем улучшить с технической точки зрения, но бывшей тогда духовной атмосферы воспроизвести невозможно. Это было нечто невероятно трогательное! Потом два священника, приезжавшие в Новосибирск во главе делегаций верных из своих приходов, независимо друг от друга рассказали мне о впечатлениях их пожилых прихожанок от происшедшего. На обратном пути в автобусе бабушки говорили: «Ну всё, мы теперь можем спокойно умереть. Мы всё уже увидели!». Разумеется, эти разные бабушки из разных приходов никак не согласовывали между собой свою реакцию: она была чисто спонтанной, но при этом одинаковой! Наверное, здесь была еще попытка процитировать слова святого праведного Симеона Богоприимца: «Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыка, по слову Твоему с миром, ибо видели очи мои…».

Освящение Кафедрального собора Преображения Господня. Новосибирск, 10 августа 1997 года

А кроме освящения Кафедрального собора было еще множество освящений вновь построенных или вновь открытых храмов, молитвенных домов. С каждым обретением еще одного Дома Молитвы бывает сопряжена радость, за каждое такое обретение мы должны благодарить. Это не преходящая эмоциональная радость, а глубокое внутреннее удовлетворение. И задача приходского духовенства, сестер-монахинь, верных – делать всё возможное, чтобы эта радость всегда оставалась живой и свежей, чтобы не дать этой радости угаснуть. Это особенно важно для нас – живущих в стране, где храмы на протяжении семидесяти лет последовательно уничтожались и, что еще более страшно, уничтожались «живые храмы» – священники, монашествующие, активные миряне… Будем же ценить то, что имеем теперь! Это чувство отражено в благодарственной молитве, составленной к 10-летию религиозной свободы. В ее написании участвовали священники, монахини, миряне, и мы читаем ее уже 20 лет во время каждого крупного церковного праздника. Вообще неумение благодарить кажется мне очень серьезной нашей проблемой. Достаточно взглянуть вокруг, чтобы убедиться, какие же разительные перемены произошли за эти 30 лет, причем не только в церковной жизни. Только посмотрите, как стали люди одеваться, сколько появилось в личном пользовании автомобилей, другой облегчающей жизнь техники, как стали общедоступными поездки заграницу… Но сколько же при этом сетований: «А вот в нашем колхозе было лучше…». Как будто никогда не жилось так плохо, как теперь! Я не говорю, что в современном мире нет проблем, что мы живем в стране, где «текут молоко и мёд», но нужно же быть благодарными Господу за наш «хлеб насущный»! Тем более, если мы примем во внимание то обстоятельство, что все люди земли просто не могут жить на том высоком уровне материального благосостояния, который характерен для стран Запада: для этого просто не хватит земных ресурсов. Так пусть же радость и благодарность проникают собой всю нашу церковную жизнь! Пусть радость и благодарность всегда остаются живыми в наших сердцах! Если же они больше «неживые», то следует разбираться, что именно пошло не так.

Продолжая разговор о «ярких» событиях, скажу, что «ярким» было и наше празднование Великого Юбилея 2000 года. Помню, как в день начала празднования, когда проходила церемония открытия Святых Врат, в храм случайно зашла одна проходившая мимо женщина, и совершаемый обряд произвел на нее глубокое впечатление. «А вечером можно будет увидеть его повторение?» – спросила она. «Повторения Вам придется подождать тысячу лет», – ответила стоявшая рядом наша прихожанка.

В наших планах на Великий Юбилей было организовать паломничество в Святую Землю для активных прихожан старшего поколения – как награду тем, кто передал светоч веры поколению новому, кто не дал ему погаснуть. Но по ряду причин поехать в Святую Землю не получилось. Некогда святой Игнатий Лойола со сподвижниками тоже собирался в Святую Землю, но Провидение Божие оставило его в Риме. Вот так и мы вместо Святой Земли, где тогда произошло очередное военное обострение, направились в Рим. Конечно, никто из этих людей, родившихся, сформировавшихся и проживших большую часть своей жизни за «железным занавесом», не мог прежде и думать, что ему доведется воочию увидеть Вечный Город, Столицу мирового христианства со всеми его памятниками, святынями и базиликами! После общей аудиенции мы (вся наша группа) удостоились личного общения со святым Папой Иоанном Павлом II, потом сфотографировались с ним. Некоторые участники той группы живы еще и сегодня, и как самую дорогую свою реликвию хранят ту фотографию.

Важнейшим событием было преобразование Апостольской администратуры, т.е. временной структуры, в полноценную епархию. Наличие епархии – это признак стабильности в организации церковной жизни на данной территории, а для нас это было еще и символом возвращения к тому положению вещей, которое существовало до наступления коммунистической диктатуры (тогда это была Могилевская архиепархия, включавшая и территорию Сибири).

Но все эти события – из сферы пастырской. А если перейти к теме социального служения, то здесь важнейшим событием стало учреждение «Каритас». В ноябре 1991 г. была официально зарегистрирована наша церковная структура – Апостольская администратура для католиков Азиатской части России. Я в связи с этим летал в Москву, чтобы там получить соответствующий документ из рук министра. А спустя месяц или два мне пришлось снова лететь в Москву, чтобы получить другой важный документ: свидетельство о регистрации благотворительной организации «Каритас» в Азиатской части России. С «Каритас» связано множество наших проектов, а самым лучшим, добрым из них я считаю организацию работы Приюта Святого Николая. Да, этот проект уже несколько лет как закрыт, но свой незабываемый след в жизни города он несомненно оставил: столько детей – «социальных сирот» – прошло через него, у многих из них давно уже есть свои дети, а благодарная память о годах, проведенных в Приюте, попечение о котором взяли на себя монахини из Конгрегации Сестер Святой Елизаветы, останется с ними на всю жизнь. Когда проект, связанный с приютом, пришлось закрыть, мы смогли расширить другой очень важный и нужный проект – «Материнскую обитель». В настоящее время поддержку в его рамках получают до двадцати матерей и более тридцати детей. Правда, в данном случае имеется некоторый дисбаланс. Наша Поместная Церковь очень мала, в то время как наш «Каритас» берется за весьма амбициозные, несоразмерные «весу» самой Церкви проекты. На самом деле идея поместного «Каритас» такова, что эта благотворительная организация должна существовать на добровольные пожертвования верных данной Поместной Церкви и работать в ней прежде всего должны волонтеры. Но наша Поместная Церковь за десятилетия атеизма понесла невосполнимые потери, а поэтому, опираясь лишь на собственные силы, мы могли бы сделать очень немного. Мы связались с Международным Каритас, и наши проекты были им поддержаны, так что, несмотря на то, что католиков в Сибири мало, оказываемая нами помощь на самом деле весьма значительна. Это становится возможным потому, что мы – Вселенская Церковь, одна большая Духовная Семья, объединяющая многие народы и континенты.

Нельзя не упомянуть и о наших трудах на ниве образования. В Преображенской епархии есть начальная школа в Новосибирске и гимназия, дающая полное среднее образование, в Томске. Да, конечно, с этими проектами связаны также определенные риски и проблемы, но слава Богу, что школы есть!

— Вернемся теперь к делам сегодняшним. За последние полтора года мы пережили глобальный вызов пандемии COVID-19, затронувший всё человечество во всех сферах его деятельности, включая и религиозную сферу. Долгое время в связи с карантинными мерами богослужения проводились без физического участия народа Божия, зато значительно расширилась область пастырского служения в режиме онлайн. Здесь можно привести определенную параллель с областью образования, где полный или частичный переход на дистант вызвал противоречивые оценки. Однако, может быть, несмотря на очевидные минусы вынужденного ухода в виртуальную сферу, тут имеются и некоторые «плюсы», некоторые интересные находки и открытия, которые неплохо было бы сохранить и после выхода из карантина? Можем ли мы таким образом нащупать некие новые формы свидетельства Церкви окружающему миру, некие новые формы евангелизации? Грядут ли существенные изменения в формах церковной миссии?

— Нельзя отрицать, что пандемия нанесла сокрушительный удар по всему человечеству, и также и по Церкви. Экономический ущерб может измеряться триллионами, можно подсчитать сколько человеческих жизней прервалось преждевременно, но и духовный ущерб для церковной жизни нам вполне очевиден. Вот сейчас многие карантинные ограничения ослаблены, верным предоставлена возможность вернуться в храмы, но с каким же трудом проходит это возвращение! В самом начале карантина мы сами призывали наших прихожан, а прежде всего людей пожилого возраста и имеющих хронические заболевания, не посещать богослужения вовсе или посещать их с крайней осторожностью, но теперь люди зачастую не приходят в храм даже когда их активно приглашают. Всё выглядит так, что нам потребуется несколько лет, чтобы вернуть наших верных к регулярному посещению Святой Мессы. Это же касается и других религиозных практик. Люди охотно возвращаются к развлечениям, увеселениям, и мы видим переполненные рестораны, дома отдыха, санатории, курорты… Потому что всё это приятно и не требует никаких волевых усилий. Но чтобы вернуться к полноценной церковной жизни, от которой многие за эти почти два года основательно отвыкли, – здесь придется всем нам серьезно поработать. Еще один негативный момент: из-за пандемии у нас вот уже второй год подряд выпадает такое важное мероприятие, как Пастырская конференция. А ведь это – «визитная карточка» нашей епархии, одно из первых наших начинаний, как я уже рассказал в этом интервью. Правда, в последнее время всё громче слышались голоса критиков: говорилось о скуке, о рутине… Но даже если программа конференции кому-то кажется скучной, главное же не это. Главное – возможность личной встречи, возможность живого общения священников, монашествующих и представителей мирян. Всю ценность живого общения мы глубже осознали ныне, когда мы его вынуждено лишены.

Но, с другой стороны, не зря было сказано, что кризисы (где бы и какими бы они ни были) таят в себе и новые возможности. Преодоление кризиса выводит на новый уровень, обогащает и в чём-то делает лучше. Это касается и пандемии, и об этом очень много говорит сегодня Папа Франциск. Он настаивает, что нам предстоит выйти из пандемии не такими, какими мы в нее вошли. Мы выйдем из нее или лучшими, или худшими. Худшими – если сможем лишь перечислять наши потери, лучшими – если чему-то научимся и извлечем уроки. Например, заново усвоим урок любви к ближнему. Именно пандемия открыла перед нами в этом отношении новые горизонты. Я могу судить об этом, глядя на работу нашего епархиального Каритас: как его сотрудники использовали буквально любую возможность чтобы нести людям помощь.

Визит российских католических епископов «ad limina Apostolorum» в 2018 году

Что же касается упомянутых в вашем вопросе новых технологий… Да, еще в самом начале пандемии звучали такие голоса: «Благодарение Богу, что это испытание случилось теперь, когда у нас есть широкополосный интернет, Skype, Zoom… Ведь даже в конце XX века всего этого, по крайней мере в таком масштабе и в такой степени развития, еще не было!». Необходимость использовать для церковного свидетельства, для евангелизации новые средства коммуникации была очевидна и до пандемии, к этому в последнее время неоднократно призывали в своих выступлениях и посланиях Римские Понтифики. К сожалению, я не могу считать себя лидером в данной сфере. Я собой в этом отношении недоволен. Но, справедливости ради, надо сказать, что здесь очень многое зависит от склонностей человека. Есть люди, которые прекрасно чувствуют себя на публике, любят «общаться с массами». Есть и такие, кто готов всё свое время отдавать общению в интернете. А для меня общаться в Skype или Zoom очень непросто: общаясь, я привык видеть глаза человека, ощущать его живую реакцию, а в интернете перед тобой не человек, а только картинка человека. Впрочем, здесь можно провести некоторую аналогию с использованием телефона. В мое детство и юность в Караганде у нас дома никогда не было телефона, и у соседей и знакомых его не было. Но в Литве пришлось постоянно иметь дело с телефоном. И мне было очень странно: как это – говорить с одним только голосом в трубке, не видя перед собой человека?! Разумеется, я пользовался телефоном и в Литве, и когда был настоятелем в Актюбинске и Марксе, но не скажу, чтобы это доставляло мне большое удовольствие. Вот так и с общением по интернету… Но, хоть я и не слишком люблю это использовать сам, мне радостно, когда другие служители Церкви, священники, епископы, эффективно и с пользой умеют пользоваться современными средствами коммуникации. На самом деле технический прогресс неоспорим, и Церковь не может и не должна оставаться от него в стороне: необходимо использовать и внедрять самые передовые средства и методы. Я же помню, как проходили различные согласования и принимались решения еще лет тридцать назад: шел обмен письменной корреспонденцией между разными странами, который мог продолжаться целыми месяцами. А теперь на это уходят дни или даже часы и минуты, а деловые письма нужны только для «подстраховки». К примеру, я не далее, как в прошлую пятницу, сделал запрос по одному священнику, который хотел бы служить в нашей епархии, потом было два выходных, а сегодня, в понедельник, я уже имею исчерпывающий ответ. Пандемия просто в очередной раз продемонстрировала всю мощь современных технологий, показала, как многое можно с их помощью сделать. Но никакие, даже самые лучшие технологии не заменят личные контакты и личные встречи!

— Средства массовой коммуникации, включая их оффлайн и онлайн формы, вообще играют ныне ни с чем несравнимую роль. По Вашей инициативе в Преображенской епархии была учреждена и ныне существует «Сибирская католическая газета». Как к Вам пришло решение об учреждении этого медиа? Оно было спонтанным? Или, напротив, его истоков следует искать гораздо раньше, когда Вы еще не были епископом?

— Конечно же, это было не спонтанно. Я же учился в советской школе, а там уже в четвертом классе на примере Ленина учили, что первым делом революция должна «захватить почту, телеграф и телефон» (улыбается). Если у нас не будет хотя бы маленькой газеты, то как о Церкви, о нашей вере, о самом нашем существовании узнают люди? Попытки наладить дело церковной печати предпринимались в СССР еще до появления канонических структур 13 апреля 1991 г. Правда, тогда в большинстве случаев это делалось очень примитивным способом. Но со временем наши возможности расширялись. Появление «Сибирской католической газеты» стало плодом Первой пастырской конференции, прошедшей осенью 1994 г. Издание стало регулярно выходить, начиная с 1995 г., а первым его редактором стал нынешний архиепископ-митрополит Павел Пецци. Тогда он был молодым священником, служившим в нашей Апостольской администратуре. Я написал предисловие к первому номеру СКГ, где обозначил основные цели издания. Основной в их ряду было создание площадки для общения между католиками, рассеянными по огромным пространствам Сибири и Дальнего Востока. Ведь тогда вопрос общения стоял очень остро. Даже телефонная связь была не везде, я сам, уже будучи епископом, прожил год или полтора без телефона. О сотовой связи, как теперь, речи тогда и вовсе не шло. Существовала спутниковая связь, но за очень большие деньги. Мы обсуждали проблему связи с опытными миссионерами, и был момент, когда мы были на грани покупки спутниковой связи. Газета, разумеется, не могла заменить собой телефон, но свою роль она всё же исполнила: ее получали все наши священники и монашествующие, все приходы… Такова предыстория нашей СКГ.

— Из нашего разговора становится понятной Ваша любовь к книгам, к чтению. Но, следуя тенденциям эпохи, работа информационного органа Преображенской епархии в настоящее время по большей части разворачивается в интернете, в соцсетях. Однако и печатный формат СКГ пока еще сохраняется. По Вашему мнению, нужен ли он в будущем? Останется ли он в дальнейшем? Или же он, увы, доживает свои последние дни?

— Я действительно имею огромную слабость к книгам. Еще попав в Литву в первой половине 70-х, я мечтал о том, чтобы перевести на русский доступные там книги на немецком и литовском языке. Например, мне довелось прочитать на немецком языке доступную в Литве книгу «Власть и тайна иезуитов» Мюллера. Эта книга была написана очень легким языком и почти в приключенческом жанре. Вот я и думал: как прекрасно было бы перевести ее на понятный всем в нашей стране русский язык и как можно шире распространять! Мне кажется, она и сегодня была бы интересна, однако ее до сих пор так и не перевели. Один мой хороший знакомый, недавно почивший граф из Южного Тироля, в юности учился в иезуитской школе, и там они читали эту книгу. Он был весьма удивлен, что, оказывается, и мне она была хорошо известна, и очень обрадовался этому факту.

Но книги и печатная версия нашего издания – это, конечно же, не одно и то же. Будет ли существовать СКГ в печатном формате в последующие годы или нет – это покажет сама жизнь. Я смею предположить, что для молодых поколений католиков она уже не так интересна. Молодые люди теперь смотрят в свои смартфоны и живут в сети. Наверное, печатная СКГ сохраняет свою значимость для старшего поколения наших верных и для того небольшого круга лиц, которые всегда будут предпочитать печатное слово информации электронному. Такие люди есть, а потому на сегодняшний день я не вижу причин, чтобы закрывать СКГ в ее печатном формате.

— Сохранилась фотография, на который Вы на аудиенции у Папы Бенедикта XVI в ходе визита ad limina вручаете ему номер нашей «Сибирской католической газеты». Как отреагировал Папа на такой «подарок»? Судя по фото, он берет его почти трепетно…

— Я полагаю, что Святейший Отец прекрасно знал, какая ситуация была у нас до 1991 года. И сам факт наличия у Католической Церкви в России печатного издания свидетельствовал о том, насколько сильно изменились времена. Помню, каким потрясением для меня было в 70-х, когда один литовский священник дал мне почитать несколько старых номеров католической газеты «День Господень», легально издававшейся в ГДР. Католики в СССР не могли ни о чем таком даже мечтать – не могли даже в Литве, не говоря уже о России или Казахстане. Я был в полном восторге и показывал номера издания дома: «Смотрите, это же настоящая газета – как ‘Правда’, как ‘Известия’, только католическая…». Наверное, и Папа Бенедикт XVI отдавал себе отчет, что значит для католиков в бывшем Советском Союзе иметь свою газету!

— Мы поговорили о многих знаменательных событиях, которые за 30 лет этого чудесного церковного возрождения происходили как в жизни вверенной Вашему пастырскому попечению епархии, так и в Вашей личной жизни. Поговорили о Ваших встречах с выдающимися и известными людьми. Но все ли планы удалось реализовать? А сегодня у Вас, как у епископа, остаются еще какие-то важные, ждущие своей реализации планы?

— Все планы, прошлые, настоящие и будущие, проистекают из самого главного, основополагающего события, произошедшего 13 апреля 1991 г., проистекают из того Папского документа. К начинаниям сегодняшнего дня следует отнести наши попытки наладить у себя, по призыву Папы Франциска, синодальные процессы. В Риме Синоды епископов собираются последние десятилетия регулярно, и нам, российским епископам, доводилось в них участвовать. Однако не просто участвовать в Синоде, а организовать его самим – это всё-таки разные вещи. Возможно, тот яркий эмоциональный опыт организации Первой пастырской конференции, о которой я уже рассказывал, нам в этом деле поможет.

К сожалению, нереализованных планов было не так уж и мало, и секрета из них никто не делает. Пожалуй, самый большой из несостоявшихся проектов – это «Повторение уроков Второго Ватиканского Собора». Это мероприятие должно было проходить с 2012 по 2015 гг. в честь 50-летия Второго Ватиканского Собора (1962 – 1965). Это начинание было задумано нами широко, а его идея была вдохновлена тем обстоятельством, что, будучи в 60-х годах отрезанными от католического мира, наши католики так по существу ничего и не узнали о том эпохальном событии, каким стал для Церкви тот Собор. Правда, замечу, что какие-то сведения к нам всё-таки проникали. Помню, как в моем детстве что-то о Соборе рассказывала моя мама, а она, вероятно, слышала об этом от кого-то из священников. Но здесь нужно учитывать, что Караганда была на особом положении – это был такой своеобразный центр «советского католичества»: с начала 50-х там всегда были священники, была большая община, была возможность регулярно посещать Святую Мессу и общую молитву, приступать к Таинствам… А какие там были личности! Блаженный отец Владислав Буковинский, блаженный отец Алексей Зарицкий, Слуги Божии епископ Александр Хира и сестра Гертруда Детцель, чьи беатификационные процессы ныне продолжаются… Неофициальная связь со Вселенской Церковью у священников почти наверняка существовала. Да и мы, миряне, слушали «западные голоса»: Голос Америки, Немецкую волну, Радио Ватикан… Их беспощадно глушили, но, проявляя терпение и настойчивость, если было невозможно услышать одну станцию, иногда удавалось «поймать» другую. Моя мама была простой женщиной, но основную идею Собора (а я смог убедиться в этом спустя много лет) она восприняла правильно: времена изменились; Церкви, чтобы исполнить порученную ей Христом миссию евангелизации, необходимо действовать иначе, чем прежде, а в этой связи очень сильно возрастает роль мирян. Миряне примером своей жизни, а где потребуется и словом, должны проповедовать Христа своему окружению по месту жительства, учебы и работы. Так вот цель планируемого нами мероприятия по «повторению уроков» была как раз эта – активизировать на наших приходах мирян. Мы сделали попытку, но дело так, как мы хотели, не пошло. Не все не только среди верных, но и среди духовенства по-настоящему прониклись этой идеей. Что ж, будем пробовать снова… Патриархальные времена закончились, ныне в жизни Церкви и ее миссии должна активно участвовать вся община, а верным нужно помочь осознать это. Те же цели преследует и тот синодальный процесс, о котором я упомянул раньше.

Основной проблемой здесь может стать формирование прослойки так называемых «традиционных католиков» в плохом смысле этого слова. Они регулярно и вовремя приходят на Мессу (в крайнем случае, опоздают на три минуты), но поговорить с ними после Мессы я уже не успеваю: их уже нет в храме, ведь они исполнили свой долг, побывали на Мессе, сделали пожертвование, а больше им ничего не надо! Но в этом случае отсутствует самое главное – живая христианская община. Созидание такой общины – это и есть тот план, который пока еще ожидает своей полной реализации.

— Мы завершаем наш обстоятельный разговор. Что бы Вы, Владыка, хотели пожелать в контексте празднуемых нами юбилеев, всем читателям «Сибирской католической газеты», вообще всем, кто прочитает это Ваше интервью?

— Это пожелание я только что сформулировал. Мартин Лютер Кинг говорил: «Есть у меня мечта…». Моя мечта – Живая Церковь. Мое пожелание тем, кто это читает, – стать живой христианской общиной. Об этом можно говорить еще несколько часов, а можно и поставить точку.

— Давайте поставим точку. Спасибо, Вам, Владыка, за состоявшуюся беседу.

 

Беседовали Владимир Дегтярев и Александр Эльмусов