Архиепископ Сигитас Тамкявичюс: «Моими главными помощниками были вера и молитва»
Одним из почетных гостей на праздновании 25-летнего юбилея епископства Владыки Иосифа Верта 19 июня 2016 г. был митрополит Каунасский на покое, архиепископ Сигитас Тамкявичюс, который также отмечает 25-летие своей хиротонии в этом году. Владыка Сигитас совершает длительную поездку по Сибири, в начале которой побывал на торжествах в Новосибирске, посетил некоторые другие приходы и населенные пункты нашей епархии. В один из этих дней он нашел время, чтобы ответить на несколько вопросов нашего корреспондента…
Ваше Высокопреосвященство, Вы были активным участником правозащитного движения в 80-е годы, широко известным как в нашей стране, так и за рубежом. Как Вы пришли к этой деятельности? И с чего начинался Ваш путь священника вообще?
Я – из католической верующей семьи. Маму можно назвать глубоко верующей. Я с детских лет был министрантом в храме. В нашей епархии скрывался от ареста и проживал на нелегальном положении один священник-салезианин, настоятель провинции этого Ордена в Литве. Я навещал его, и его пример произвел на меня очень глубокое впечатление, побудил меня искать более глубокого понимания.
Будучи учеником средней школы, я много читал, в том числе и атеистической литературы, которую тогда в изобилии выпускали. Возникли определенные сомнения, вопросы. В поисках ответа на них мне удалось воспользоваться книгами из большой библиотеки моего приходского настоятеля. Чтение этих книг помогло мне сделать окончательный выбор, и сразу же после окончания 11-го класса я поступил в духовную семинарию. С 1953-го года воспитанников духовной семинарии стали призывать в армию. Меня призвали в армию, в стройбат, после двух с половиной лет обучения в семинарии. В армии я угодил в такую среду, которой я в своей жизни никогда прежде не видел. Среда была весьма неблагоприятной для жизни в вере, но и там у меня было несколько религиозных книг. Кроме того, нас, семинаристов, в одной и той же части было пятеро, и мы старались держаться вместе, общались, поддерживали друг друга. По возвращении из армии в 1960 г. я продолжил обучение в семинарии.
Тогда сотрудники КГБ начали активную кампанию по вербовке семинаристов, и делали это очень настойчиво. Во время каникул вызывали под каким-нибудь предлогом в военкомат или паспортный стол и предлагали «дружить» и «сотрудничать». Обещали помощь в получении разрешения на учебу заграницей, в направлении на хороший приход и т.д. Я понимал, что идти на прямой конфликт с ними нельзя и, наверное, Святой Дух подсказал мне, что говорить. Я заявил, что органически неспособен врать, а потому, вернувшись домой, непременно расскажу обо всём произошедшем своим родственникам и настоятелю. И это помогло! Ведь им главное – чтобы контакты сохранялись в тайне, а тут такой бесполезный, не умеющий держать язык за зубами, наивный парень! В общем, удалось разойтись без конфликта.
В 1962 г., по окончании семинарии, я получил священническое рукоположение. Двенадцать лет прослужил викарием в разных приходах.
Каким же образом Вы пришли к правозащитной деятельности?
Будучи викарием, я столкнулся с такой проблемой, как запрет обучения религиозным истинам детей. Как готовить детей из верующих семей к Первой Исповеди, Первому Причастию? Мы, священники, могли только принимать у них экзамены. И то, только у одного ребенка, максимум двух. А если детей трое, так это уже группа, а за группу полагался один год исправительных работ.
Викариев обычно назначают в большие приходы, где за год к принятию первых церковных Таинств готовится более ста или даже несколько сотен мальчишек и девчонок. В конце концов я, не взирая ни на что, начал заниматься с группой. Меня многократно вызывали к уполномоченному по делам религий, ругали как за работу с детьми, так и за проповеди, в которых я затрагивал некоторые актуальные моменты жизни верующих в советском обществе.
В то время вообще было резко усилено давление на Церковь. Так на всю Литву в семинарию разрешали принимать лишь пятерых новых воспитанников в год. Это при том, что в год умирало в среднем 25-30 священников. Цель была понятна: постепенно уменьшить количество духовенства, тогда и религиозных практик будет меньше.
И мы, несколько молодых священников, собравшись, постановили, что надо что-то делать. И решили выступить с заявлением и попросить принимать в семинарию всех желающих. Мне удалось собрать более шестидесяти подписей. Эта акция произвела эффект разорвавшейся бомбы. Я был и у уполномоченного, и на допросе в КГБ, а кончилось всё отнятием у меня священнической регистрации. Я был вынужден искать светскую работу, трудился на металлообрабатывающем предприятии, потом в системе мелиорации. И именно в это время, летом 1968 г., я тайно вступил в Орден иезуитов, начал в нем свой новициат. «Тайно», потому что все монашеские ордена в Советской Литве были запрещены. Те, что были, находились на подпольном положении.
Позже священническую регистрацию мне вернули и в 1972 г. я начал выпускать подпольное издание: «Хроника Католической Церкви Литвы». Там рассказывалось о фактах дискриминации верующих, часто вопреки даже имеющемуся советскому законодательству. Очередные номера издания подготавливались на пишущей машинке, тираж был небольшим. Я стремился к тому, чтобы эти факты стали известны мировой общественности, поэтому номера нашей «Хроники» нужно было передавать на Запад. Я делал это через наших друзей-правозащитников в Москве, которые передавали «Хронику» своим знакомым – аккредитованным в Москве западным журналистам. На Западе номера «Хроники» переводили на все основные европейские языки. Потом содержащаяся в них информация попадала обратно к нам через разные «голоса»: «Радио Ватикана», «Голос Америки», «Свобода»… Разумеется, для властей я и мои единомышленники были врагами: ведь то, что они стремились делать тайно, становилось явным.
Как Вы полагаете, Ваша деятельность помогала Церкви в Литве, способствовала улучшению ее положения?
Полагаю, что да. Власти были вынуждены действовать по отношению к Церкви и верующим осторожнее. И прием в семинарию был увеличен: сначала десять новых учащихся в год, потом пятнадцать…
Как в дальнейшем развивалась Ваша деятельность?
В 1978 г. группа из пяти священников, в которую входил и я, учредила «Комитет защиты прав верующих». Дело в том, что материалы «Хроники» были анонимными, а потому часто приходилось слышать обвинения, будто в них дается ложная или непроверенная информация . Теперь мы объявили свои имена и, значит, взяли на себя персональную ответственность за всё, что делаем, пишем или говорим. От имени Комитета мы начали выпускать документы, которые рассылали во все стороны, включая и Брежнева, и членов Политбюро в Москве. В документах содержался анализ конкретных фактов, законодательных актов и положений. Документы подписывались всеми нами.
И эта Ваша деятельность закончилась арестом?
Да. Разумеется, КГБ работало, следило, накапливало материал. Сначала нас вызвали и предупредили, что нам грозит 68-я статья УК Литовской ССР, где речь шла о наказании за антисоветскую деятельность (агитация и пропаганда с намерением подорвать советскую власть). Мы же продолжали заниматься своим делом. Они терпели нас довольно долго: пять лет. Но в 1982 г., после прихода к власти Юрия Андропова, было принято решение о ликвидации правозащитного движения как такового. Мы слышали об арестах правозащитников в Москве. Арестовали и наших друзей из Христианского комитета: о. Глеба Якунина, Льва Регельсона, Виктора Капитанчука… Нам оставалось лишь дожидаться своей очереди.
Эта очередь пришла в январе 1983 г., когда арестовали моего друга, священника Альфонсаса Сваринскаса. Я сначала проходил как свидетель. Но арестованные в Москве мои знакомые рассказали на допросах кое-что «лишнее». В приговоре Сваринскасу было сказано, что настоятель Кибартайского прихода Тамкявичюс тоже занимался антисоветской агитацией и пропагандой, и я был взят под стражу прямо в зале суда. Меня отвезли в тюрьму КГБ в Вильнюсе, где полгода, не спеша, готовили процесс. Его материалы составили 23 тома. Там я нашел много интересного про себя: и «Хронику», изданную на Западе, и многочисленные западные публикации, основанные на ее материалах. Верховный Суд Литвы дал мне 10 лет: 6 лет строгого режима и 4 года ссылки.
Где и как Вы отбывали наказание?
Меня отправили на Урал, где существовало три «политических» зоны: 35-я, 36-я и 37-я. Я попал в 37-ю. Спустя три года меня возили в Литву, опять допрашивали, предлагали писать прошение о помиловании. Я отказался. Тогда меня отправили в Мордовию. Там приезжали из прокуратуры республики, снова уговаривали просить о помиловании, а я опять отказался.
В конце 1987 г. всех «политических», которые написали прошение о помиловании, освободили, а всех остальных поместили в 35-ю «уральскую» зону. В ней я и закончил свой срок. Амнистия, объявленная в 1987 г. в связи с 70-ой годовщиной Октябрьской революции, впервые за всю историю распространялась и на «политических». Мне сократили срок наполовину. Мне оставалось 11 месяцев лагеря и 2 года ссылки.
В мае 1988 г. мой срок заключения закончился и меня взяли на этап, в ссылку. Куда везут, не говорили. Проехали Омск, приехали на станцию Тайга. Потом – в Томск, и там начальница местной тюрьмы сообщила, что я буду находиться у них, пока не начнется сезон судоходства, после чего меня отправят в один из отдаленных пунктов Томской области. Но на деле получилось иначе. Меня в самом скором времени отвезли «воронком» в районный центр Кривошеино, где сообщили, что местом моей ссылки будет деревня Старосайнаково на берегу реки Шегарки. Выдали постельное белье, ведро, ложку, 20 рублей аванса и сообщили, что отныне я буду ночным сторожем стада бычков. Но поскольку в лагере я нажил себе грыжу, то мне потребовалась операция, после которой мне временно было запрещено заниматься тяжелым физическим трудом. Тогда комендант разрешил мне ехать в райцентр и искать там работу и жилье самостоятельно.
В Кривошеино я нашел жилье у одной бабушки-католички, Веры Готтфрид, из числа ссыльных поволжских немцев. Устроился на работу почтальоном, но спустя три дня директор почты сообщил мне, что ему приказали меня уволить. Тогда я стал работать на фабрике, изготавливающей хоккейные клюшки. Той фабрики давно уже нет, как я убедился, посетив Кривошеино в этот мой приезд в Сибирь.
28 октября 1988 г. комендант выдал мне справку и объявил о моем освобождении. 2 ноября я уже служил Мессу в католическом молитвенном доме в Томске (храм тогда еще не возвратили верующим). Потом самолетом из Томска в Москву, а оттуда – поездом в Литву. На вокзале в Вильнюсе меня встречали друзья и верующие. Мне вручили литовский флаг. Для меня это была большая награда.
Удавалось ли Вам в местах заключения хотя бы в какой-то мере исполнять пастырское служение? Делать то, что должен делать священник?
Ежедневную Мессу я служил практически всегда, но открыто делать это не было возможности. Хотя какой-то круг лиц об этом знал. Нужно сказать, что верующих, а тем более католиков, в тех местах было очень немного. В «политических» лагерях находились очень разные люди. Были коллаборанты еще со времен Второй мировой войны. А молодежь – это главным образом люди, взятые за нелегальный переход границы. Большинство из них были очень далеки от Бога. Но, тем не менее, приходилось мне там и катехизировать, и крестить.
В тюрьме КГБ была разрешена ежемесячная посылка в 5 кг. Там, среди прочих пищевых продуктов, передавался изюм, и я сам делал из него вино для Мессы. Вино я хранил в полиэтиленовых пакетах, и во время периодических обысков их не изымали.
И как относился сокамерник к служению Вами Мессы?
Я отдавал себе отчет в том, что сокамерник, скорее всего, приставлен подсматривать за мной. Я добровольно отдавал ему лучшую койку, а когда он шел спать после обеда?отправлял Мессу.
У Вас были религиозные книги?
Следователь КГБ спросил, что я хочу, чтобы мне передали. Я попросил Новый Завет, Молитвенник и Розарий. Новый Завет и Молитвенник передали, а вот Розарий – нет. Сказали, что, поскольку там есть металлические компоненты, по уставу это запрещено. «Но Вы можете сделать себе Розарий из хлеба», — добавил следователь.
Что Вас поддерживало на избранном тернистом пути? Могли ли Вы рассчитывать, что Советский Союз рухнет так скоро?
Разумеется, нет. Если мы и допускали, что это когда-то произойдет, то только в каком-то отдаленном будущем. Замечать, что что-то необычное происходит, я начал лишь к концу 1987 г., когда находился в Мордовии. По фундаменту империи пошли заметные трещины.
А поддерживали меня, прежде всего, вера и молитва. Мои друзья по заключению не раз говорили мне: «Тебе хорошо, ты – верующий!» Наверное, так оно и есть. Я видел, как им трудно, как любая мелочь могла вывести их из себя. Меня же вывести из себя не так-то просто.
Но ведь далеко не все священники становились правозащитниками подобно Вам. Почему же Вы избрали этот нелегкий путь?
Были некоторые причины. Например то, что молодые священники – это идеалисты. У нас сложилась сплоченная группа, примерно из двадцати священников. Мы регулярно встречались то у того, то у другого, обсуждали текущие проблемы, оказывали друг другу поддержку. И эта взаимная поддержка дорогого стоила! Всё это принесло свои плоды. Сложилось стойкое убеждение, что нужно сопротивляться.
Вот, например, один мой друг, священник Иозас Здебскис, у которого тоже отобрали регистрацию. Ему дали год заключения за обучение детей. Родственники решили нанять ему адвоката. А он отказался от адвоката и вызвался защищать себя сам. «Приговор мне пойдет на пользу Церкви», — сказал он. Свою речь на суде он построил как комментарий к словам апостола Петра из Книги Деяний, когда тот предстал перед судом синедриона: «Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам».
И мы, поддерживая друг друга, следовали своим путем в убеждении, что не следует ждать милостей от Советской власти и что если она и «отпустит гайки», то только потому, что ее принудят к этому.
А как литовский клир в целом относился к вашей деятельности?
По-разному. Собственно говоря, в этом отношении можно выделить три группы. Были такие, кто не поддерживал нас (вероятно, из числа тех, «завербованных»). Было меньшинство, поддерживающее нас активно. И было большинство, оказывавшее нам молчаливую поддержку. В личных разговорах многие признавались, что одобряют нашу деятельность и разделяют наши взгляды, но не имеют достаточно мужества, чтобы делать это открыто. Иногда они и деньги давали на те или иные наши инициативы.
Один только пример. Был документ нашего «Комитета защиты прав верующих», в котором давался критический анализ нового законодательства о культах. Под этим документом поставили свои подписи 500 священников из общего числа 800 священников, служащих в Литве. Это был знак очень большой поддержки и, конечно же, это нас окрыляло. Мы не смогли бы работать, если бы не ощущали такой поддержки.
В этом году Вы, Ваше Высокопреосвященство, так же как и наш Владыка, отмечаете 25-летний юбилей своего епископства. Мы от всего сердца поздравляем Вас с этой великой датой. Скажите, назначение Вас, вчерашнего священника-диссидента, епископом стало для Вас неожиданностью? Где и как застало Вас это известие?
Конечно, было неожиданно. По возвращении из мест заключения я полгода был настоятелем в своем прежнем приходе в Кибартае на границе с Калининградской областью. Потом решением Конференции епископов Литвы стал духовным отцом, а затем и ректором Каунасской духовной семинарии. В начале мая 1991 г. только что вернувшийся из Рима кардинал Винсентас Сладкявичюс, вызвав меня, сообщил, что Папа намеревается назначить меня епископом. Я ответил, что, как иезуит, должен иметь согласие руководства моего Ордена. Разумеется, провинциальный настоятель такое разрешение дал, и уже 19 мая состоялась моя хиротония. Затем я на протяжении пяти лет был викарным епископом у кардинала Сладкявичюса. С кардиналом мы были знакомыми со времён моей учебы в семинарии. Он тогда был ее префектом. Позднее, когда он стал епископом, власти запретили ему исполнять архипастырские обязанности и удерживали его в ссылке на севере Литвы, где я его время от времени навещал. Наверняка, это именно он предложил мою кандидатуру Папе.
Позднее Вы на протяжении 19-ти лет самостоятельно возглавляли крупнейшую в Литве Каунасскую митрополию. Расскажите об этом служении.
После обретения Литвой независимости всю церковную инфраструктуру пришлось отстраивать практически с нуля. Например, когда я только стал епископом, весь штат курии состоял из канцлера (им был священник), секретарши и водителя. Были еще мы с кардиналом и один очень пожилой епископ. Он преподавал в семинарии латинский язык и возглавлял куриальный секретариат. Между тем, свою работу начал «Каритас», власти разрешили преподавать религию в школах, но для этого нужно было подготовить учителей. Таких учителей не было вовсе, первое время эти обязанности исполняли семинаристы, а потом была налажена регулярная подготовка преподавателей. В нашей епархии, как и в других епархиях, начали работать центры семьи, евангелизационные, молодежные центры. Появился информационный центр, появилось католическое телевидение… Кардинал доверил мне заниматься всеми этими делами, поскольку сам был уже в преклонном возрасте.
Иногда возникали проблемы с властями. В условиях демократии важные посты занимали представители разных партий. С одними было работать легче, с другими труднее. Но, в общем и целом, голос Католической Церкви имел и имеет немалый вес в общественной жизни Литвы, хотя, как и во всей Европе, прогрессирует и секуляризация. В дальнейшем, когда я возглавил Каунасскую архиепархию и стал председателем Конференции епископов Литвы, мне часто приходилось самому брать слово в публичных дискуссиях, чтобы защитить семейные ценности, право человека на жизнь от зачатия до естественной смерти, донести до общества позицию Церкви в этих вопросах.
И какие главные вызовы стоят перед Католической Церковью в Литве сегодня?
Самый главный вызов – конечно, секуляризация. Есть еще и специфический для нашей страны вызов: выезд значительной части активного населения на работу в другие страны Европы. Это очень серьезная проблема, способов решения которой пока не видно. Здесь перед нами издержки пребывания нашей страны в Европейском Союзе, с которым, безусловно, связано и много плюсов. Конечно же, пагубное влияние на детей и молодежь оказывают интернет и телевидение.
С другой стороны, существуют и многие преимущества по сравнению с советской эпохой. До 50% школьников посещают уроки религии, есть сознательная католическая молодежь, которой просто не было в советское время. Ведь в советское время человека на пути веры могла поддержать только семья, если она верующая, а сейчас мы имеем множество церковных организаций, которые способны оказать такую поддержку, имеем развитую и многообразную приходскую жизнь. Разве в советское время можно было мечтать о реколлекциях для молодежи, о «Каникулах с Богом», приходских инициативах и многом-многом другом? Сегодня всякий человек, если только у него есть желание, имеет все возможности, чтобы углублять свою веру.
Который раз Вы приезжаете к нам в Сибирь добровольно, а не в качестве ссыльного?
Второй. Первый раз был на Конгрессе памяти мучеников XX века в юбилейном 2000 году. Но такая длительная поездка, как теперь, – первая.
Что Вы уже посетили, что намереваетесь посетить? И какова цель этой Вашей поездки?
Пока посетил только Новосибирск, Томск и место моей ссылки в Кривошеино. А цель – изучить положение литовцев, всё еще остающихся на сибирских просторах, узнать об их духовных и прочих потребностях. Такое задание дала мне Конференция епископов Литвы. В тех населенных пунктах, которые я уже посетил, литовцев очень мало и они не имеют своих организаций. Кто-то лишь имеет литовские корни, но ощущает себя, скорее, россиянином. В тех городах, которые я еще намереваюсь посетить – в Красноярске, Иркутске, Улан-Удэ – литовцев побольше и они имеют свои национально-культурные общества.
Литовские священники могут окормлять своих земляков на территории России?
Полагаю, сейчас в этом нет необходимости. Когда-то литовские священники, отбыв заключение и ссылку, оставались в тех же местах, чтобы нести духовную помощь католикам всех национальностей, у которых не было ни пастырей, ни мест молитвы, ни духовной литературы. Но сейчас практически везде есть приходы, действующие храмы. Всякий, кто на самом деле имеет такое желание, имеет возможность исповедовать свою веру.
И какой Вы видите жизнь Католической Церкви в России?
В чем-то можно даже позавидовать. Например тому, что приходы здесь – настоящие христианские общины, духовная семья, где люди лично знают и поддерживают друг друга.
Что бы Вы хотели пожелать российским католикам?
Я думаю, что в современном мире нельзя быть «слегка верующим», «наполовину верующим». Верующий должен быть таким на все сто процентов. Того, у кого нет глубокой личной веры, секуляризованная среда переварит без остатка. Я желаю верующим Сибири быть глубоко верующими и жить в согласии со своей верой. А всё остальное приложится.
Спасибо, Владыка! И еще раз поздравляем Вас с юбилеем!
