Франтишек Миклошко: «Это чудо, что мы еще живы»

История Словакии, словацкой части Чехословакии во второй половине двадцатого века, да и нынешние перипетии в судьбе этой маленькой центральноевропейской страны, смею утверждать, практически terra incognita для русского читателя. Нечасто у нас появляется и возможность посмотреть на европейских католиков глазами самих европейских католиков. В недолгом, по сути, полуавтобиографическом интервью, которое в апреле этого года словацкий депутат и двукратный кандидат в президенты страны дал русской гостье, пунктиром обозначены многие важнейшие темы, волновавшие и волнующие католическую интеллигенцию Словакии, а также довольно-таки полно очерчена история католического диссидентского движения вплоть до 1989 года и названы основные представители либеральной оппозиции. Как и в других европейских странах советского блока, именно диссент в значительной степени создал и воспитал современную словацкую политическую и интеллектуальную элиту. Может быть, именно живая форма устного рассказа лучше всего подходит, чтобы заполнить пробелы в наших познаниях об истории маленькой страны, которая, как становится ясно из разговора, никогда не забывала о России и всегда верила в ее историческое предназначение.

Не хотелось бы чрезмерно «утяжелять» текст комментариями; в качестве введения припомним только основные вехи послевоенной истории Чехословакии. В 1946 в свободных выборах коммунисты получили 38 % голосов (43 % – в Чехии, 34 % — в Моравии, 30 % — в Словакии); в 1948 в стране произошел государственный переворот, воцарилась власть одной партии, и пришли страшные годы сталинизма. После «оттепели» середины 60-х и Пражской весны 1968-го вместе с войсками стран Варшавского договора пришла «нормализация», один из самых жестких режимов этого периода в странах Восточного блока. Многие знают о чешских диссидентах из группы вокруг «Хартии-77» (к которым принадлежал Вацлав Гавел, а также упомянутые в разговоре Вацлав Малы, Вацлав Бенда, Иржина Шиклова, Людвик Вацулик), но немногие отдают себе отчет, что это было лишь одно из проявлений протеста против режима в Чехословакии. В Словакии с этой группой поддерживали контакт некоторые братиславские интеллектуалы, в основном – бывшие коммунисты Милан Шимечка, Доминик Татарка, Мирослав Кусы, Йозеф Яблоницкий. В основном же в Словакии роль оппозиции выполняла так называемая «тайная церковь» — небольшие группы людей украдкой собирались на квартирах, ездили вместе на отдых в горы и леса, чтобы говорить о вере и Боге, и нередко с ними были священники, рукоположенные тайно, или же те, кому власть не позволила по причине неблагонадежности работать на приходе, или же те, кто пока еще работал, но за такого рода встречи с паствой вне стен церкви мог лишиться возможности проповедовать с кафедры. Яркие фигуры тайной церкви, о которых пойдет речь в интервью – Ян Хризостом кардинал Корец, SJ, тайно рукоположенный в 1951 году в епископы; врач Сильвестр Крчмери и о.Владимир Юкл, уже во время войны – члены тайного католического кружка, созданного хорватским иезуитом Томиславом Поглайеном-Колаковичем, мечтавшим встретиться со Сталиным и вернуть СССР ко Христу; в том же 1951 году Крчмери и Юкл оказались в тюрьме за свою религиозную деятельность и, пройдя через пытки и жесточайшие условия содержания, вышли на свободу в 1965 году. Следующие десятилетия они посвятили созиданию одной из наиболее разветвленных структур тайной Церкви в Словакии. Пожалуй, самая известная акция протеста, организованная словаками и вдохновленная словацкой эмиграцией – «демонстрация со свечами» 25 марта 1988 года, когда в окрестностях площади Гвездослава собралось почти десять тысяч человек; в знак молчаливой солидарности с требованием религиозных свобод они полчаса держали зажженные свечи, сопротивляясь разнузданному натиску милиции и сотрудников госбезопасности. Одним из организаторов этой демонстрации, как и многих других акций, был адвокат Ян Чарногурский, еще раньше лишившийся возможности работать по специальности за защиту диссидентов. Надо, впрочем, сказать, что едва ли и эта акция, и ряд других имели бы такой успех, если бы не зарубежные радиостанции «Свободная Европа» и «Голос Америки», и лично – священник-салезианец Антон Глинка, бежавший из Чехословакии в 1951 году, активно сотрудничавший с обеими этими станциями, а также глава Словацкой католической миссии в Вене о. Станислав Ксавер Чик, CCG. а также глава Словацкой католической миссии в Вене о. водилшение могло вести к лишению свободы до года. этими станциями.

Но была в Словакии, конечно, и «светская» молодежь, не желавшая признавать ни партийных, ни церковных правил – хиппи, или «художественный андеграунд», как вежливо характеризует их Ф. Миклошко. В восьмидесятые годы часть этих людей занялась охраной окружающей среды и братиславских достопримечательностей – местные партийные деятели готовы были уничтожить и историю собственного города. Лидером экологов стал Ян Будай; он же впоследствии возглавил и «нежную революцию» 1989 года в Словакии.

Какое же место во всем этом занимал рассказчик? Довольно-таки значимое, как будет понятно и из интервью. Франтишек Миклошко родился в 1947 году, по образованию математик, тринадцать лет проработал в Институте технической кибернетики. До 1989 года – известный диссидент, активный деятель тайной Католической Церкви в Словакии. Автор книг «Вы не сможете одолеть их. Из истории Католической Церкви в Словакии в 1943-89 годах» (Nebudete ich môcť rozvrátiť. Z osudov katolíckej cirkvi na Slovensku v rokoch 1943-89, 1991) и «Время встреч» (Čas stretnutí, 1996). В 1989 был членом Координационного совета движения «Общество против насилия» – словацкого аналога Гражданского форума в Праге; в 1990-92 годах – председатель парламента Словакии. Единственный человек, пробывший словацким депутатом бессменно двадцать лет – с 1990 по 2010 год. В 2004 и 2009 годах – кандидат в президенты Словацкой республики. В 1992-2006 годах – член Христианско-демократического движения; в 2006 году основал собственную партию – «Консервативные демократы Словакии»; в парламентских выборах 2010 года партия не участвовала. Впрочем, деятельность Франтишека Миклошко и в последние годы далеко не исчерпывается политикой – но об этом расскажет он сам.

— Расскажите, пожалуйста, как Вы пришли к вере? Вы из традиционно католической семьи?

— Да. Я из традиционно католической семьи, мои родители были искренне и глубоко верующие люди. Оба они имели высшее образование, мать преподавала французский и словацкий языки. Отец был юрист, преподавал здесь, в Братиславе, в Торговой академии. Кроме того, моя мать, как специалистка по французскому и словацкому, еще до моего рождения помогала издавать религиозную литературу в Нитре – я из Нитры. И в этой среде потом, в среде вербистов, это Общество Божьего слова, это орден, который уходит на миссии – в Нитре, на Кальварии (Кальвария — один из холмов, на которых расположен словацкий город Нитра — прим. Е.Г.), я вырос, и думаю, что в первую очередь благодаря матери у меня всю жизнь – не только в детстве, а всю жизнь – не было никаких трудностей с верой. Наша вера была радостная, наша вера заключалась в глубоко радостном переживании церковного года, все праздники мы переживали очень живо – так что я, говоря откровенно, никогда в жизни не испытывал потребности интеллектуально обосновывать свою веру, я нес ее как радостную весть. Кроме того, нужно сказать, что я родился в 1947, и все мое детство, вплоть до поступления и отъезда в университет в 1966 году, сопровождали преследования верующих, аресты священников, монашенок, мирян – и все это происходило вокруг нас. Друзей нашей семьи постоянно арестовывали, и поэтому я никогда не сомневался в том, что коммунизм – это плохо. У меня в жизни не было ни минуты, ни секунды соблазна поверить коммунизму. Коммунизм для меня была политическая система, которая борется против Бога и против Церкви, и с этой системой я никогда в жизни ничего общего не имел.

— То есть Ваши родители дружили со священниками?

— Да. Моя мать, очень интеллигентный человек, преподавала в церковной гимназии вместе со священниками, и они любили приходить к нам домой, у нас они находили приятную для себя атмосферу. Католические священники и католические монахини стали частью нашей семьи.

В 1966 году я поступил в университет. Моя мать умерла незадолго до того, как я окончил школу. И она, очевидно, с неба позаботилась о том, что в первый же год в университете я совершенно случайно, в трамвае познакомился с одним человеком, и это был Владимир Юкл, который вышел на свободу после 14 лет в тюрьме. И с этим человеком я потом прожил все годы, последний раз я его видел вчера, вечером, когда у нас дома отмечался его 85-й день рождения. У нас была там Месса, как в прежние времена, там собрались старые друзья, и я сказал ему: «Владо, каждому, кто есть в этой комнате – нас там было двадцать – ты изменил жизнь, по сути, ты изменил жизнь». Итак, рядом с ним я потом участвовал в нелегальном студенческом движении, вместе с ним, в тайной общине «Фатима», мы издавали самиздат, передавали информацию за границу, организовывали паломничества, подписные акции, и наконец – демонстрацию со свечами… То есть жизнь имела единую линию, которая шла через семью, мать, через круг священников, потом через круг тайной Церкви, центром которой были три человека: Владо Юкл, Сильво Крчмери и нынешний кардинал Корец. Кардинал Корец был моим духовным отцом, он был моим исповедником. Вот так.

— Спасибо Вам за этот очерк. Если можно, немного подробнее. То есть в университете Вы просто ходили на эти тайные встречи…

— Да.

— Вы уже и сами вели какие-то собрания?

— Нет, до окончания университета я был просто членом этого кружка. У меня было одно особое задание: на складах в Чехии лежали книги, которые вышли в 1968 году и которые после августа уже нельзя было продавать. И меня посылали с этими книгами в рюкзаке ходить по братиславским студенческим кружкам, по квартирам, где встречались молодые люди, и я там продавал их – не для себя продавал, а для Церкви! (Смеется).

— Но в 1971 году…

— Я закончил университет…

— И стали работать в Институте технической кибернетики Словацкой академии наук. Вы работали и продолжали, с одной стороны, эту деятельность в тайной Церкви, а с другой стороны, Вы стали общаться и с запрещенными художниками. Можно об этом подробней?

— Меня всю жизнь сопровождают такие якобы случайности в Его руках. В 1971 году я закончил университет и пошел в армию близ города Банска Бистрица. И там мы, разумеется, скучали – ну, знаете, армия (смеется). И там с нами был и один художник. Я ему однажды дал прочитать книгу, которая мне очень нравилась, Игнац Лепп, «Вера в современном мире». Игнац Лепп был марксистский философ, который под влиянием идей Тейяра де Шардена обратился, и в этой книге он рассказал о своем обращении, изложил свою веру. И я эту книгу дал прочесть этому художнику, Милану Бочкаи, безо всякого умысла, а потом он пришел ко мне и сказал, что я ему через эту книгу вернул веру его детства, и он теперь хочет открыть для меня живопись. Его жена тоже художница, я потом у нее был восприемником при миропомазании, и так я и оказался в кругу молодых художников, с четко сформированными взглядами – это были антикоммунисты, которые делали абстрактное искусство, очень интеллектуальную живопись, и с ними я подружился. Их уже «списали» в рамках «нормализации», поэтому они создали своего рода параллельную структуру. Выставляться им было запрещено, так что они издавали альбомы. Это означает, что, например, 24 человека дали 24 произведения, собрали альбом, и потом каждый из них получил один из этих альбомов. Так в те времена, когда нельзя было проводить нормальные выставки, возник очень интересный феномен. А потом уже стали проходить и независимые выставки, оформленные как листы в альбомах.

— Это было как бы общесловацкое объединение художников?

— Не совсем, это были просто спонтанные встречи художников, которые не могли официально выставляться, и многих из них преследовали. То, что потом и в Москве было тоже.

У нас в Академии наук, я должен сказать, была очень либеральная атмосфера. Это был не какой-нибудь идеологический центр, а Институт технической кибернетики, у нас был очень хороший директор, порядочный. И через Социалистический союз молодежи, хотя я и не был его членом, мы сделали выставку этих молодых художников у нас в Академии.

— А когда это было?

— У нас в Институте первая выставка прошла в 1978 году. И это был просто разрыв бомбы, кругом стояла глубокая нормализация, а там были все, все известные художники, там собрались все значительные имена. Потом мы сделали еще одну выставку, в Смоленицах – это рядом с Братиславой, там есть замок, в котором расположен Конференц-центр Академии наук. А потом в 1979-м году мы сделали выставку в центральном вестибюле, где ходила вся Академия наук, и там уже появились и новые люди. И эта выставка вызвала шок, просто хаос. Там побывала госбезопасность, поскольку это было во времена «Хартии-77» («Хартия-77» (Charta 77) – общественное движение, начало которому послужила опубликованная 1 января 1977 года Декларация, где власти Чехословакии призывались к соблюдению Хельсинкских соглашений. «Хартисты» формировали активное ядро правозащитной оппозиции в Чехии. «Хартия-77» официально прекратила свое существование в 1992 году. — Прим. Е.Г), и самое интересное, что они уже видели в этом альтернативу, и с тех пор мы летали по допросам – только пятки свистели. Мы сняли выставку, а потом две мои приятельницы, которые ходили в наши религиозные кружки, из другого института, не технической, а прикладной кибернетики, продолжали эти выставки: еще три или четыре, а может, и больше им удалось провести. Но важно было еще и то, что эти люди там сблизились по-человечески, вопреки разнице поколений, и в конце концов в 1989 году они основали так называемую группу «А-R», «Avance—Retarde», и сегодня это известная группа, которая уже вошла в историю изобразительного искусства. Я теперь стараюсь, чтобы у всех ее членов появились собственные монографии. После первой выставки в Академии мы разговаривали с Бочкаи, и он мне сказал: «Ты не понимаешь, что ты делаешь!» Я и правда не понимал, для меня это было развлечение, а тем временем там возникало нечто, что стало частью словацкой истории, сформировало целое поколение, позицию поколения.

— Давайте вернемся к Вашей деятельности в тайной Церкви.

— Итак, в семидесятых годах я создавал эти студенческие кружки. Сперва я занимался Электротехническим факультетом университета, уже один, а потом отвечал за все вузы. И еще у меня был один собственный молодежный кружок, который собирался у меня. Что касается студентов, там нужно было для каждой группы найти квартиры, минимум две, потому что каждую неделю их нужно было чередовать, найти тайного священника, для всех нужно было организовать «духовное обновление», духовные упражнения, нужно было добывать литературу, координировать работу кружков, – всем этим я занимался вплоть до восьмидесятых годов, до второй половины восьмидесятых годов.

Важно сказать, что гигантской вехой в истории тайной Церкви в Словакии, в Чехословакии стали выборы Папы Римского, Иоанна Павла II. Помню, мы были у меня на квартире, был там Владо Юкл, и мы включили «Радио Ватикана», включили мой старый приемник, оставшийся еще от отца. И когда там сообщили, что новый Папа – Иоанн Павел II, Кароль Войтыла, так Владо нас начал обнимать и повторял: «Вы представить себе не можете, что это означает». И мы действительно не могли себе представить, чем этот Папа станет для Словакии, что это будет такое явление, какого не бывало за всю историю словацкой Церкви. Нам это добавило смелости, потому что Войтыла очень близко дружил с Сильво Крчмери, еще с тех времен, когда он был в Кракове кардиналом. И к нам стала ходить его приятельница, личный врач Папы, Ванда Полтавская, и каждый раз, когда она поездом ехала в Рим, она останавливалась в Братиславе, встречалась с Крчмери и Корцом, ехала дальше, а когда возвращалась, приносила известия от Папы. И – я не выдумываю – каждый раз, когда Ванда Полтавская приезжала, она говорила Сильво Крчмери: «Папа тебе передает, что на каждой своей утренней Мессе думает о тебе, и через тебя – обо всей Словакии». Кроме того, Папа на Пасху, на Рождество, когда на праздничной Мессе на разных языках произносил поздравления, начал говорить и по-словацки. Ну, тут и нам уже надо было себя показать! Так мы начали делать самиздат…

— А Вы знали об «Ориентации» («Ориентация» (Orient?cia) – первый самиздатовский журнал в Словакии, который тиражом 20 экземпляров делали для себя священники Спишского епископства. Выходил нерегулярно, издавался с 1973 по 1985 год. Публиковались в нем в первую очередь тексты богословской и философской направленности, принадлежавшие как отечественным, так и зарубежным авторам. прим. Е.Г.), первом самиздатовском журнале Словакии, который печатался в Спишском Подградье?

— Я слышал о нем. Это было хорошее интеллектуально ориентированное издание, но оно не имело широкой сферы распространения, этот журнал печатался на машинке и предназначался для отдельных избранных людей из Спиша. Сюда время от времени что-то доходило, но в целом это была определенная элитная – в хорошем смысле слова элитная – группа интеллектуалов, во главе с профессором Ганусом. Ладислав Ганус был настоящий феномен словацкой истории. И Янко Мага, и он были такие подвижники своего рода… Но только наш самиздатовский журнал, «Набоженство а сучасност» («Религия и современность». «Набоженство а сучасность» (Náboženstvo a súčasnosť) – словацкий самиздатовский журнал религиозной направленности, выходил 4 раза в год, первый номер появился в 1982 году, последний – в 1989. — прим. Е.Г.) – поскольку он уже печатался на ротаторе, и поскольку тираж мы разносили по всей Словакии – стал объединяющим феноменом. Он был ориентирован скорее на подачу информации и на ее осмысление, это означает, что мы припоминали какие-то события прошлого, сообщали, что происходит сейчас, и так далее; то есть наш журнал существовал, может быть, на более простом уровне, не настолько интеллектуальном, но диапазон тем в нем был шире. Он делался прежде всего для людей, так я бы сказал, для обычных людей.

— И о преследованиях вы там писали?

— Да, все, каждое имя.

— А в семидесятых годах вы как-то общались с другими церковными общинами?

— У меня с детства была такая особенность, что меня тянуло повсюду (смеется). Через Бочкаи и его друзей я потом познакомился с художественным андеграундом. И это была очень интересная группа. Я до сих пор по отношению к ним ощущаю определенный внутренний долг, стараюсь, чтобы у них выходили книжки и стихи. Это были люди на краю общества, но меня они чем притягивали? Они имели смелость отвергнуть режим. Они жили очень бедно, были истопниками, то есть зимой работали, а летом большей частью бродяжничали. У них не было никакой социальной защиты; допустим, если меня посадят эштебаки (сотрудники словацкой Службы государственной безопасности, от ŠtB – Štátna bezpečnosť, Служба государственной безопасности Словакии.- прим. Е.Г.), то у меня будет определенная защита. Если что случится, то…

— Глинка сообщит…

— Глинка сообщит и так далее. А они были аутсайдеры в этом отношении. Их забирали полицейские и избивали их, и никого и нигде это не волновало. Я их любил, они, бедные, тяжело жили, пили… Несмотря ни на что, я больше всего любил их. Один человек меня там особенно заинтересовал, и это был Яно Будай, даже и внешне личность исключительная. И он стал причиной перемены в моей жизни в 1983 году, когда я ушел из Академии наук и сказал, что пойду работать истопником.

— То есть Вы ушли сами, Вас не выгнали?

— Нет, нет. Я ушел сам. Во всех биографических словарях пишут, что меня вынудили уйти, так вот это не совсем правда (смеется). Правда то, что одиннадцати, двенадцати лет работы в Академии с компьютерами и расчетами мне хватило, четверть жизни я там провел и хотел теперь преподавать, но уже не мог. Меня никуда не брали, потому что везде нужно было подписать обещание, что я буду учить против Господа Бога (все учителя Чехословакии должны были подписывать обещание воспитывать детей в духе марксизма-ленинизма. – Е.Г.). Так что правда, что я не мог делать то, что хотел бы и к чему был подготовлен профессионально – преподавать математику. И так я добровольно стал рабочим, что было, с одной стороны, ужасно, а в то же время и хорошо, потому что я психологически просто переродился, когда ушел из закрытой среды Академии наук. Эта прежняя работа мне перестала нравиться, ведь все время, каждый день с утра до вечера приходилось проводить с одними и теми же людьми, у меня уже начинался синдром подводной лодки. Так вот, я помню, были мы раз с Яно Будаем на вечеринке, вместе с его женой, и он мне так поэтически рассказывал, что такое истопник. Утром, невыспавшийся, встанет, выйдет на улицу, все волосы в саже, масляные, и когда все люди идут на работу, озабоченные, напряженные, он шагает по улице, свободный. Ну, это было так замечательно, что я попробовал (смеется). Только топить ведь нужно уметь, да и с углем обращаться, и так далее, а уж если плохой котел… у меня в первую ночь погас котел, и рабочие меня чуть не убили, потому что они пришли на работу, и было холодно. То есть мне потом пришлось убегать оттуда очень быстро. А так все хорошо намечалось: два чешских диссидента, нынешний пражский епископ Вацлав Малы и Вацлав Бенда, сказали, что готовы прийти и научить меня обращаться с котлом, грести сажу и прочее…

И через этих людей я потом познакомился с литературным андеграундом, и это было очень полезно. Режим усиливал преследования и тем самым объединял нас вместе. Литературный андеграунд – это были Милан Шимечка-старший, Милан Шимечка-младший, Миро Кусы, Йозеф Яблоницкий, Доминик Татарка, Гана Поницка, Ян Лангош, Олег Пастиер, Иван Гофман… прекрасная небольшая компания в Братиславе, мы познакомились, и они тоже стали печатать самиздат, на машинке…

— В начале восьмидесятых, или еще в семидесятых?

— Это было в восьмидесятых годах. Все это началось в восьмидесятых годах. До тех пор я читал их книги, статьи, которые они писали, конкретно Шимечка и Кусы, но лично мы познакомились только в восьмидесятых годах.

— А Вы знали о «Хартии-77», Вам не предлагали ее подписать?

— Знал, но у меня не было ни с кем контактов, никто мне ничего не предлагал. В семидесятых годах мы были изолированы друг от друга. Чехи, которые были в центре «Хартии», нас даже не знали. Только позднее они начали узнавать наши имена, мы долго жили в своеобразной анонимности. Это был принцип в Словакии, и Корец, и Юкл, и Сильво Крчмери защищали тезис, что мы не можем идти в политику. У Яно Чарногурского была эта привилегия, но из-за этого его держали немного в стороне от нас. Он был наш друг. И когда готовилась демонстрация со свечами, руководство тайной Церкви решило, что я ее буду собирать, потому что если бы ее собирал Яно Чарногурский, нас бы обвинили, что это политическая акция. Так я стал исторической личностью, а Яно остался на периферии (смеется) В общем, наши руководители не хотели, чтобы мы шли в политику.

Первый раз мы выступили публично, думаю, в 1983 году, когда арестовали францисканцев. Да, это было в 83-м, в Вербное воскресенье. Потом мы с Сильво Крчмери вдвоем ходили по Словакии и собирали подписи за освобождение францисканцев. Это была первая подписная акция в Словакии после 1968 года, и это был большой успех, потому что там каждый указал свое полное имя и адрес, и это были провинциалы орденов и другие заметные люди. То есть первый общественный протест после 1968 года здесь – это была подписная акция за освобождение францисканцев.

— Когда Сильво Крчмери и Владо Юкл не позволяли Вам идти в политику, они Вас защищали таким образом?

— С одной стороны, они нас защищали, а с другой стороны, кардинал Корец отстаивал тезис: «У нас могут отнять все, но не малые общины». Это был принцип. Малые общины должны умножаться. Можно отнять самиздат, можно схватить и посадить редакцию журнала, но малые общины ликвидировать нельзя.

— Какие черты в среде тайной Церкви в семидесятых годах Вы бы выделили в первую очередь?

— Думаю, я дал самое лучшее определение тайной Церкви (смеется): к тайной Церкви относилось все, за что грозили преследования: увольнение с работы, лишение пастырского разрешения (в Чехословакии священники должны были получать государственное разрешение на служение, отдельно для каждого прихода. – Е.Г.), тюрьма. Это означает, что тайная Церковь в строгом смысле слова была повсюду. Часто духовные упражнения украдкой проводились в приходских церквах, их вели приходские священники, на нелегальные встречи тоже нередко приходили обычные приходские священники. Все эти слои пересекались, и в этом была огромная сила тайной Церкви в Словакии. Но тем не менее существовали определенные четкие структуры. И эти структуры образовывали в первую очередь монашеские общины, мужские и женские. Тайная Церковь, вообще говоря, возникла в 1950-м году, когда разогнали ордена: в апреле и мае – мужские, в августе – женские. Ордена тем не менее продолжали существовать и после разгона. Начались тайные рукоположения: первым стал епископ Побожны, но он быстро оказался в изоляции, затем Гнилица был тайно рукоположен в епископы, но и это скоро открылось, и следующим был Корец. Корец получил указание, что год он не может открыто выступать как епископ; а потом он уже и сам начал рукополагать. Так что тайная Церковь здесь существовала уже в 50-60-х годах. В 50-х она находилась под самой страшной угрозой, но при этом жила самой интенсивной жизнью; в 60-х годах пришел последний удар по орденам, и наступила уже некоторая стагнация. Так или иначе, в 50-х годах Корец тайно рукополагал священников. Но в то время тайная Церковь как бы сосредоточилась на себе: ордена, мужские и женские, стремились выжить, они не принимали новых членов. А после 68-го наступило качественное изменение. Ордена начали принимать людей, которые чувствовали в себе призвание ко священству, к монашеству. Новые тайные монахи и монашенки начинают жить этим призванием, они учатся, готовятся к рукоположению, выполняют миссию своих орденов. Некоторые рукоположения осуществились в тюрьмах. Корец в тюрьме в Вальдице в 60-х годах рукоположил не то шесть, не то девять священников, это кое о чем говорит. Некоторых рукоположили в Польше, некоторых в Германии.

Кроме того, здесь еще была очень сильна группа вокруг Сильво Крчмери и Владо Юкла. Дело в том, что Святой Престол разрешил тайно рукополагать только монахов, и единственное исключение было сделано для Корца, для «Фатимы», благодаря, прежде всего, Сильво Крчмери и Владо Юклу, которые имели огромный авторитет. Такое решение было принято, чтобы сохранялась дисциплина, чтобы все это не вышло из-под контроля. То есть община «Фатима» была очень важной составляющей тайной Церкви. Она организовывала все значительные общесловацкие мероприятия, и она налаживала контакты между молодежью и тайными священниками. Так что, если бы не эта община, и у тайных орденов было бы меньше возможностей работать.

— А мужские ордена все-таки продолжали существовать? Потому что я читала, что их просто ликвидировали.

— Их ликвидировали в том смысле, что их разогнали, отправили в лагеря, не позволяли вернуться, но в 1968 году Генеральный прокурор Чехословакии констатировал, что они не были ликвидированы по закону. Обычная такая ситуация: не были уничтожены, но и не могли существовать. Если нашли кого-то, кто демонстрировал свою принадлежность к ордену, его сажали. Так оказался в тюрьме Доминик Дука, нынешний пражский архиепископ, за то, что воссоздавал доминиканский орден. И так в 1983-м попали в тюрьму францисканцы и францисканки.

— Скажите, в семидесятых годах у вашей ветви тайной Церкви были какие-то связи с протестантами, с другими конфессиями?

— Скорее символические. Самые тесные контакты мы поддерживали с Церковью чешских братьев. Там были открытые люди, с ними у нас были контакты. Что касается Евангелической Церкви, это было очень, очень индивидуально. Но у меня такое ощущение, что они, как своего рода Церковь меньшинства, которая несла в себе определенное историческое послание, замкнулись в себе, чтобы выжить. Символические контакты существовали с баптистами, но тоже, скорее, индивидуальные.

— Не могли бы Вы рассказать еще что-то, например, о взаимодействии с Глинкой?

— Глинка сам начал с нами взаимодействие. В 81-м, кажется, я уже точно не помню. Рядом с Глинкой, в Мюнхене, и неподалеку от Кёльна жили очень милые молодые люди, которых он вдохновил на помощь Словакии. Они сюда приезжали, поддерживали с нами контакты. А когда они сюда приезжали, то дня два-три ими нужно было заниматься, так что я их возил на машине по Словакии и так далее. Это была моя обязанность. Они всегда встречались с Яном Чарногурским, с Сильво Крчмери, Владо Юклом и с Корцем. Но ими нужно было заниматься просто по-человечески; они жили в гостиницах, а мы устраивали им экскурсии в Трнаву, в Топольчаны и тому подобное, просто чтобы они еще и посмотрели хоть что-то. Так я с ними познакомился. Потом там особенно стал заметен один человек – Рита Хдлер из деревни Мух. Ее семья была ближе всего к Глинке, потому что Глинка был священником у них в деревне. И они были довольно богатые, у них были продуктовые магазины, и они финансово очень помогали Глинке. То есть Глинка на их деньги печатал книги, Глинка на их деньги организовывал контрабанду книг сюда… Я не помню, чтобы они нам прямо давали деньги, но наверняка что-то приносили. А потом они и в моей жизни сыграли очень интересную роль. Я уже в какой-то момент не работал, мне уже не хотелось работать физически. Так Рита мне дала такую совершенно замечательную бумажку. Там в Мухе, в этой маленькой деревне, уже в те времена в одном магазине продавали компьютеры. И продавал их какой-то ее знакомый по фамилии Мичка. Рита сделала мне бумагу, что я, математик, выполняю исследования для этого Мички, и что мне за это платят в месяц столько-то денег. Она же мне и давала эти деньги. Когда я приходил устраиваться внештатным преподавателем, я показывал эту бумажку, уже всю помятую, мол, вот, я работаю вот здесь, а еще мне бы хотелось у вас преподавать. И это работало. А самое интересное, когда меня задержали, 25 марта в день демонстрации со свечами, они стали ночью составлять протокол, и там нужно было указать место работы. Я показал следователю эту бумагу, он по-всякому на нее смотрел и никак не хотел признаться, что не знает немецкого… так что с Мичкой я выжил (смеется) (В ЧССР действовал закон об обязательной трудовой занятости; его нарушение могло вести к лишению свободы до года. – Е.Г.).

Информацию мы долгое время передавали о.Чику в Вену. Мы здесь фотографировали документы и делали микрофильмы. У нас была такая специальная дорожная щетка для одежды, которая открывалась. Мой друг, польский священник, каждый раз, когда ездил в Вену, брал с собой эту щетку и передавал ее нужным людям. Но это было неудобно, потому что редко туда кто-то ездил чаще, чем раз в три месяца, и новости успевали устареть. Так потом мы договорились, что Яно Чарногурский, у которого уже был телефон, звонил Глинке – тот узнавал его по голосу – и вешал трубку, потому что это было очень дорого. Глинка ему перезванивал, ставил разговор на запись, а Яно ему абсолютно спокойно, из собственной квартиры читал новости. В этом Яно был очень смелый. Так что мы собирали новости, а он их читал.

— Неужели его не прослушивали?

— Прослушивали все, разумеется. Кончилось тем, что у него отключили телефон. И мы оказались в отчаянном положении, потому что из телефонных будок звонить было невозможно, слишком много монет приходилось сыпать. Мы по-разному потом выкручивались, из разных учреждений звонили, пока меня не озарил Дух Святой. У меня в одной маленькой общине был электрик, который работал на почте на переговорном пункте. И я ходил к нему вечерами, когда он работал в ночную смену, он там нажимал на какую-то кнопку – там были целые стены этих кнопок – и меня соединяли, я спокойно звонил Глинке и все зачитывал и рассказывал. Но это, разумеется, был риск для электрика, и он нас потом научил гениальному ходу. В Словакии связисты придумали для себя вот что: если вы из телефонного автомата звонили в Старую Любовню, так потом можно было набирать хоть Австралию, а платили вы все равно как за Любовню. Он мне про это рассказал, и мы таким образом с Чарногурским совершенно спокойно стали звонить из автоматов. Я стоял возле будки, он читал, а я сторожил. Бывало, здесь, возле Парламента мы стояли, здесь была такая телефонная будка. Так мы связывались с Глинкой по телефону, а потом эти немцы, прежде всего Рита, дополняли и исправляли информацию.

— Так же эти сведения попадали, например, в Чехию…

— Ну, это была другая линия, тоже чудесная. Чехи были потрясающие. Чехи организовали огромный информационный канал, все шло через Вилема Пречана, который жил в Шейнфельде-Шварценберге. Чехи проносили литературу через дипломатические каналы, через посольства. Яно Чарногурский навещал Иржину Шиклову, от которой все это потом как-то попадало к Пречану. Пречан делал для себя копию, а оригинал посылал дальше. И так уже можно было передавать за границу более крупные тексты. Вот так это работало.

Я хотел бы еще рассказать про голландцев. Они были гениальны. Они носили сюда литературу…

— А это были протестанты?

— Это были протестанты, не католики. Думаю, они были харизматики. Когда мы собирались у Владо Юкла и молились все вместе, так они молились на каких-то своих разных языках. Помню, один раз они молились на языках, и я спросил у Владо Юкла, ощутил ли он на себе какое-нибудь действие Духа Святого. И он так скромно сказал, что нет, не почувствовал, спросил и меня, не удалось ли, но нет… (смеется).

Голландцы были потрясающие. Они возили сюда литературу в специально для этого приспособленных машинах с двойными стенками и двойным дном. Это было чудо. Я помню, один раз выпала из их автомобиля какая-то деталь, и они попросились в мой гараж. Я не мог там присутствовать. Они все размонтировали, а когда выехали, так внутри осталось пятнадцать огромных мешков с книгами. Я в жизни не видел ничего подобного. Но кто-то из них захотел похвастаться и рассказал по телевидению, что, мол, мы ездим в таких машинах, и все провалилось. И потом было просто великолепно, например, когда они один раз пришли и сказали, что у них есть новый проект, и если мы согласны, то они начнут финансирование. Они хотели построить самолет с беспилотным управлением. Мы бы выбрали место, где ему приземлиться, пришли бы туда, он прилетел бы, двери открылись, мы бы достали книги, закрыли двери, и самолет улетел. Но на это мы уже не пошли (смеется).

А потом началась следующая фаза, когда стали носить книги через Польшу, через границы. В горах, на высоте двух тысяч метров, был пограничный камень, и туда в определенный час пришло восемь поляков с восемью синими рюкзаками, потом подошло восемь словаков с такими же рюкзаками, они поменялись рюкзаками и стали спускаться. Так потом схватили и посадили Конца, Габая и Боровского (в 1983 году; случай получил международную известность; молодые люди были приговорены к 14 и 12 месяцам тюрьмы. – Е.Г.). Через Венгрию носили книги, на юге было много наших. А потом словаки из Югославии стали посылать книги обычной почтой, и почему-то наша почта их не проверяла. Посылали книжки по две, по три, бандеролями. Потом уже пошло, поехало… Это было чудо, что в каждом доме была какая-нибудь книга из Рима. Чудо. Здесь за двадцать лет не напечатали ни одной христианской книжки, а они были всюду (смеется).

— А эти связи с поляками…

— Все это организовал Владо Юкл. Он был абсолютный гений в этом, он принимал все системные решения. Один приятель, оттуда с Оравы (область Словакии на границе с Польшей. – Е.Г.), мне сказал недавно, что он делал записи, и что в общей сложности он принес и на машине вывез одиннадцать тонн книг.

— Могли бы Вы рассказать подробней о Вашем сотрудничестве со «светскими» диссидентами здесь в Словакии? О Шимечке и других?

— Здесь я хотел бы пояснить, что в этом отношении тайная Церковь и епископ Корец мне позволили быть немножко, скажем так, свободней. Я и публиковался в их литературном самиздате… Мы тогда очень сблизились по-человечески, потому что они находились под чудовищным давлением, и они были очень одиноки. Один раз Йозеф Яблоницкий встретил меня на улице – мы тогда еще обращались друг к другу на «Вы» – и сказал: «Знаете, господин Миклошко, Вас когда посадят, у Вас действительно будет ощущение, что Вы не один. Глинка об этом расскажет всему миру. Я сидел уже дважды, и когда сяду снова, хуже всего мне будет оттого, что никто обо мне не вспомнит, что я буду один». Они жили под огромным давлением, они все существовали как бы по отдельности. Милан Шимечка попал в тюрьму в 71-м году, а в тюрьме, от нервного напряжения и всего прочего, у него развилась глаукома. А у его жены был сильный диабет. И она все это очень тяжело переносила, она была настоящая дама, преподавательница на кафедре английской филологии в университете. Ее выгнали с работы. Это был человек весьма утонченный и деликатный, и она никак не понимала, почему из-за каких-то чудачеств ее мужа ее полностью списали со счетов. Она переживала очень драматические минуты, и мы переживали их вместе с ними.

Я помню, сюда пришел однажды Людвик Вацулик, чтобы встретиться с Шимечкой. Они встретились, Вацулика забрала госбезопасность, а потом и Шимечку… и он меня попросил пойти с ним в церковь, потому что он дома хотел молиться, но не мог, и хотел попытаться в церкви. И это был очень сильный опыт, когда Милан Шимечка – я не знаю, был ли он крещен – стоял на коленях здесь, во францисканском храме, такой сосредоточенный, не знаю, молился он или нет… Они были под страшным, чудовищным давлением.

Тут нужно сказать, что я знал двух жен – настоящих героинь. Это были супруги Яно Чарногурского и Миро Кусого. Эти женщины все гонения переносили очень геройски, очень стойко. А это ключевой момент, когда жена во всем рядом с мужем, когда он, активный диссидент, уверен в своей семье.

Эти литераторы и бывшие коммунисты представляли собой группу очень сильных, по-человечески сильных людей, и в то же время смиренных, смиренных в том числе и по отношению к своему прошлому. Я помню, как Шимечка-старший говорил: «Как же мы, коммунисты, члены Союза писателей, не видели в пятидесятых годах, что пропадают люди? Мы просто не обращали внимания, нас это не интересовало». Он возвращался к этому снова и снова. Яблоницкий, тот говорил, что со своим коммунистическим прошлым окончательно разошелся, что слышать о нем не хочет. И он даже оправдываться не хотел, он просто говорил: «Я разошелся с прошлым».

Очень сильное впечатление оставило общение с Домиником Татаркой, писателем. Это был своеобразный человек, человек, который отца никогда не знал, тот погиб на войне. Мать была глубоко верующая, простая деревенская женщина. А он потом, как большой талант, писатель, а потом коммунист, просто шел с ними, потом его вычеркнули из партии, и он подписал «Хартию-77»; но не был активен в этой деятельности, но при этом готов был стоять до конца. Встречи с ним – это потрясающий опыт, он был великий рассказчик, имел невероятный ораторский дар. И еще у него была способность пить много, и при этом никогда не пьянеть. Мы иногда сидели целую ночь, он брал в руки палку, и мы, сидевшие рядом, уже просто спали, и он нас пихал этой палкой: «Не спи!» А он был в полном порядке, пил коньяк, и, находясь в абсолютно здравом уме, рассказывал, и рассказывал с удовольствием какие-то невероятные случаи из жизни, и размышлял над ними вслух. А потом я был удостоен той чести, что он позвонил мне из больницы, сообщить, что умирает, я побежал за Сргольцом (о. Антон Срголец, SDB – известный словацкий священник либеральных взглядов, до 1989 – активный диссидент. – Е.Г.), мы пошли туда и были рядом с ним. Он уже особо не разговаривал, но я знаю, что Срголец его спрашивал, примирен ли он с Господом Богом и людьми, и он кивал, а потом тот ему дал Святое Причастие и елеопомазание.

Он был удивительный человек, и не менее удивительны были два «хартиста», которые сюда ходили, Бенда и Малы: их как-то интуитивно тянуло в Словакию. С ними мы прожили много чудесных моментов, они с нами потом общались, Бенда всегда спал у Чарногурского, Малы спал у меня, и потом мы уже устраивали совместные акции, и нас вместе арестовывали. Я недавно встречался с Малым, который теперь епископ, так он вспоминал, что однажды его схватили эштебаки в Братиславе, в соборе Св. Мартина, и, отправляя назад, сказали: «Хотите в Чехии подрывать республику – пожалуйста. Но здесь вам это не удастся».

— То есть все это Вы делали самостоятельно, не в рамках тайной Церкви?

— Да. Но я всегда сообщал об этом кардиналу Корцу, Юклу, Крчмери. Мы встречались каждое воскресенье, вечером, Юкл, Крчмери и самая узкая группа активистов тайной Церкви. И там мы делали доклады: что нового в политике, дома и в мире, что нового в Церкви, дома и в мире, и так далее. Они знали этих людей, писателей, гражданских диссидентов и т.д. Им это было интересно, и там всегда шла речь о политике.

— Пожалуйста, несколько слов о демонстрации со свечами.

— Нужно сказать, что атмосфера в восьмидесятых годах постепенно сгущалась. Жизнь словно закостенела, в Венгрии, ГДР, Польше уже началось движение, а тут все как будто замерло. И мы жили уже в мечтах. Мы ждали, что вот-вот произойдет чудо.

Сильнее всего мы ожидали вот чего. У дона Боско, основателя салезианского ордена, бывали сны, которые исполнялись. И, в частности, у него был сон, что самое позднее спустя сто лет после его смерти Дева Мария сотворит в мире великое чудо. Он умер в 1888 году. И этим мы жили! В это мы верили и этого мы ждали. Немка Рита Хдлер поехала в Америку к одной знаменитой ясновидящей в 85-м году и спросила, что будет в Словакии в 88-м. И та ей сказала, что в 88-м все только начнется, но спустя десять лет после 88-го коммунизм станет прошлым. Этим мы жили. В 87-м у нас возникло чувство, что пора что-то делать. И мы, все ключевые активисты, встретились в городе Врутки в приходской церкви и подготовили большую подписную акцию, продумали структуру и все прочее. Это было перед Рождеством 87-го года, в конце 87-го года. Приступить к воплощению мы собирались в начале 88-го. Но тут – чудесным образом – моравские католики, Навратил и Адамек, начали свою подписную акцию, которую благословил пражский кардинал Томашек, в праздник Трех Царей, 6 января (это была петиция с требованием религиозных свобод. – Е.Г.). И мы взялись за дело! А потом господин Адамек мне рассказывал, что как-то они вместе с господином Навратилом размножали обращение к священникам, чтобы те присоединились к воззванию; и вот решили они пойти послушать «Голос Америки». И тут Навратил услышал, что словаки собрали первых тридцать тысяч подписей… они чуть в обморок не упали. И еще был удивительный момент, когда мальчики, Лацко Стромчек, который сейчас викарный священник в Жилине, и Виктор Якубов принесли первые подписи кардиналу, а сестричка сказала, что он уже спит. Тогда Лацко сказал, что они несут первые подписи, так Томашек оделся и их принял. И Лацко Стромчек спросил, правда ли, что падре Пио ему предсказал, что еще при его жизни в его страну придет свобода. И он подтвердил, что да (Франтишек Томашек, в то время архиепископ Пражский, родился в 1899 году; умер в 1992. – Е.Г.). К тому же Святой Отец провозгласил в 1987 году Марианский год, который заканчивался 15 августа 1988. И все вполне ложилось на эти сто лет, предсказанные доном Боско. Еще добавился случай, о котором я и не мечтал: Мариан Штястны (словацкий хоккеист, в то время – исполнительный председатель Всемирного конгресса словаков. – Е.Г.) написал письмо Яну Чарногурскому и предложил провести демонстрацию. Я в первый момент, должен признаться, не мог себе этого представить. Но Яно Чарногурский знал, что если мы, тайная Церковь, не присоединимся, то на успех нет шансов. А потом мы как-то катались в январе на лыжах, поговорили и решились. Потом я пошел на встречу нашей Фатимской общины, представил там это все, и они сказали: «Давайте попробуем». Еще было важно, чтобы Корец не был против. Корец был разумный, но консервативный человек, он скорее притормаживал эту деятельность. Он обладал мудростью, но такого рода акции устраивали Юкл и Крчмери. И я пошел к нему договариваться, и когда я изложил, зачем пришел, наступила тишина, а потом он сказал: «Что вы хотите от меня услышать?» Я сказал: «Чтобы Вы не были против». – «Так я не против!» И я уж не стал с ним дальше беседовать, быстро оттуда удрал, сказал всем, что Корец – за… (смеется). И так все началось.

Я вижу нечто мистическое в нашей истории. В 47-м в апреле повесили Тисо, а в мае должно было быть паломничество, молодежное паломничество из Братиславы в Марианку. И студенты решили, что они пойдут пешком с крестом такой величины, как у Христа. И эти люди шли с крестом через всю Братиславу, и когда они возвращались, так Братислава была на ногах, и люди были в каком-то экстазе, подходили к этому кресту, целовали его. И «Католическая газета» написала: «Словакия воскликнула: крест, который грядет, принимаю!» Очень интересно, ведь тогда еще шла большая политическая борьба, люди еще верили, что парламент, правительство как-нибудь разберутся… Это было своеобразное мистическое озарение, а ровно спустя сорок лет пришло другое мистическое озарение, эта демонстрация со свечами. Удивительно, что полицейские били демонстрантов, поливали их из водяных пушек и так далее, а эти люди, которых швыряли на землю, тут же вставали и зажигали свечку, и полчаса эта свечка горела. Каждый, кто там был, вспоминал это как трансцендентальный опыт. Люди молились, пели, их оттесняли, они возвращались и кричали: «Еще пять минут! Еще четыре минуты!», хотели продержаться еще немного… Шимечка написал об этом: «Каждый, кто там был, прикоснулся к трансцендентному».

Это было удивительное событие, и оно отозвалось во всем мире. Я был под арестом, я не знал, что происходит, я весь день там просидел просто так. После шести следователи ходили и говорили, что это фиаско. Я сидел один, а в половине седьмого пришел человек, он сперва долго на меня смотрел, разглядывал, а потом сказал: «Папа вас наградит!».

Это было удивительное событие. Факт тот, что в своем роде это был одноразовый жест. У нас не было концепции, как действовать дальше. Мы выложились в этом жесте и чувствовали, что во второй раз у нас могло и не получиться. Мы хотели пользоваться капиталом этой удавшейся акции, а как дальше, мы, вообще говоря, не знали. Следующая возможность появилась только в Нитре. Туда пришло 80 или 100 тысяч человек, мы с Корцем там стояли, стиснутые так, что пошевелиться не могли, и тут уже эштебаки поняли, что дело плохо. Они вызвали меня потом на допрос и сказали: «Господин Миклошко, вот теперь хватит. Если не прекратите, нам придется вмешаться». Они увидели, что все это уже к чему-то идет. Это был следующий шаг, а потом в Чехии начался 89-й год. Но Бенда написал удивительные слова о том, что Словакия указала ей путь – идти на площадь, идти на улицы, и без насилия. Нежная революция рождалась и в этом ненасильственном, по образцу Ганди, протесте братиславской демонстрации. Тогда впервые стала ясна сила прямой нравственной конфронтации.

— Я хотела спросить – ведь в конце восьмидесятых Вы начали писать об истории?

— Да. Я с детства нес в себе феномен памяти. История меня притягивала. С детства я слушал рассказы родителей, мне было это интересно, и я стал понимать, что такое память в жизни народа. Я знал много интересных людей, располагал всем этим опытом, о котором мы говорили, и регулярно возникало чувство, что все это потрясающие вещи, и нельзя, чтобы о них забыли. И я решил, что попробую что-то с этим сделать. Кроме того, мы – Яно Будай, я, Чарногурский, а еще Сильвия Ракусова, четыре человека, сказали, что сороковой юбилей коммунизма – это сорок лет блуждания в пустыне, и решили сопоставить: где была Словакия в 48-м, и где – в 88-м, написать о «Великом странствии» Словакии. Мы хотели писать об изобразительном искусстве, литературе, религии, отдельных конфессиях, но везде нашли только упадок. Мы сделали в итоге две вещи, о разрушении старых еврейских кладбищ и синагог, и еще Шмалик написал свой небольшой текст «Великий сорокалетний пост Католической Церкви в Словакии». Но в атмосфере этих разговоров во мне поселилось желание написать об этом периоде. У меня было чувство, что нужно рассказ выстроить на трех людях – Корце, Юкле, Крчмери. Я бы не смог этого сделать, но мне повезло: Юкл и Сильво Крчмери в 80-х годах наговорили двенадцать кассет воспоминаний, и я все это переписал. А потом все обработал, расспросил Корца, а потом ходил по Словакии и дополнял, и так я узнал о многих других событиях. И в 89-м у меня была готова книга, и я хотел ее анонимно издать у Глинки. Но уже начинался 89-й… А потом одна хорошая редакторша, которую мне рекомендовал Шимечка, все это обработала, и так возникла эта книга. Она потому имела такой успех, что была первая, вышла быстро, а кроме того, имела очень широкий охват. Там было очень много интересного, об истории тайной Церкви во всем мире, не только у нас. И еще о восьми наших орденах, и здесь мне тоже повезло. Поскольку меня посадили за то, что я собирал эту демонстрацию со свечами, поскольку всюду обо мне писали, я обрел своего рода моральный авторитет (смеется) и сделал опросник для всех женских и мужских орденов: об их положении в 50-м, сколько их было, где они работали и так далее, и они обо всем этом написали. Я собрал все вместе, и получился на тот момент наиболее исчерпывающий справочник о судьбах мужских и женских орденов. Так что эта книга была интересна тем, что была первая, и тем, что имела такой широкий охват.

— Спасибо, пожалуй, можно пока закончить с историей диссидентского движения. Скажите, насколько теперь в Словакии придается значение истории Католической Церкви в те годы?

— Я думаю, что это был один из самых славных периодов Католической Церкви в Словакии. Это было драматическое время, эти люди подвергались мучениям, преследованиям, эти люди сидели в тюрьме. И я убежден, что Католическая Церковь пока не сумела использовать этот гигантский исторический капитал. Потому что истории жизни этих людей – это звездные истории. Это сюжеты, которые могут легко стать частью мировой истории Церкви, это невероятные судьбы.

Над Словакией была какая-то особая защита Господня. Румыния – это сплошной мартиролог, там всех расстреляли, русских расстреляли, уже в 38-м никого не было. На Украине всех расстреляли, в Албании, Китае – просто всех уничтожили. А Словакия каким-то чудесным образом выжила. А Корец… в 55-м о нем уже знали, что он тайный епископ, но его не посадили. Не знаю, было это из-за смерти Сталина, или из-за венгерской революции, или просто они хотели взять всех сразу, но посадили его в 60-м. И как ни парадоксально, но Корец, притом что его осудили за то, что он был тайно рукоположен в епископы, продолжал рукополагать. В тюрьме прошла его епископская инсталляция, публичное введение в должность. Когда он вернулся из тюрьмы, папа Павел VI удостоил его личных инсигний. Он двадцать лет был рабочим и одним из величайших авторитетов, он был епископ, признанный Римом, и одновременно неофициальный. Он был фактически в центре церковной жизни. И при этом спокойно сосуществовал с другими епископами: он с ними не встречался, но никто из них никогда против него публично не выступил, ни священники, ни епископы, ни из «Pacem in terris» (в Чехословакии – движение лояльных к режиму священников. – Е.Г.) никогда никто против него не выступил. Они как-то чувствовали, что здесь – табу. Так что Церковь была тайная, но в каком-то смысле и полуофициальная, даже официальная; Корец был тайный и одновременно официальный епископ: частный человек, рабочий, но в то же время все знали, что будет так, как он скажет, что это авторитет. И это была специфика Словакии. Я думаю, что если взять всю историю Церкви в Словакии, это один из самых героических ее периодов. И этот период необходимо пропагандировать. Потому я сейчас стараюсь, чтобы Церковь причислила к лику блаженных некоторых мучеников. Мы и тут отстаем, потому что это уже сделали поляки, причем сразу же, румыны, украинцы. Но мы – медленные. До нас все медленно доходит. Я двадцать лет только и делаю, что подгоняю, пытаюсь как-то ускорить эти процессы беатификации (смеется).

— А почему, по-Вашему, все получается так медленно?

— Словаки просто какие-то заторможенные. У них нет чувства памяти. Мы плебейский народ. Мы постоянно плачем, что кто-то нас обижает, а притом собственных героев не умеем возвести на пьедестал. У словаков нет чувства памяти и нет понимания аристократии духа. Можно прожить историю так, что мир вас не заметит. Я помню, мой отец перепечатывал на машинке жития святых за год. А когда закончил, то плачущим голосом, с ревматическими, крикливыми нотками сказал: «Мальчик, да ведь у нас нет ни одного святого!» Это же страшно. Переписывал, полгода переписывал и выяснил, что у нас нет ни одного святого. Кошицкие мученики: венгр, румын, поляк (Святые кошицкие мученики – св. Марко Крижевчанин (родился в Хорватии, жил в Венгрии), св. Штефан Понграц (родился в Румынии) и св. Мельхиор Гродзецкий (родился в Польше). Погибли в 1619 г. в городе Кошице (ныне Словакия) во время восстания трансильванского князя против Габсбургов. День памяти – 7 сентября. — Е.Г.); Бенедикт (Св. Бенедикт (ум. в 1034 г.) – пустынник, ученик св. Сворада, покровитель г. Нитра и Нитранского епископства. День памяти – 17 июля. — Е.Г.) – не знаю, допустим, словак, а потом ничего! Но ведь этого мало! Я был на частном обеде у Папы Иоанна Павла II в 95-м. Там были Нойвирт, Чарногурский, Миклошко, Дзуринда и Броцка. Папа сказал: «Я убежден, что Войташшак, Бузалка и Гойдич должны быть причислены к лику блаженных». Потом спустя два месяца он повторил это в Левоче во время проповеди. Потом это началось, хорошо, что хотя бы Зденка Шелингова теперь в числе блаженных. У греко-католиков блаженных уже трое. Но стоит прийти, и начинается: «Ах, нужно много денег… ах, нужно много работы… а у нас нет людей…» (передразнивает и смеется).

— Надеюсь, что ситуация все же изменится к лучшему. А еще вопрос о миссии Общины «Фатима», уж раз я из России… Откуда в Словакии взялась эта мысль о необходимости помочь России?

— Думаю, что Словакия к этому была исторически предопределена. Святой Войтех и святой Стефан, они жили когда? В девятом или в десятом веке?

— В десятом.

— Да. На рубеже десятого и одиннадцатого. Святой Стефан был очень дружественно настроен к Византии, построил дом для паломников и так далее. И именно святой Войтех его убедил, чтобы тот переориентировался на Запад. Но это означает, что святой Стефан, хотя его националисты называют шутом и не знаю уж как еще, укоренил Словакию в этой своеобразной полярности. Просто мы и там, и там. Наши интеллектуальные корни на Востоке, но наша цивилизация, язык, религия, почти все – западное. Так потом и продолжалось. В 1920 году, когда Пий XI основал Руссикум, удивительным образом именно о. Яворка стал первым его ректором. Именно там учились многие словаки, как, например, Шестак, священник Рудольф Шестак, который, бедняга, так трагически кончил, и отец Диешка, иезуит. То есть словацкие иезуиты приходили сюда уже из Руссикума. В Словакии никто никогда не верил коммунистам так, как это было в Чехии. Словаки знали, что такое коммунизм, здесь как-то распространялось это знание. Потом сюда пришел Колакович с фантастической идеей встретиться со Сталиным, а затем к этому спонтанно подключились Владо Юкл и Сильво Крчмери. Сильво мне говорил, что когда его арестовали, и в следственном изоляторе, и потом в тюрьме он принес свою жизнь в жертву, посвятил ее Господу Богу за обращение России. А потом добавил Китай, а потом и весь словацкий народ принес в жертву за обращение России (смеется). Я спрашивал вчера у Владо Юкла, как это на самом деле было, и он мне сказал, что свою жизнь – определенно, Китай – возможно, но словацкий народ все-таки вряд ли (смеется).

Они этим жили. Они несли в себе фатимское послание, обращение России было их внутреннее стремление, интуитивный порыв, поэтому они основали нашу «Фатиму», у которой две стороны: во-первых, это Община актуального служения: мы должны были делать то, чего никто не делает, и это было самое главное. Во-вторых, Россия, но это сводилось к тому, что мы молились за Россию, вечерами, помню, иногда пели дивную песню о Деве Марии: «Богородице Дево…» (напевает). Сильво пел своим прекрасным голосом, он умел петь в терцию, это было так… романтично, да. Я сейчас читаю интересную книгу одной португальской журналистки, «Иоанн Павел II и фатимские явления». Папа был Totus Tuus, посвящен Деве Марии, но не Фатимской Деве Марии. 13 мая 1981 года было покушение, так к нему потом пришел кто-то в Джемелли, в больницу, и спросил: «А где Вы были в день фатимского явления?» Он тогда потребовал себе все материалы о Фатиме, и их принес ему епископ Гнилица. Именно Гнилица представлял Фатиму в Риме. Потом Папа был с благодарственным паломничеством в Фатиме, читал розарий перед миллионной толпой, и один десяток розария читал Гнилица по-словацки. Видите, и здесь какое-то особое присутствие Словакии. Еще я вспоминаю, как мы с Яном Чарногурским интриговали за встречу Алексия и Иоанна Павла II, обо всем этом я пишу в своей книжке «Время встреч». Притом это обращение, эта рехристианизация России под большим вопросом: я думаю, что Фатимское пророчество еще не исполнилось. Кроме того, Папа опубликовал текст последнего фатимского пророчества. Там все не очень понятно. Во-первых, там говорится, что Папа убит. То есть не «падает как мертвый», а «падает мертвый». Так что я боюсь, что убьют еще и Бенедикта (смеется). И в то же время архиепископ Кондрусевич сказал в своей книге (Очевидно, имеется в виду книга: Архиепископ Тадеуш Кондрусевич. Весна возрождения. М.: «Истина и жизнь», 2001. В точности такого высказывания в ней найти не удалось. – Е.Г.): ведь Россия еще не обратилась так, чтобы была благословением для всего мира. И потому остается под вопросом, исполнились ли здесь фатимские пророчества.

Так что, думаю, есть некое историческое родство, родство по судьбе между Словакией и Россией.

— Напоследок: как Вы себе представляете миссию Словакии в Европе? Как бы Вы хотели, чтобы она воплощалась, и какова, на Ваш взгляд, будет реальность?

— В 96-м году, в ноябре, Папа сказал очень интересную вещь словакам, которые приехали его навестить: «У вас особая миссия в Европе 21-го века». Забавно смотреть, как все националисты возвращаются к этому, цитируют Папу, но никто не может вложить в эти слова содержание. Никто не знает, что же это за миссия. Когда мы были в правительстве – в 98-м – 2006-м годах, я был своего рода двигателем этих Ватиканских соглашений. В частности, я был двигателем Договора о свободе совести (Договор между Словацкой республикой и Ватиканом о праве на реализацию принципа свободы совести: подразумевает, например, возможность отказа от работы в церковный праздник. – Е.Г.). Это была идея нашего посла Нойвирта, ученика Колаковича, крещеного еврея, гениального человека, и Иоанна Павла II, Папы Римского. Они очень сблизились, эти люди, хотя и не так много общались, и Нойвирт говорил Папе, что Договор о свободе совести знаменует ключевой момент в истории человечества, когда христиане испытывают такое давление либерализма, финансов, медиа. И мы знали от нунция, Новацкого, что это личное желание Папы, и мы любой ценой пытались добиться ратификации этого договора. А когда Дзуринда закон не принял, мы сказали: «Уйдем из правительства, чтобы это запомнили, пусть как скандал, как событие, к которому необходимо возвращаться хотя бы потому, что на этом пало правительство». Просто это настолько важная вещь…

Тогдашний министр здравоохранения Зайац, либерал, наполовину еврей, наполовину лютеранин (смеется) сказал мне: «Феро, я в правительстве буду голосовать за Договор о свободе совести», и сказал еще, что совесть станет ключевой темой в Европе, ключевой темой ближайших лет. У нас не вышло. Но это запомнили, и теперь уже нельзя сказать, что этого не было. Хотя бы это нам удалось. И мы здесь продолжали линию Иоанна Павла II. Мы чувствовали потребность обратиться к его наследию и что-то сделать для Европы, и Папе было очень важно, чтобы был прецедент, ведь такого соглашения еще не было в мире. Достаточно прецедента, чтобы к этому соглашению присоединились и другие государства. Но – не вышло. Не вышло.

Положение Словакии неопределенное, над Словакией постоянно висит знак вопроса. Словакия не самоочевидна. Словакия живет, но здесь слишком хорошо умеют украсть, предать. Те, кто больше всего говорит о Словакии, готовы продать ее в любой момент. Это такой странный феномен, эта Словакия, что для меня загадка, как она еще существует. На протяжении всей ее истории ее постоянно кто-то предает изнутри. Продает за пару сребреников. Есть нечто мистическое в том, что мы еще живы, что Папа нам дает какой-то шанс работать, но на чем – этого никто не знает. Но может случиться, что мы сгинем, и, может быть, исполнится молитва Сильво – Господь Бог нас примет в жертву за обращение России, русские обратятся, а мы исчезнем (смеясь). Так что у Словакии великая миссия, но какая – не знаю.

22 апреля 2010 года. Братиславский Град, канцелярия депутатов.

Перевод, подготовка текста к публикации, биографические справки и комментарии – Елена Глушко.

БИОГРАФИЧЕСКИЕ СПРАВКИ:

Владимир Юкл (Vladimír Jukl, 1925) – словацкий католический священник и общественный деятель. Родился в семье чеха, долгое время жившего в России. Во время войны через отцов-иезуитов (о.Диешка, о.Шестак) познакомился с Томиславом Поглайеном-Колаковичем и стал фактически его секретарем. Вместе они участвовали в словацком национальном восстании в 1944 году; после войны вместе с лучшим другом – Сильвестром Крчмери они продолжали вести апостольскую деятельность среди студентов по завету Колаковича, теперь уже в Праге, где оба решили заканчивать обучение. В 1951 году Владимира посадили; на показательном процессе, который проходил в июне 1952 года, на основании обвинения в шпионаже и измене родине его приговорили к 25 годам тюремного заключения. В 1965 году ходатайство его матери о досрочном освобождении было удовлетворено, и Юкл вышел на свободу. В том же году освободился и Сильво Крчмери; старые друзья снова стали пытаться организовывать религиозные встречи студентов; в 1968 тайный епископ Ян Хризостом Корец вышел на свободу, и Юкл и Крчмери стали сотрудничать с ним. По окончании учебы студенты разъезжались по домам, организуя в родных местах новые общины, находя для них священников;так складывались разветвленные структуры неофициальной церкви. В 1971 Владимир Юкл стал священником: он был рукоположен Корцем, но еще несколько лет об этом не знали даже его ближайшие друзья. Непременный организатор всех сколько-нибудь значительных общесловацких церковных мероприятий, после 1989 года Владимир Юкл был редактором «Католицке новины» (1990-1991) и секретарем Конференции епископов Словакии. В настоящее время живет в Братиславе.

Сильвестр Крчмери (MUDr. Silvester Krčméry, 1924) – словацкий общественный деятель. В 17 лет попытался поступить в орден иезуитов, но его оттуда забрал отец и отправил изучать медицину. У иезуитов (о.Диешка) Сильво впервые познакомился с Владо Юклом, позднее встретился и с Колаковичем.. В 1951 году молодого врача схватила госбезопасность; в 1954 его приговорили к 14 годам лишения свободы за измену родине. В 1964 году Крчмери был освобожден «условно-досрочно», без каких-либо усилий со своей стороны. Дальнейшая его жизнь была посвящена воссозданию в Словакии независимой от властей церковной и духовной жизни.

Ян Хризостом кардинал Корец (Ján Chryzostom Korec SJ, 1924) – словацкий кардинал, епископ Нитранский на покое, богослов, публицист, общественный деятель. Родился в семье ремесленника в словацком селе Бошаны. В 1939 году поступил в новициат ордена иезуитов. В ночь с 13 на 14 апреля 1950 года практически все мужские ордена Чехословакни были ликвидированы – монахи были вывезены из монастырей в лагеря; позднее большинство братьев отправили служить в строительные отряды, однако Ян Корец не годился для этой службы по состоянию здоровья; он был отпущен на свободу и с тех пор сменил немало рабочих профессий. В том же 1950 году он был тайно рукоположен в священники, а в 1951 – в епископы. В 1958-1968 гг. – политзаключенный. В 1969 году получил епископские инсигнии от папы Павла VI. Самая знаменитая фигура подпольной католической церкви в Словакии; под властью коммунистов тайно подготовил и рукоположил множество священников, не забывал и о религиозном образовании мирян. Автор огромного количество текстов в первую очередь духовного, но также исторического и мемуарного содержания, активный борец за религиозную свободу в Словакии. Его произведения широко распространялись в самиздате, после 1989 года все они были переизданы. В 1990 году Ян Хризостом Корец стал ректором семинарии в Братиславе; в том же году папа Иоанн Павел II назначил его епископом Нитранским, а в 1991 году – кардиналом. С тех пор Ян Хризостом Корец – член Конгрегации по делам институтов посвященной жизни и обществ апостольской жизни. С 2005 года – епископ в отставке. Носитель словацких и зарубежных наград, почетный доктор нескольких словацких и зарубежных университетов.

Милан Бочкаи (Milan Bočkay, 1946) – словацкий художник. Закончил Школу художественного промысла и Высшую школу изобразительного искусства без каких-либо трудностей (следует сказать, что его учителями были Рудольф Фила, Петер Матейка), однако в 1972-м его исключают из Союза художников вместе с его молодыми, еще не зарекомендовавшими себя ровесниками: как считает сам Милан, «для статистики». Отныне Бочкаи –зарабатывает тем, что от случая к случаю преподает в различных художественных школах, например, подменяя заболевших преподавателей; был он и художником-декоратором в Доме чехословацко-советской дружбы, но в 1981 году его уволили. В 70-е годы знакомится со всем братиславским художественным андерграундом; несмотря на официальный запрет, молодые художники находят возможность выставляться в самых неожиданных местах. В 1990 году вместе со старыми друзьями супруги Бочкаи создали творческую группу A-R (Avance—Retard). С тех пор произведения Милана Бочкаи выставлялись на многих уже вполне легальных выставках в Словакии и за рубежом, в частности, в Музее Людвига в Будапеште, вышла и монография о его творчестве (Jiří Valoch. Milan Bočkay.  Prešov Vydavatel’stvo Michala Vaška, 2005. – 149 s.). Художественный стиль Бочкаи – аналитическая живопись, он активно использует принцип trompe l’oeil – обман зрения; одна из основных тем его творчества – соотношение реальности и иллюзии.

Клара Бочкайова (Klára Bočkayová, 1948) – словацкая художница. Ее девичья фамилия – Омилякова (под этой фамилией в 1981-1982 годах ей удалось провести две индивидуальные выставки). Разделяла непростую судьбу своего мужа; воспитывала сына, иллюстрировала книги, писала картины. Ее работы продолжают выставляться как в рамках групповых выставок A-R, так и на индивидуальных выставках в Словакии, Чехии, Венгрии, Словении, вышла посвященная ее творчеству монография (Jiří Valoch. Klára Bočkayová. Prešov: Vydavatel’stvo Michala Vaška, 2005. – 129 s). Многие произведения Клары Бочкайовой выполнены в технике фроттажа; один из ее излюбленных приемов – копирование и ироническая деформация мотивов и образов, заимствованных из народного творчества.

Ладислав Ганус (PhDr. ThDr. Ladislav Hanus, DrSc., 1907-1994) – словацкий католический священник, философ-неотомист. В 1932-1938 годах был священником на приходе у Андрея Глинки. В 1938-1950 годах – преподавал нравственное богословие на Спише; редактор журнала «Культура» и других изданий. 1950-1965 – политзаключенный. 1968-1983 – приходской священник, в 1983 вышел на пенсию. Автор множества книг философского и мемуарного характера; его тексты широко распространялись в словацком самиздате, после 1989 года значительная их часть была переиздана.

Ян Мага (Ján Maga, 1944-1996) – словацкий католический священник, философ, публицист. В 1963 году поступил в семинарию в Братиславе, в 1968 был рукоположен в священники. В момент ввода войск в Чехословакию в августе 1968 находился в Австрии, но вернулся домой. Сменил несколько приходов, в 1973-1975 годах был священником в г. Спишске Подградье. Именно ему пришла в голову идея выпускать собственный журнал, где с тех пор были опубликованы многие его собственные тексты, а также его переводы зарубежных богословов. Однако тексты о.Маги распространялись не только в «Ориентации», он подготовил и множество других сборников. Ян Мага организовывал как для мирян, так и для священников встречи, совместные поездки, которые давали возможность интеллектуального роста; занимался и контрабандой богословской литературы из Германии. В 1989 году начал издавать уже вполне легальный журнал Спишского диоцеза «Домов» («Родина»), а также «Бразда» («Борозда»), где публиковались тексты семинаристов. С 1992 года преподавал богословие в Теологическом институте в Спишской Капитуле. Продолжал активно переводить и писать вплоть до самой смерти в результате тяжелой болезни.

Антон Глинка (ThDr. Anton Hlinka SDB, 1926) – словацкий священник-салезианец, журналист, общественный деятель. В 1944 году вступил в новициат ордена салезианцев. В 1950 году его вместе с другими молодыми салезианцами отправили в строевой отряд, расположенный неподалеку от границ с Австрией, куда он и бежал, повинуясь распоряжению настоятеля. Из Австрии Глинка перебрался в Италию, где закончил учебу и в 1952 году был рукоположен в священники. Позднее преподавал богословие в Австрии и Германии. В 1971 году его пригласили работать на Радио «Свободная Европа»; спустя несколько лет он начал сотрудничество с «Голосом Америки» и «Радио Стефанус», которое транслировалось из Вены. Наладив контакт с диссидентами в Словакии, он сообщал по радио информацию о преследованиях в стране; он фактически играл роль посредника между словаками и Западной Европой, обеспечивая контрабанду литературы за «железный занавес» и многое другое. Составил и написал ряд книг о судьбе католической церкви в Словакии в ХХ в. В 1991 году Глинка вернулся на родину, продолжал работать в СМИ. В 1993 году основал Словацкую католическую академию и стал ее ректором. С 1997 г. – преподаватель философии в Университете имени Константина Философа в г.Нитра.

Ян Будай (Ján Budaj, 1952) – словацкий художник, политик, общественный деятель. Родился и живет в Братиславе. В 1971 году впервые попытался бежать за границу; год просидел в тюрьме и с тех пор до самой революции работал истопником, не имея возможности закончить образование. Организатор и вдохновитель многих уличных акций, художественных выставок и других нелегальных мероприятий. С 1978 года – активист экологического движения. Редактор самиздатовских журналов литературно-художественной направленности «Контакт» (1981-1983) и «К» (1987-1988). Автор и составитель целого ряда популярных самиздатовских публикаций, стал инициатором и организатором выпуска самиздатовского сборника «Братислава / Во весь голос» (1987), где были опубликованы исследования о катастрофической экологической ситуации города. Публикация этого сборника и поддержка экологическому движению со стороны известных деятелей культуры Словакии стала одним из важных рубежей в истории словацкого антикоммунистического сопротивления. Ян Будай был одним из лидеров словацкой революции 1989 года, главой движения «Общественность против насилия», объединившим в револющионный период всех словацких антикоммунистов; однако закулисные интриги привели к тому, что в 1990 году он был фактически устранен из большой политики. В настоящее время Ян Будай – депутат городского парламента Братиславы; кроме того, его работы (в том числе фотографические) выставляются в рамках групповых и индивидуальных выставок как в Словакии, так и за рубежом.

Вацлав Малы (Mons. Václav Malý, 1950) – чешский католический священник. Подписал Декларацию «Хартии-77», в связи с чем лишился разрешения на официальное пастырское служение. В 1979 – политзаключенный, в 1981 – спикер «Хартии-77». Выполнял функцию своего рода «связующего звена» между католическим подпольем и диссидентами-правозащитниками. В 1989 – один из основателей Гражданского форума и первый его спикер. С 1990 отошел от политики, стал настоятелем прихода в Праге. С 1996 – викарный епископ города Праги (рукоположен в 1997). Продолжает защищать права политзаключенных в других странах: посетил с этой миссией, в частности, Белоруссию и Северный Кавказ.

Вацлав Бенда (PhDr. Václav Benda, 1946-1999) – чешский католический философ, политик, общественный деятель. Родился и жил в Праге. По образованию философ и кибернетик. В 1977 подписал «Хартию-77», с тех пор мог работать только на неквалифицированных работах. В 1979-1983 годах – политзаключенный. В 1979 и 1984 – спикер «Хартии-77». Его тексты широко распространялись в самиздате. В 1985-1989 – издавал журнал «ПАРАФ» («Параллельные философские записки»). В 1989 – член правления «Гражданского форума», платформы, объединившей в период революции все антикоммунистические силы Чехии. 1990-1993 – лидер (и основатель) Христианско-демократической партии (KDS); в 1993-1996 гг. – заместитель председателя этой партии. 1989-1992 – депутат Федерального собрания Чехословакии; 1996-1999 – депутат чешского парламента за Гражданско-демократическую партию (ODS). В 1994-1998 гг. – директор Института документации и расследования преступлений коммунизма в Праге.

Милан Шимечка (PhDr. Milan Šimečka, 1930-1990) – словацкий философ, писатель, публицист, общественный деятель. По образованию филолог, специалист по русской и чешской литературе. Родился в Чехии; в 1954 году переехал в Братиславу. 1954-1970 – преподает философию в Словакии; автор книг, посвященных проблематике социальных утопий. 1968 – исключен из КПЧ. В 1970-1981 гг. – рабочий. 1981-1982 – политзаключенный, выйдя на свободу, уже не мог работать физически. Один из самых популярных авторов этого периода в Словакии; его эссе издавались и переиздавались в самиздате и за границей. В 1990 году – депутат словацкого парламента, советник президента В.Гавела по вопросам заграничной политики. Умер от инфаркта. В Словакии действует культурно-просветительский фонд его имени, основанный Мирославом Кусым

Мартин Милан Шимечка (Martin Milan Šimečka, 1957) – словацкий писатель, публицист, журналист, общественный деятель. Сын Милана Шимечки. После того как его отца в 1968 году исключили из партии, не смог закончить среднюю школу. До 1989 года сменил множество рабочих профессий. С 1981 года печатался в самиздате; член редакции журналов «Контакт» и «К», его тексты выходили и в чешских самиздатовских сериях. В 1989-1990 годах – член Координационного комитета «Общественности против насилия». 1990-1997 – главный редактор издательства «Арха», 1997-1999 – главный редактор еженедельника «Домино форум», 1999-2006 – главный редактор словацкой газеты «Сме», с 2006 – главный редактор чешского еженедельника «Респект».

Мирослав Кусы (PhDr. Miroslav Kusý, CSc., 1931) – словацкий философ, политолог, публицист, политик, общественный деятель. Родился и проживает в Братиславе. По образованию философ; 1952-1969 – член Коммунистической партии Чехословакии; 1968-69 – руководитель Отдела идеологии ЦК КПЧ. 1956-1970 – сотрудник Философского факультета Университета им.Я.А.Коменского в Братиславе. 1970-1977 – библиотекарь в том же университете. Подписал «Хартию-77», в результате чего был уволен и из библиотеки. В 60-х годах выпустил несколько книг по философии и философии политики, далее вплоть до 1989 года публиковался в самиздате и за рубежом; многие его тексты были переизданы после «нежной революции». В 1989 – политзаключенный, затем – член правления «Общественности против насилия». 1989-1990 – член Федерального правительства Чехословакии; 1990 – депутат Федерального собрания, 1990-1992 – член президиума словацкого парламента. 1989-1991 – ректор Университета им.Я.А.Коменского. В 90-х гг. – основатель Словацкого Хельсинкского комитета, председатель словацкой комиссии ЮНЕСКО по правам человека; заведующий кафедрой политологии Университета им.Я.А.Коменского. Ныне политический аналитик.

Йозеф Яблоницкий (PhDr. Jozef Jablonický, CSc., 1933) – словацкий историк. 1960-1974 – сотрудник Исторического института Словацкой академии наук, автор ряда публикаций о Словацком национальном восстании. Его интерпретация этого события противоречила трактовке, которую предлагал Густав Гусак, участник восстания и генеральный секретарь КПЧ в 1969-1989 годах. В 1974 году Яблоницкий был уволен из Исторического института и отныне вплоть до 1990 г. мог публиковаться только в самиздате и за границей; значительная часть его произведений была переиздана после 1990 года (большинство – в последние годы). В 1990-1998 гг. – директор Института политических наук Словацкой академии наук; 1998-2007 – председатель Ученого совета этого института. Живет в Братиславе.

Доминик Татарка (Dominik Tatarka, 1913-1989) – словацкий писатель, публицист. По образованию – филолог, специалист по словацкой и французской литературам. В 1939-1944 преподавал в школах французский язык; участвовал в Словацком национальном восстании 1944 года; в том же году вступил в Коммунистическую партию. В 1935 году его произведения впервые появились в печати; с 1942 года у него вышло более 10 книг – романов, сборников рассказов и очерков. Открыто выступал против вторжения войск стран Варшавского договора в Чехословакию в августе 1968 года; в 1969 получил звание заслуженного деятеля искусства и вышел из КПЧ по собственному желанию. В 1971 году его вычеркнули из списков Союза словацких писателей, а его произведения убрали из библиотек. Отныне он публиковался только в самиздате и за рубежом. Подписал «Хартию-77». Его имя носит главная литературная премия Словакии.

Гана Поницка (Hana Ponická, 1922-2007) – словацкая писательница, публицистка, переводчица. Была замужем за словацким писателем Штефаном Жари. Изучала медицину, но учебу не закончила. Участвовала в Словацком национальном восстании. В 1948-1950 гг. вместе с мужем жила в Риме. В 1950-1972 гг. работала редактором, писала книги для детей и взрослых, переводила. В 1956-1977 году – член Союза писателей. В 1972 году ее уволили из редакции газеты «Смена». Она подписала «Хартию-77», в 1977 г.хотела выступить на съезде Союза писателей с критикой современной культурной политики; выступить ей не разрешили, но в протокол ее доклад внесли; с этого момента ее исключили из Союза писателей и запретили публиковаться. Вплоть до 1989 года – активная диссидентка, ее тексты выходили в самиздате и за границей, читались на радио «Свободная Европа». В 1989 году – политзаключенная. В 1990 – одна из создателей Христианско-демократического движения (KDH).

Ян Лангош (Ing. Ján Langoš, 1946-2006) – словацкий политик и общественный деятель. По образованию физик, работал в Институте технической кибернетики Словацкой академии наук. Активный деятель словацкого художественного андерграунда, печатал самиздат, был членом редакции журнала «К». В 1989 – член Координационного комитета «Общественности против насилия». В 1990 г. – депутат Федерального собрания, в 1990-1992 – министр внутренних дел Чехословакии. В 1992 создал Институт документации и расследования преступлений коммунизма. 1994-2002 – депутат Словацкого парламента. 1995-2000 – председатель Демократической партии (DS). 2003-2006 – председатель Управляющего совета Института национальной памяти Словакии. Погиб в результате ДТП.

Олег Пастиер (Oleg Pastier, 1952) – словацкий поэт, журналист, публицист. Закончив среднюю школу, вплоть до 1989 года работал истопником. Печатает самиздат с 1978 года. Редактор самиздатовского журнала «Контакт» (см.прим.), литературно-художественного самиздатовского журнала «Фрагмент» (выходил в 1986-1988) и «Фрагмент К» (1988-1989). Его стихи публиковались как в этих журналах, так и в отдельных сборниках. С 1990 г. Олег Пастиер – главный редактор журнала «Фрагмент К» (с 1992 – просто «Фрагмент») и директор издательства F.R. & G.; с 2003 г. – редактор журнала «Ромбоид».

Иван Гофман (Ivan Hoffman, 1952) – словацкий бард и чешский журналист. Родился в словацком городе Мартин. В 70-80-е годы – бард, работал в основном в стиле фолк. В 1979 г.организовал объединение бардов «Солнцеворот» (Slnovrat); в 80-е гг.в его творчестве стали появляться христианские мотивы. В конце 80-х годов публиковался в самиздатовских журналах «Фрагмент К» и «Братиславске листы», редактировал чешское самиздатовское издание «Лидове новины»; его тексты читались и на радио «Свободная Европа», сотрудником которого Гофман стал в 1990-1992 годах. Его песня «Мы обещали друг другу любовь» (Sľúbili sme si lásku) стала своего рода гимном словацкой «нежной революции» 1989 года; впрочем, вскоре разочаровавшийся бард написал сатирическое продолжение этой песни. В 1990 году у него вышел первый и последний музыкальный альбом; в 1993 году бард переселился в Прагу. В 1992-1994 гг. сотрудничал со словацким «Радио Альфа». 1994-2007 – сотрудник чешской радиостанции «Радиожурнал»; в настоящее время – комментатор газеты «Деник».

Ян Чарногурский (JUDr. Ján Čarnogurský, 1944) – словацкий адвокат, политик. Родился и живет в Братиславе, сын Павла Чарногурского – видного политика эпохи первой Словацкой республики (1939-1945). По образованию юрист, в 1970-1981 гг.- адвокат, прославившийся активной защитой диссидентов. Много публиковался в самиздате и за рубежом. Один из ведущих католических диссидентов Словакии. 1988-1989 – издавал в самиздате журнал «Братиславске листы» («Братиславские записки») – первый самиздатовский журнал с указанием координат издателя в Словакии. 1989 – политзаключенный, вместе с Мирославом Кусым и Ганой Поницкой Одним из требований людей во время «нежной революции» 1989 года было требование освободить Чарногурского. 1989-1990 – заместитель председателя федерального правительства Чехословакии; 1990-1991 – заместитель председателя правительства Словацкой республики; 1991-1992 – председатель правительства Словацкой республики; 1998-2002 – министр юстиции Словацкой республики; 1990-2000 – председатель (и основатель) Христианско-демократического движения (KDH). В настоящее время – адвокат в Братиславе, председатель Словацко-российского общества, член Валдайского клуба.

Роберт Побожны (Róbert Pobožný, 1890-1972) – словацкий епископ. Рукоположен в священники в 1913 г. Долгое время был каноником кафедрального собора в г. Рожнява. В 1949 г. принял епископское рукоположение; папа Иоанн XXIII назначил его апостольским администратором Рожнявского диоцеза. Согласно обычным методам чехословацких властей, вскоре епископ оказался изолирован от внешнего мира в собственной резиденции, позднее был сослан.

[1] Павол Гнилица (Mons. Pavol Hnilica SJ, 1921-2006) – словацкий епископ-эмигрант. В 1941 году вступил в новициат ордена иезуитов. В 1950 г. тайно рукоположен в священники, в 1951 – в епископы. В августе 1951 года, готовясь бежать за границу, он рукоположил в епископы иезуита Яна Хризостома Корца. С 1952 г. жил, работал и учился в Риме. Участвовал во Втором Ватиканском Соборе. Подробнее о епископе Павле Гнилице и его роли в окончательном посвящении России Деве Марии можно прочитать здесь: http://procatholic.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=2318:2010-07-24-16-25-12&catid=78:2008-02-17-12-32-44&Itemid=64

Доминик Дука (ThLic. Dominik Duka OP, 1943) – чешский епископ, ныне архиепископ Пражский и примас чешский. Родился в г.Градец Кралове. По образованию слесарь-механик; в 1965 г. поступил в семинарию, в 1968 г.вступил в тайный новициат ордена доминиканцев. В 1970 г.был рукоположен в священники. Сменил несколько приходов, но за свою активность в 1975 г.лишился государственного разрешения на пастырское служение и с тех пор до 1990 г.работал на заводе. Стал одним из основных деятелей доминиканского ордена в Чехии. В 1979 г. получил степень лиценциата богословия в Варшаве. В 1981-1982 – политзаключенный. 1986-1998 – провинциал Чешской доминиканской провинции. После 1989 стал председателем Конференции руководителей монашеских орденов в Чешской республике; в 1992-1996 – вице-президент Союза европейских Конференций руководителей монашеских орденов. В 1990-1999 гг. преподавал библеистику на богословском факультете Университета им. Ф.Палацкого в Оломоуце. В 1998 г. Иоанн Павел II назначил его епископом Краловеградецким, и Дука был рукоположен в епископы. В 2004-2008 гг. – апостольский администратор Литомержицкого епископства. В феврале 2010 г. папа Бенедикт XVI назначил его архиепископом Пражским; ингрес состоялся 10 апреля 2010 г.

Станислав Ксавер Чик (ThDr. Stanislav Xavér Čík CCG, 1916-2003) – словацкий священник, богослов. Рукоположен в священники в 1939 г. Активно работал со студентами. 1948-1950 – редактор «Католической газеты». В 1950 г. вместе с другими монахами интернирован; сумел бежать за границу, жил и работал в Риме. С 1971 г. стал руководителем Словацкой католической миссии в Вене. Был сотрудником «Каритас», материально поддерживал словацких эмигрантов. Вернулся в Словакию в 1992 г., жил в доме престарелых.

Вилем Пречан (PhDr. Vilém Prečan, CSc., 1933) – чешский историк, специалист по новейшей истории Чехии, в 80-е гг. – один из ведущих деятелей чешской эмиграции. До 1970 г. – сотрудник Исторического института Чехословацкой Академии наук. Осенью 1968 г. был одним из инициаторов создания книги «Семь пражских дней, 21-27.8.1968», где оказалась задокументирована неделя после вторжения советских войск в Прагу. Это решило его судьбу в период «нормализации». В 1971-1975 гг. Пречан сменил несколько неквалифицированных профессий, в 1976 г. эмигрировал в ФРГ, где продолжал научную работу. 1986-1990 – создатель и хранитель библиотеки чешского и словацкого самиздата (Чехословацкий центр документации независимой литературы) в г. Шайнфельд в земле Шварценберг. 1990-1998 – директор Института современной истории Чехословацкой (с 1993 г. – Чешской) Академии наук, после 1998 – его научный сотрудник. В 1990-х годах преподавал в Карловом университете; 1992-2002 – председатель Чехословацкого (Чешского) национального комитета историков. Ныне член Научного совета Института исследования и документации преступлений коммунизма.

Иржина Шиклова (PhDr. Jiřina Šiklová, CSc., 1935) – чешский социолог, политик, общественный деятель. Закончила философский факультет Карлова университета в Праге по специальности история и философия; в 1965 г. была одним из создателей кафедры социологии на факультете. 1956-1969 – член Коммунистической партии Чехословакии. Во время Пражской весны активно поддерживала «обновление» компартии. В 1969 была из университета уволена, и с тех пор не имела возможности публиковаться вплоть до 1989 г. Подписала «Хартию-77», активная диссидентка, принимала участие в контрабанде «тамиздата» в Чехословакию и самиздата – за границу; в 1981 – политзаключенная. С 1990 г. преподает социологию в Карловом университете; создала здесь кафедру социальной работы, которой заведовала до 2000 года. В 1991 г. основала в Праге Центр гендерных исследований. Член Управляющих советов нескольких правозащитных фондов.

Студенты Томаш Конц (Tomáš Konc, 1963), Бранислав Боровски (Branislav Borovský, 1964) и рабочий Алоиз Габай (Alojz Gabaj, 1960) – все трое были тайными монахами-капуцинами – в декабре 1983 года были задержаны на граница Польши и Словакии – уже после встречи с поляками; в их рюкзаках нашли книги и кассеты религиозной тематики на словацком языке, а также множество икон. Контрабандисты были перевезены в польскую, а затем в словацкую тюрьму, и летом 1984 выпущены на свободу, однако остались под следствием; суд первой инстанции состоялся в марте 1985 года; по приговору суда второй инстанции Габай и Боровски получили 14 месяцев тюрьмы, Конц – 12 месяцев. Случай получил международную известность; не будь активной поддержки общественности, как словацких диссидентов, так и иностранных дипломатов, приговор, вероятно, был бы строже.

Людвик Вацулик (Ludvík Vaculík, 1926) – чешский писатель, публицист, общественный деятель. 1941-1946 – работал на обувном заводе Томаша Бати, затем получил образование журналиста. 1955-1969 – сотрудник редакций ведущих чехословацких издательств, газет и журналов, работал на радио. В 60-х годах примкнул к сторонникам ревизионизма в коммунистической партии; на IV съезде Союза чехословацких писателей (1967) выступил с крайне критическим докладом, за что был исключен из КПЧ. В июле 1968 г. написал манифест «Две тысячи слов» — программу обновления Коммунистической партии и жизни в стране, которая стала символом и фактически кульминацией Пражской весны: под манифестом подписалось 120 тысяч человек. В результате как ЦК КПЧ, так и Политбюро ЦК КПСС, где принималось решение о вводе войск в Чехословакию, сочли Вацулика главным контрреволюционером страны. В 70-х – 80-х годах был лишен возможности публиковаться, не мог найти работу. Один из самых известных чешских диссидентов, автор многих петиций, издатель самиздатовской серии «Петлице» («Щеколда»). Его тексты распространялись по всей Чехословакии; его повести выходили за границей и приносили ему гонорары. Один из инициаторов «Хартии-77». Автор документальных записок о пражской диссидентской среде «Чешский сонник» (Český snář, 1981). После 1989 г. – публицист, прозаик.

Антон Срголец (Anton Srholec SDB, 1929) – словацкий священник и общественный деятель. В 1946 г. вступил в новициат ордена салезианцев. В 1951 г. попытался бежать за границу, но был схвачен; 1951-1960 – политзаключенный. 1960-1969 – рабочий. В 1969-1970 – учится в Риме; в 1970 г. папа Павел VI рукоположил его в священники. По возвращении в Чехословакию помогал священнику в братиславском храме, известном как Блюментальская церковь; его проповеди в Блюментале продолжают и по сей день оставаться легендой среди жителей Братиславы. Вскоре Сргольца перевели на служение за пределы Братиславы; ему пришлось сменить несколько приходов. Он был активен в тайной Церкви, вел духовные встречи, писал тексты, которые широко распространялись в самиздате; в 1985 г., за активное участие в массовом паломничестве, запрещенном властями, его лишили государственного разрешения на пастырское служение. В 1985-1989 – рабочий, в 1989 Срголец вышел на пенсию. Ныне – член разного рода организаций просветительского и правозащитного характера, публицист, в 1992 г. основал и продолжает содержать приют для бездомных. Его положение в определенном смысле уникально: Антон Срголец не пользуется доверием со стороны официальной Церкви, а также со стороны собратьев по ордену, но творческая и либеральная интеллигенция Словакии, в том числе нередко и молодое поколение монахов, почитает его в буквальном смысле как святого. И то и другое связано с его либеральными взглядами на проблемы взаимоотношения человека и Бога, которые он никогда не боялся высказывать публично, а также с его благотворительной деятельностью.

Августин Навратил (Augustin Navrátil, 1928-2003) – чешский крестьянин, католический активист, общественный деятель. Жил в с.Лутопецны неподалеку от г.Кромержиж, в Моравии. Августин Навратил не вступил в колхоз и, несмотря на чинимые местными властями трудности, продолжал вместе с семьей (Навратил был отцом девяти детей) вести самостоятельное хозяйство. К Навратилу была применена карательная психиатрия: в 70-х-80-х годах его несколько раз отправляли в психиатрическую лечебницу, он был объявлен недееспособным, и статус нормального человека ему был возвращен только после 1989 года. Подписал «Хартию-77». Навратил активно печатал католический самиздат, отстаивал свои и чужие права путем упорных обращений в различные государственные структуры, по воспоминаниям его друзей, был прекрасно подкован юридически. Организовал самую массовую подписную акцию в истории Чехословакии: написал петицию «Предложения католиков по решению ситуации верующих граждан»: петиция содержала 31 требование к властям по защите религиозных свобод и собрала в 1988 г. 600 000 подписей. После 1989 г.вступил в партию Христианский и демократический союз – Чехословацкая народная партия (KDU-?SL), стал членом ее руководства, но позднее вынужден был уйти в другое политическое объединение – «Правый блок», которое не имело успеха на политической сцене.

Йозеф Адамек (Josef Adámek, 1914-2002) – чешский рабочий, католический активист, общественный деятель. Жил в Брно..В 1968-1971 – основатель и руководитель типографии «Логос», печатавшей книги по заказу католических издательств. В 70-х-80-х годах — известный католический диссидент, активно печатал самиздат религиозной направленности. В 1981-1982 – политзаключенный. Отец двенадцати детей.

Франтишек кардинал Томашек (František Tomášek, 1899-1992) – чешский епископ и педагог. В 1922 г. рукоположен в священники. 1922-1934 – катехизатор в Оломоуце и окрестностях, 1934-1939 и 1946-1949 – преподает катехетику на богословском факультете Университета им. Ф.Палацкого в Оломоуце, 1940-1945 – преподает в богословском училище в Оломоуце. В 1949 г. тайно рукоположен в епископы. 1951-1954 – политзаключенный. 1954-1965 гг. – приходской священник. Принимал участие во Втором Ватиканском соборе, где выступал с докладом об экуменизме (за который получил медаль от делегации Русской Православной Церкви). 1965-1979 – апостольский администратор Пражского архиепископства. В 1976 г. папа Павел VI возвел его в кардинальское достоинство in pectore; в 1977 папа обнародовал это и назначил Томашека архиепископом Пражским. Сперва лояльный к режиму, постепенно кардинал Томашек занимал все более независимую позицию, в 80-х годах активно сотрудничал с католическими диссидентами и поддерживал борцов за гражданские права, организовал многие крупные религиозные акции, которые приобрели политическое значение. В ноябре 1989 г. написал воззвание, в котором поддержал «бархатную революцию». Автор ряда публикаций, посвященных проблемам католического воспитания и духовной жизни семьи; многие его тексты распространялись в самиздате.

Ладислав Стромчек (Mons. ThLic. Ing. Ladislav Stromček, 1960) – словацкий священник. В 1979 г. поступил учиться на Электротехнический факультет Словацкой высшей технической школы в Братиславе и сразу же начал ходить на духовные встречи студентов, которые вел Франтишек Миклошко. Постепенно Стромчек стал членом группы вокруг Крчмери, Юкла и Корца, под их руководством тайно изучал богословие, печатал самиздат, в конце 1980-х на нем была почетная обязанность в сложных случаях звонить Антону Глинке в Мюнхен и сообщать последние известия (так стало известно, например, о братиславской демонстрации со свечами). В 1988 Ян Хризостом Корец тайно рукоположил его в священники. С 1990 г. Ладислав Стромчек несет пастырское служение в г. Жилина.

Франтишек Новайовски (Mons. František Novajovský, 1956) – словацкий священник. После окончания средней школы вплоть до 1990 г. был рабочим. Тайно изучал богословие под руководством Корца, Юкла, Крчмери, помогал им при организации мероприятий тайной Церкви, печатал самиздат. В 1982-1983 – политзаключенный. В 1986 г. Корец тайно рукоположил его в священники. 1990-1994 – учился в Риме. В 1994-1997 гг. несет пастырское служение на Спише, преподает в Теологическом институте в г. Спишске Подградье и в Католическом университете в Ружомберке. 1997-1998 – проректор Папского словацкого института и коллегиума имени свв. Кирилла и Мефодия в Риме; с 1998 – его ректор. С 2004 г. работает в Государственном секретариате Ватикана в Отделе отношений с государствами.

Мариан Штястны (Marian Šťastný, 1953) – бывший словацкий хоккеист, ныне канадский предприниматель. Играл втроем с братьями Петром и Антоном, их команда выиграла чемпионат ЧССР в 1979 г. Мариан получил золотую медаль на чемпионатах мира по хоккею в 1976 и 1977 годах, серебряную – в 1975, 1978, 1979 гг. В 1980 г. Петер и Антон эмигрировали, что означало конец карьеры и для Мариана В 1981 он также эмигрировал в Канаду. В 1981-1986 гг. братья играли в НХЛ. Ныне Мариан – владелец гольф-клуба и отеля в Канаде. 1987-1990 – исполнительный председатель, 1990-1996 – председатель Всемирного конгресса словаков (располагается в Канаде).

Штефан Шмалик (Štefan Šmálik, 1908-1991) – словацкий священник, историк. Родился в бедной крестьянской семье; 1926-1929 – учился во Франции. В 1929 поступил в семинарию, в 1934 – рукоположен в священники. Сменил несколько приходов, работал с молодежью, 1947-1950 – изучал русскую филологию в Университете им. Я.А.Коменского в Братиславе. 1951-1962 – политзаключенный. С 1966 г. работал на различных приходах в Спишском епископстве. Публиковался в «Католической газете», часть его текстов распространялась в самиздате и после 1989 г. была переиздана.

Антон Нойвирт (MUDr. Anton Neuwirth, 1921-2004) – словацкий врач, политик и дипломат. В студенческие годы познакомился с Томиславом Колаковичем и его общиной «Родина». Закончил медицинский факультет Университета им. Я.А.Коменского в 1946 г. Работал врачом. 1953-1960 – политзаключенный. После 1989 г. – член Христианско-демократического движения, 1992-1994 – депутат. 1993 – кандидат в президенты Словакии. В 1994-1998 гг. – посол Словакии в Ватикане. Заложил просветительское Общество имени Ладислава Гануса, члены которого, в свою очередь, создали Коллегиум его имени.

Микулаш Дзуринда (Ing. Mikuláš Dzurinda, CSc., 1955) – словацкий политик. В 1979 г. закончил Высшую школу транспорта и связи в г. Жилина. 1979-1988 – экономист-аналитик в Институте изучения транспорта в Жилине. 1988-1990 – работает в управлении Чехословацких государственных путей в Братиславе. В 1990 г. – один из создателей Христианско-демократического движения. 1991 – заместитель министра транспорта и связи Словакии. 1992 – депутат, 1994 – министр транспорта, связи и общественных работ Словакии. 1994-1998 – депутат. 1998-2000 – спикер партии Словацкая демократическая коалиция. В 2000 г. создает партию Словацкий демократический и христианский союз (SDK?, с 2006 – SDK?-DS). 1998-2006 – премьер-министр Словакии. 2006-2010 – депутат; с июля 2010 – министр иностранных дел Словакии.

Юлиус Броцка (Ing. Július Brocka, 1957) – словацкий политик. Закончил строительный факультет технического института в Братиславе. 1981-1990 – проектировщик в строительной фирме в г. Трнава; принимал участие в деятельности тайной Церкви. В 1990 г. стал членом Христианско-демократического движения, один из ее руководителей. Начиная с 1990 г., в каждых выборах был избираем в парламент. 1994 – министр труда, социальных вопросов и семьи.

Ян Войташшак (Ján Vojtaššák, 1877-1965) – словацкий епископ. В 1901 рукоположен в священники, в 1920 назначен епископом Спишским. В период существования первого Словацкого государства (1938-1945) – заместитель председателя Государственного совета. В 1950 году арестован, на свободу вышел в 1963 году – по состоянию здоровья. Затем был выслан из Словакии, умер под Прагой. В 1996 г. был начат процесс его беатификации, которому, однако, мешают свидетельства о деятельности Войташшака в эпоху первого Словацкого государства.

Михал Бузалка (Mons. ThDr. Michal Buzalka, 1885-1961) – словацкий епископ. Рукоположен в священники в 1908 г. 1931-1936 – ректор семинарии в Трнаве, 1936-1940, 1942-1950 – ректор семинарии в Братиславе. В 1938 рукоположен в епископы, назначен викарным епископом Трнавской апостольской администратуры. В период первого Словацкого государства занимал важные посты в католической иерархии. В 1950 г. арестован; выпущен из тюрьмы по состоянию здоровья в 1956, однако оставался интернирован в домах милосердия. Процесс его беатификации начался в 2002 г.

Блаж. Павол Гойдич (Pavol Peter Gojdič OSBM, 1888-1960) – словацкий греко-католический епископ. Изучал богословие в Прешове и в Будапеште, рукоположен в священники в 1911 г. В 1922 г. поступил в базилианский монастырь в Мукачеве. В 1926 г. назначен апостольским администратором Прешовской архиепархии, и в 1927 г. рукоположен в епископы. В 1950 г. в ходе так называемого Прешовского собора, на котором была упразднена Греко-католическая церковь, был арестован. Умер в тюрьме. Беатифицирован в 2001 г. День памяти – 17 июля. 1922 г. вие в Прешове и в Будапеште, рукоположен в священники в 1911 г. . В 196го государства.кчес

Блаж. Зденка Шелингова (Zdenka Schelingová SCSC, 1916-1955) – словацкая монахиня. В 1936 г. поступила в новициат ордена Сестер милосердия Святого Креста. Работала в больницах. В 1952 г. помогла бежать из тюрьмы священнику и трем семинаристам. В 1952 г. была арестована и осуждена на 12 лет. В 1955 г. ее отправили в больницу в г. Трнава, где она и скончалась. Беатифицирована в 2003 г. День памяти 23 ноября.

Венделин Яворка (Vendelín Javorka SJ, 1882-1966) – словацкий священник-иезуит. В 1903 г. вступил в новициат ордена иезуитов. Учился в Австрии, там его в 1915 г. рукоположили в священники. 1916-1918 – военный священник. 1919-1924 – редактор журнала ордена иезуитов «Посланник Божественного Сердца Иисусова». 1924-1929 – учится в Риме; 1929-1934 – ректор Руссикума. 1934-1939 – миссионер в Харбине; строит для русских эмигрантов часовню в Шанхае. В 1938-1942 гг. живет в Риме. В 1942-1944 гг. – миссионер в Буковине (тогда Румыния). Там его взяли в плен красноармейцы и отвезли в Москву. 1945-1955 годы Яворка провел в лагерях в Молдавии и в Республике Коми. В 1955 г. Яворка вернулся на родину, уже будучи совершенно больным человеком; жил у своего брата.

Рудольф Шестак (MUDr. Rudolf Šesták SJ) – учился в Риме в Руссикуме, в Словакию вернулся в 1943 г. Был одним из ведущих католических активистов времен Второй мировой войны. В 1951 был арестован; вместе с ним были схвачены, в частности, Антон Нойвирт и Ладислав Ганус. В 1954 г. был приговорен к 23 годам заключения; еще во время следствия дал согласие сотрудничать с органами госбезопасности.

Ян Диешка (Ján Dieška SJ, 1911-1988) – словацкий священник-иезуит, философ, богослов. В 1927 г. вступил в новициат ордена иезуитов. Учился в Бельгии, Польше, Италии, был членом Руссикума (1938-1940). Рукоположен в священники в 1939 г. В 1941 вернулся в Словакию, преподавал философию и русский язык в Братиславе, Праге и г.Пештяны (там находился в то время институт ордена иезуитов). После ареста в 1950 г.и освобождения скрывался; 1953-1964 – политзаключенный. В 1964-1976 гг. работал сторожем, с 1976 г. – на пенсии. Один из ведущих богословов Словакии. Его тексты и переводы выходили во многих журналах, а также распространялись в самиздате.