Проповедь Бенедикта XVI на Мессе Святой Ночи в базилике Св. Петра в Риме 24.12.2011 г.

Дорогие братья и сестры!

Только что прозвучавшее чтение из Послания Св. Апостола Павла к Титу начинается в торжественном тоне со слова apparuit, которое возвращается в чтении Мессы на заре: apparuit – «явился». Это – программное слово, которым Церковь стремится выразить обобщающим образом сущность Рождества. Ранее люди высказывались о Боге и создавали различные образы Бога многими разными способами. Сам Бог многообразным образом беседовал с людьми (ср. Евр 1,1 – чтение из рождественской Мессы днем). Но в этот раз произошло нечто исключительное: это Он явился. Он открыл Себя. Он вышел из области неприступного Света, в которой пребывает. Он Сам пришел, чтобы поселиться среди нас. Всё это составляло великую радость Рождества для древней Церкви: Бог явился. Отныне к Нему есть доступ не только через слова. Он «явил Себя». Но теперь мы спрашиваем: А как явился? Кто Он на самом деле? В чтении Мессы на заре сказано: «явилась благость и милость… Бога нашего к людям» (Тит 3,4). Для людей дохристианской эпохи, которые перед лицом всех творившихся в мире жестокостей и многих противоречий опасались, что и Бог тоже не является вполне благим, но наверняка может быть и жестоким, и деспотичным, это была подлинная эпифания – «откровение», воссиявший свет великий: Бог есть чистое благо. Так и теперь люди, которые уже не в состоянии постичь Бога верой, размышляют о том, является ли первичная сила, стоящая у истоков и поддерживающая мир, и в самом деле благой, или же зло обладает такой же мощью и первичностью, что и добро и красота, которые в светлые минуты могут быть наблюдаемы в нашем мире. «Явилась благость и милость Бога нашего к людям». Это – новая и несущая утешение уверенность, подаренная нам на Рождество.

На всех трех рождественских Мессах мы читаем один и тот же фрагмент из Книги пророка Исаии, в котором более детальным образом описана конкретная эпифания, совершившаяся в событии Рождества: «Ибо младенец родился нам – Сын дан нам; владычество на раменах Его, и нарекут имя Ему: Чудный, Советник, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира. Умножению владычества Его и мира нет предела…» (Ис 9,6-7). Мы не знаем, имел ли в виду пророк какого-то младенца, рожденного в его эпоху. Пожалуй, что это невозможно. Ведь это – единственный текст Ветхого Завета, в котором говорится о неком ребенке, человеческом существе, имя которого – «Бог крепкий, Отец вечности». Здесь перед нами – перспектива, взламывающая рамки исторического, устремленная к чему-то таинственному, помещенному в будущее. Дитя, несмотря на всю свою немощь, есть «Бог крепкий». Дитя, во всей своей нищете и зависимости, есть «Отец предвечный». «А миру не будет предела». Пророк прежде говорил о Нем как о «свете великом», а исходящему от Него миру приписана способность «сокрушить трость притеснителя, всякую обувь воина во время брани и одежду, обагренную кровью» (ср. Ис 9,4-5).
Бог явился – как дитя. Именно таким образом Он противопоставляет Себя любому насилию и приносит послание мира. В этот момент, когда миру неустанно угрожает насилие во многих местах и в разных формах, когда появляются всё новые разновидности трости притеснителя и плаща обагренного кровью, мы взываем к Господу: Ты, Бог крепкий, явился как дитя и открыл нам Себя как Того, Кто нас любит и через Кого победит любовь. Ты дал нам понять, что мы обязаны стать вместе с Тобой миротворцами. Нам нравится то обстоятельство, что Ты – Дитя, что Ты отказался от насилия, но мы страдаем от насилия, остающегося в мире, а потому еще и просим Тебя: яви Свою силу, Боже! Соделай в это время и в этом мире, чтобы была сокрушена трость притеснителя, упразднены плащи обагренные кровью и производящие шум солдатские сапоги, так чтобы мир Твой восторжествовал в этом нашем мире.

Рождество – это эпифания, т.е. откровение Бога и Его великого света в рожденном для нас младенце. Рожденном в Вифлеемском хлеву, а не в царских палатах. Когда в 1223 г. Франциск Ассизский праздновал Рождество Христово в Греччо с волом и ослом у наполненных сеном яслей, стало очевидным новое измерение тайны Воплощения. Франциск Ассизский назвал Рождество «праздником праздников», торжеством, большим всех прочих торжеств, которое он отмечал «небывало ревностно». С великим благочестием он прикладывался к образу Младенца и, как рассказывает Фома из Челано, разлившаяся в его сердце нежность к Младенцу побуждала его сладко сюсюкать, как это свойственно маленьким детям. В древней Церкви праздником праздников была Пасха: в Своем Воскресении Христос взломал врата смерти и радикальным образом изменил мир: оборудовал для человека место внутри Самого Бога! На самом деле Франциск не изменил и не намеревался изменять этой объективной иерархии праздников, внутренней структуры веры, сосредоточенной на пасхальной тайне. И, тем не менее, благодаря ему и его манере веры, действительно произошло нечто новое: ему открылось, глубоко и совершенно по-новому, человеческое начало в Иисусе. Эта человечность Бога открылась ему во всей своей очевидности в тот момент, в который рожденный Девой Марией Сын Божий был спеленат и положен в ясли. Воскресение подразумевает воплощение. Сын Божий как дитя, как истинный сын человеческий – вот что глубоко затронуло сердце Ассизского святого, претворив его веру в любовь. Выражение св. Павла «явилась благость и милость Бога нашего к людям» обрело тем самым совершенно новую глубину. В лице Младенца из Вифлеемского хлева можно, так сказать, коснуться Бога и подарить Ему нежность. Тем самым литургический год получил еще одну опору в виде праздника, который, прежде всего, является праздником сердца.

Всё это не имеет ничего общего с сентиментализмом. Именно в новом опыте реальности человеческого начала Иисуса открывается великая тайна веры. Франциск любил Иисуса как Младенца как раз потому, что именно в этом младенчестве становилось очевидным Божие смирение. Бог стал немощным. Его Сын родился в нищете хлева. В лице Младенца Иисуса Бог стал зависимым, нуждающимся в человеческой любви, просящим тех людей и нас о любви. Ныне Рождество стало праздником магазинов, и ослепительный блеск их витрин не позволяет нам разглядеть тайну смирения Бога, которой мы призваны к смирению и простоте. Мы попросим Господа помочь нам проникнуть сквозь сверкающие фасады нашего времени, чтобы за ними разглядеть Младенца в Вифлеемских яслях и, тем самым, открыть источник истинной радости и истинного счастья.
В яслях, размещенных между волом и ослом, Франциск велел совершить Святую Евхаристию. Позднее над этими яслями был построен алтарь, чтобы, как рассказывает об этом Челано, на том месте, где когда-то животные ели сено, люди могли вкушать во исцеление души и тела Тело безгрешного и непорочного Агнца Иисуса Христа. В Святую Ночь в Греччо Франциск, будучи диаконом, во весь голос распевал Евангелие, повествующее о Рождестве Христовом. Благодаря стройному пению колядок хором братии празднование расцвело возгласами веселья. Встреча с Божьим смирением претворялась в радость, Божья благость сотворила подлинный праздник.

Человек, желающий попасть в церковь Рождества в Вифлееме, обнаруживает, что врата, некогда имевшие 5 с половиной метров в высоту, врата, через которые входили в храм императоры и халифы, теперь по большей части замурованы. Осталось лишь небольшое отверстие в полтора метра. Вероятно, таким образом церковь стремились защитить от возможных нападений, а прежде всего не допустить, чтобы кто-то въехал в дом Божий верхом на коне. Тот, кто хочет попасть в дом Божий на месте рождения Иисуса, должен согнуться. Мне кажется, что в этом открывается высшая правда, которую нам следовало бы усвоить в эту Святую Ночь: если мы стремимся найти Бога, явившегося в лице младенца, нам надлежит прежде сойти с коня нашего «просвещенного» разума. Нам надлежит отбросить нашу ложную уверенность, нашу интеллектуальную гордыню, которая не позволяет нам постичь близость Бога. Нам надлежит следовать духовным путем святого Франциска – путем к той безмерной внешней и внутренней простоте, которая делает зрячим наше сердце. Нам надлежит согнуться, шествовать пешком в духе, чтобы суметь войти через врата веры и встретиться с Богом, Который не имеет ничего общего с нашими предубеждениями и мнениями: Богом, Который облек Себя в смирение новорожденного младенца. Вот так и будем служить литургию этой Святой Ночи, отказавшись от завороженности материальным, измеряемым, наглядным. Позволим сделать себя простыми тому Богу, Который открывается простосердечным людям. И помолимся в эту минуту прежде всего за всех тех, кто вынужден провести Рождество в условиях нищеты, в страданиях, в изгнании… Пусть и этим людям воссияет лучик Божией благости, пусть и их и нас растрогает та благость, которую Бог через рождение Своего Сына в яслях восхотел подарить миру.

Аминь.

Перевод: Сибирская католическая газета