Христос воскрес?

СКГ Апрель 05, 2012

Времена брежневского застоя. Пасха. Кремль. По коридору идёт Брежнев, навстречу ему – секретарь:
– Христос воскрес, Леонид Ильич!
Брежнев (с трудом выговаривая слова):
– Да-да… Мне уже доложили…

Анекдот

Что за странный вопрос? Для христианина это вообще – не вопрос. Это утверждение. Причём не холодное утверждение, и не простая бесстрастная констатация факта, но радостное провозглашение о великом событии, о котором должно возвещать не иначе, как с ликованием! Разве может быть иначе?..
Тогда как объяснить результаты сравнительно недавних социологических опросов? Согласно одному из них, проведённому «Фондом общественного мнения » 19-20 апреля 2003 года в 44 регионах России, 59 % опрошенных заявили, что они являются православными, однако только 85 % из этих православных считали Пасху важным событием, и лишь 16 % от опрошенных заявили, что на Пасху намерены сходить в церковь. Что это, десятилетия советского безбожия дают о себе знать? Однако, как выясняется из опросов, известный процент регулярно посещающих церковь католиков на Западе, не верят в Воскресение. Что это, общая мировая тенденция?..
Помню, как однажды, обсуждая результаты этих опросов с моим другом, я представил ему своё видение происходящего. Как мне казалось, я довольно глубоко проанализировал сложившуюся ситуацию в России и мире, продемонстрировал истоки и причины этих явлений, а также предложил его вниманию несколько собственных горьких выводов. Говорил долго. С пафосом. Мой друг терпеливо выслушал меня. Помолчал. А потом спросил:
– А ты сам-то веришь в Воскресение Христа?

Я задохнулся от возмущения. Потом обиделся. Потом задумался. Верю ли я в Христово Воскресение? Да. Конечно. Безусловно. Без сомнения. Я точно знаю, что Христос воскрес. Я вообще много знаю. О древнейшем празднике песах, о том, что он возник задолго до того, как был описан в книгах Ветхого Завета. Я знаю не только о том, как он праздновался, но и о том, что он означал в жизни избранного народа. Я часами могу говорить об Исходе, о том, что означает это слово, и что означает это событие… Я многое знаю о Библии, о событиях, описанных в ней. Я знаю, как складывался библейский канон…

Я многое знаю и о Христе. Все события Его жизни – передо мной. Я знаю о Благовещении Марии. О Рождестве. О бегстве в Египет. О том, как принесли Младенца в Храм. Знаю о Его детстве, о том, как Он потерялся, как остался в Иерусалиме. Знаю о Крещении в водах Иордана. Об искушениях в пустыне. О Его служении. О Нагорной проповеди. О чудесах и исцелениях, которые Он творил.
Я знаю о Преображении. Знаю не только все притчи Иисуса, но также множество их истолкований. Знаю и о предательстве Иуды. Знаю о Гефсиманском борении. Об аресте. О тройном отречении Петра. О Крестных муках, смерти и Воскресении Спасителя. О явлениях Воскресшего. Я знаю, что Пасхальная тайна Воскресения неотделима от Христовых страданий…
Но что-то всё же не давало мне покоя. И это что-то не давалось в руки, и ускользало от меня. Это таинственное что-то – вдруг в какой-то момент ставшее ясным – осознание того, что, несмотря на все мои знания о Христе и христианстве, несмотря на то, что я считаю себя верующим человеком, тем не менее, как это ни странно, продолжаю жить так, словно Воскресения не было. Я знаю, что это величайшее событие произошло, но при этом продолжаю жить так, точно это произошло для всех, кроме меня…
Может быть, именно поэтому я изо всех сил стараюсь радоваться, – хотя бы во время Пасхи, – как полагается, как предписано. Но эта моя радость, если она и есть, то – какая-то отвлечённая, абстрактная, или, если угодно, – вымученная, бумажная. И дело вовсе не во внешних формах проявления этой радости: можно петь, прыгать и скакать, как царь Давид перед ковчегом, и при этом лгать, оставаясь внутри пустым, отчаявшимся, смертником. Настоящую радость, истинное ликование не сыграешь. Не изобразишь. Не придумаешь…

Сказать честно, иногда на пасхальное приветствие «Христос воскрес!» мне спонтанно так и хочется ответить словами Леонида Ильича: « Да-да… Мне уже доложили…» Да-да… Мне уже сообщили, и я об этом знаю. Но что даёт мне это знание?.. Бледное, призрачное, замученное подобие радости на пару часов, пока идёт Пасхальное торжественное богослужение? Словно Христос воскресает лишь на короткое время, а потом удаляется на покой до новой Пасхи в следующем году?..
Почему же так происходит? Почему моё знание существует как бы отдельно от меня, и, практически, почти никак не влияет на мою жизнь? Что толку, что устами своими я провозглашаю веру в Воскресение, но в сердце своём жить продолжаю так, словно никакого Воскресения не было?.. И я по большей части влачу проклятое бремя своего существования так, словно бы и не было никакого Воскресения?..
Где в моей жизни – Воскресший Христос? Смотрю по сторонам – и не нахожу Его. Смотрю внутрь себя, в своё сердце – и не вижу. Я – слеп. И в этой моей слепоте знание о Воскресении не спасает меня ни от приступов смертельной скуки, ни от изматывающей рутины, ни от бессмысленной суеты, ни от спазмов мучительного страха. Ни от страданий. Ни от ненависти. Ни от смерти. От того, что я знаю о Воскресшем, моя жизнь коренным образом не переменилась. И моё знание о Христе Воскресшем, о Его победе над смертью никак не спасает меня…
Что такое вообще это моё хвалёное знание? А вот что: я лишь владею некоторой суммой или некоторым набором информации о Христе; имею некое представление о Нём; имею понятие о Воскресении; я – в курсе этого события. Правда, всё это смешно звучит? И горько?..

Библейское же толкование слова «знать» – совсем другое. «Это – нечто, выходящее за пределы теоретического, отвлечённого знания. Это действие выражает некое укоренённое в самом существовании со-отношение…
Познать нечто – значит изведать нечто конкретным опытом; так познаются страдания, грех, война, мир, добро и зло… Это – реальное включение себя в жизнь, вызывающее глубокие последствия. Познать кого-нибудь – значит вступить с ним в личные отношения, которые могут принимать многоразличные формы и достигать разных степеней…»1 . Как говорится, почувствуйте разницу!
Года два назад я услышал одну из историй, рассказанную о. Энтони де Мелло. Тогда она не произвела на меня никакого особо сильного положительного впечатления. Напротив, история покоробила меня какой-то прямолинейностью, ходульностью своей, что ли, не знаю, как сказать точнее. Но, тем не менее, она почему-то засела в голове, как заноза. Я попробую сейчас пересказать её по памяти:
«Разговаривают два человека:
– Говорят, ты обратился и стал христианином?
– Да.
– В таком случае ты должен много знать о Христе. Скажи, где и когда Он родился?
– Не знаю.
– В каком возрасте Он умер?
– Не знаю.
– Сколько у Него было проповедей?
– Не знаю.
– Для человека, обращённого в веру Христа, ты знаешь очень мало.
– Ты прав, я, действительно, очень мало знаю о Нём. Зато могу сказать, что три года назад я был алкоголиком. У меня разваливалась семья. Каждый день жена и дети с ужасом ожидали моего возвращения домой… Теперь я больше не пью. Дети перестали меня бояться, а моя жена и думать забыла о разводе. И всё это благодаря Христу. Вот что я знаю. И вот, что могу сказать о Нём».

Сейчас я понимаю, чем именно эта история была так неприятна мне пару лет назад. Конечно же, я с большим сомнением отнёсся к свидетельству обратившегося человека: эка невидаль, ещё одно сусально-конфетное описание чуда чудного и дива дивного! Слушайте, ну мы же с вами взрослые люди: так не бывает!.. Поэтому я никак не мог допустить, никак не мог ни понять, ни принять того благодарения Христу, изнутри которого свидетельствовал этот человек. Это благодарение казалось мне чем-то фальшивым, неестественным и невозможным. Почему?
Скорее всего, потому, что сам я тогда не мог предъявить ничего, кроме своего «благочестивого» багажа знаний. И именно эта моя собственная невозможность благодарения, моё собственное неверие защищалось изо всех сил. Фальшивым, неестественным и невозможным было вовсе не преображение, произошедшее в жизни обратившегося человека, а я сам. И всё то, что называл и считал своей верой. Это моё сердце фальшивило. Эта история уже тогда указывала на факт, который мне так не хотелось видеть и принимать, ту истину о себе, что я на самом деле «несчастнее всех человеков».
Тогда же, изнутри своей фальши, я злорадствовал: ну-ну, давайте вообще ничего не будем знать ни о Христе, ни о Троице, ни о Таинствах, ни о Воскресении, ни о других важных понятиях, событиях и лицах, ни о Священном Писании, ни о Церкви! Зачем? Это всё – лишнее! Это ни к чему не ведёт и ничему не служит!.. Конечно же, я тогда сознательно перегибал палку. Мне просто нужно было, во что бы то ни стало защитить и превознести то немногое, что у меня было, всё моё достояние, всё то, что я только и мог предъявить: свою отвлечённую теоретическую осведомлённость…

Разумеется, надо знать и о Христе, и о Священном Писании, и о Церкви, и о Таинствах, и о многом другом. Это знание необходимо. Но оно – явно недостаточно. Можно иметь представление о христианстве и Таинствах Церкви, можно владеть всей мыслимой и немыслимой информацией о Христе, ходить в храм каждый день, считать себя верующим, соблюдать все церковные предписания, и даже понимать богословский смысл происходящего, и при всём том быть «несчастнее всех человеков».
Простая сумма информации может сделать из меня более или менее грамотного потребителя религиозных услуг. С этим знанием я всю свою жизнь могу находиться рядом с Воскресшим, и не подозревать о Нём, разминуться с Ним, так и не вкусив плодов Его Спасения. Но не это знание, не эта – пусть самая обширная, даже энциклопедическая – осведомлённость способна победить смерть, и разрушить её власть надо мной.
Одно дело – «знать», «быть в курсе» Воскресения Христа, и совсем другое дело – верить и жить Воскресением и Воскресшим. Причём жить не только в то время, когда Церковь в Пасхальное время особым образом вспоминает об этом событии, но жить всегда: вчера, сегодня, завтра… Но как это – верить и жить Воскресением и Воскресшим?..

Позволю себе рассказать о той трудной ситуации, в которой я сейчас оказался. Вполне возможно, что через пару месяцев я могу лишиться своей работы. Вероятность того, что это произойдёт – 50 на 50… Я надеюсь, вы понимаете, что это значит, – потерять работу?.. Когда я об этом узнал… В общем, сказать, что я пережил сильнейшее внутреннее потрясение, – значит ничего не сказать…
Я очень люблю свою работу. Больше десяти лет – на одном месте, с которым я на годы вперёд прочно связал все свои упования… Сейчас, когда я оглядываюсь назад, вижу, что это было невероятно интересное, иногда очень трудное, но чрезвычайно плодотворное время. Целая эпоха…
И вот теперь – крах. Теперь я могу лишиться всего: любимого дела, своих надежд и планов на будущее, стабильности, к которой так привык, заработка, наконец. Надо будет искать что-то другое. Но что – другое? Никаких более или менее подходящих запасных вариантов у меня нет. Я никому не нужен… Где искать? На что жить во время поисков? Как скоро удастся найти? Что это будет?.. Сумятица в голове, боль – в сердце, тысячи вопросов, на которые нет ответов. Передо мной маячит призрак неопределённости и неизвестности. И тревога. И страх. И боль…
Мой приятель пытается меня успокоить:
– Слушай, ситуация, прямо скажем, не из приятных… Я и сам не раз терял работу… Знаю, каково это… Но, с другой стороны, согласись, ведь это – не трагедия. Не сходи с ума… Всё образуется…
Что сказать? Он, конечно, абсолютно прав. Я всё понимаю… Но что мне делать-то с этим пониманием?..
Молиться толком не могу: внутри – оставленность и какое-то тупое, холодное опустошение… Всё валится из рук… Я перестал видеть лица людей… Я перестал слышать… Я словно получил в вену микро-инъекцию смерти. Я – мёртв. Я – умер… В этом мертвенном параличе проходит бессмысленный серый день. За ним, в каком-то тревожном мареве полусна-полубодрствования, следует ночь. Потом ещё один день, и ещё одна ночь… А ведь что-то надо предпринимать? Надо срочно что-то делать?..
Я мучился несколько дней, которые, как ни банально это звучит, показались мне вечностью…

И вот, поздно вечером после работы я шёл домой. Сыпал мелкий снег, потом вдруг полетели крупные хлопья: с каждой минутой всё гуще и гуще. Звуки утратили свою резкость, стали глуше. Летящий снег заполнил-заполонил собою всё пространство. Казалось, что под неустанным мягким натиском хлопьев даже ветер утих, и теперь снег падал с неба отвесно и медленно…
Постепенно какая-то особая тишина наступила не только снаружи, на улице, но и внутри, в моей душе. Обрывки тревожных мыслей, не дававших мне покоя последние несколько дней, улеглись, а потом исчезли. Я оказался в полном внутреннем молчании. Это очень редкое для меня и поистине благословенное состояние. Я просто смотрел. Смотрел на падающий снег. И не мог оторваться от этого зрелища… Не знаю, сколько это продолжалось… Знаете, думаю, в тот момент я был счастлив…
В «Дневниках» о. Александра Шмемана есть удивительное, щемяще-точное высказывание: «Шёл снег, как рассказ, который никто не слушает». Тогда вечером я слушал. И удивлялся. И был потрясён… Это была самая лучшая молитва, которую я когда-либо слышал и видел. И, кажется, молился не я. Я только слушал.
Что я услышал? К сожалению или к счастью, словами этого не передать. Могу сказать только о последствиях. Я ощутил, что вижу. Слышу. Что могу дышать. Что могу двигаться. Удивляться. Благодарить. Что есть покой. Что страха нет. Что смерти нет. Я видел как бы заново, вот только что, на моих глазах сотворённый для меня мир. Его необъятность. И что я – не один… И, что бы со мной ни случилось, я уже никогда не останусь один… Я услышал: «Я с вами во все дни до скончания века».