Последний пастырь лет гонений
Для меня имя отца Франциска Будриса приобрело особое личностное значение, оно сопровождало меня, начиная от моего прихода в Церковь десять лет назад. С огромной радостью я увидела фамилию пастыря многих уральских и сибирских приходов включенной в список российских новомучеников, которых Церковь готовится прославить в лике блаженных. Отец Франциск Будрис был одним из последних священников, работавших в Сибири и на Урале в 1930 годах — годах гонений на Церковь, — и не оставивших свою паству до самой смерти. Он был расстрелян в Уфе вместе с группой прихожан в декабре 1937 года.
На своем пути мне не раз приходилось встречать людей, лично знавших отца Франциска; многие из них уже ушли из этой жизни. Чувствуя своим долгом сделать доступным для других свидетельства этих людей, я много раз пробовала начать эту статью, и каждый раз что-то мешало мне ее закончить. Время идет, и все меньше остается живых свидетелей тех далеких дней. Может быть, прочитав летопись моего краеведческого поиска, найдутся те, кто сможет добавить новые штрихи к портрету отца Франциска.
Тот, кто занимался фотографией, знает, как постепенно проявляется снимок. Сначала на еще белой бумаге проступают неясные контуры, затем образ становится все четче и ярче, наконец, появляется картинка. Сравнение с фотографией пришло мне в голову, когда я стала вспоминать, каким образом я впервые узнала об отце Франциске. Как проявляемая фотография, его образ с годами становился все ярче и ярче.
Как в калейдоскопе, мелькают события прошлого. Год 1993-й. Начало возрождения нашего прихода. Никто еще не называет эту небольшую группу людей приходом, может быть, так она числится лишь в официальных бумагах. Община, которая только-только начинает создавать будущее, еще не подозревая о своем прошлом. Горожане хорошо помнят здание старого автовокзала, но почти никто не ассоциирует его с бывшим католическим храмом. Кажется, что все нити оборваны, и только местные краеведы собирают истории о существовании в Екатеринбурге-Свердловске польского костела. Словосочетание «католический костел» — именно так о нем пишут, — звучит экзотически, и это привлекает краеведов, но в их рассказах нет даже упоминания о названии храма и ж тем более о судьбе его пастырей.
Наконец, архивные документы найдены: «Костел святой Анны», здесь же при описи имущества костела появляется и подпись священника: «Ксендз Франциск Будрис». Так на непроявленном снимке истории нашего прихода появляются первые контуры. Последний пастырь. Он, как и костел, который уже перестал существовать, — тоненькая нить, связывающая нас с прошлым. Про Франциска Будриса мне интересно все: какова его судьба, как он выглядел, каким был? Усиленно ищу любое упоминание о пастыре, но пока нет ни свидетелей, ни свидетельств.
Журналист Стефан Захаров, — один из тех краеведов, что пишут в своих заметках о польском костеле на Покровском проспекте, ставшем автостанцией, — жил напротив. В руки попадает его книга: «Ребята с улицы Никольской». Повесть о пионерах 20-х, о новой жизни. Одна из сюжетных линий — пионерка-полька, порвавшая с тяготившим ее религиозным прошлым и стыдящаяся своих родственников-католиков. С замиранием сердца слежу за развивающимся сюжетом, ведь речь идет о последних годах существования нашего прихода. Тщетно пытаюсь угадать в карикатурно выписанных автором персонажах книги реальных героев — прихожан костела. В конце повести, как и «положено», главные герои освобождаются от «религиозного дурмана», а католический священник складывает сан. То немногое, что довелось к тому времени слышать о последнем пастыре нашего костела, заставляет меня усомниться в правдивости книги. Тем не менее, душу разъедает сомнение, ведь Стефан Захаров, признанный авторитет по истории 1920-х, вполне мог знать эту историю, так сказать, «из первых рук». Потому нахожу его телефон и звоню.
Мне повезло. Я успела переговорить с автором книги незадолго до его смерти. Пожилой журналист (ему за семьдесят) рассказывает, что помнит костел, слышал, как по вечерам играл орган, помнит очень красивый пол в самом здании, называет даже фирму, которая делала плитки. Но все, что касалось священника, было его творческой фантазией, он придумал это, чтобы поддержать сюжет книги. Никого из местных ксендзов он не знал и ничего о них не слышал. В 1970-х, когда была написана книга, никто и не думал, что забытое прошлое станет волнующим настоящим. С облегчением вздыхаю: значит, с отцом Франциском все в порядке. И все же я снова оказываюсь в начале пути — никаких новых фактов к биографии Франциска Будриса.
Но недели через две после этого памятного разговора появляется и первый живой свидетель, встречавшийся с от цом Франциском — дочь органиста костела Софья Станиславовна Зыкова-Хыб. Да, она отлично помнит ксендза Будриса. Он приходил к ним в польскую школу. Это было примерно в 1920 или 21 году, ей было лет девять-десять. Он жил в соседнем со школой доме. Каким он ей запомнился? Веселый, красивый, высокого роста. Бывал у них дома, разговаривал только по-польски. Потом папа умер, школу закрыли, приходской дом отобрали, а ксендз, уехал из Свердловска, он служил еще и в Перми, и в Тобольске, и в Тюмени, но, по всей видимости, еще приезжал в город. Помнит она еще то, что люди боялись ходить в костел. Ксендз совершал обряды в своей квартире. Ее сестра обвенчалась там со своим мужем. С начала 1930-х она уже не видела ксендза Будриса. Уже позднее услышали, что его в 1937-м расстреляли. В этот год расстреляли и брата Софьи Станиславовны и Вацлава Качинского — мужа сестры Марины, которого обвенчал с Мариной в своем доме ксендз Будрис. Их обвинили в шпионаже в пользу Польши, Ватикана и французской разведки, а реабилитировали лишь в 1989 году. Может быть, не слишком многое могла рассказать Софья Станиславовна об отце Франциске, но слова: «ксендз Будрис» — слетали с губ этой много испытавшей в своей жизни женщины с таким благоговением, что не приходилось сомневаться, что это был действительно выдающийся человек.
Софья Станиславовна стала тем звеном, которое соединило порвавшуюся цепь прошлого и настоящего. Шло время, мы уже достаточно хорошо знали свою историю, когда и кем был построен храм, нашли сохранившиеся метрические книги, были добавлены и новые факты к биографии Будриса. Тюменский исследователь С.Г. Филь даже подарил его фотографию — копию с общего снимка старост тюменского костела.
В 1996 году мы снова заговорили об отце Франциске Будрисе. Это случилось на первой выставке, посвященной истории нашего прихода, которая проходила в городском музее. У витрины с довольно размытой фотографией Будриса остановилась пожилая женщина и воскликнула: «Да это же ксендз Будрис». В последний раз она видела Будриса почти семьдесят лет назад. Дочь одного из активистов прихода начала 1920-х годов – Анна Мариановна Робакевич была уже второй, кто встречался с ксендзом Будрисом. Правда, ничего нового, кроме какого-то особого трепетного отношения, с каким эта старушка произносила имя священника, она к биографии отца Франциска не добавила. Однако, уже то, что она узнала священника через семьдесят лет, глядя на его фотографию, было удивительно.
Со временем удалось найти еще двух свидетелей, помнящих отца Франциска. Новый храм в 1996 году начали возводить в одном из трех домов на ул. Гоголя,9, некогда принадлежавших общине. Несколько дней спустя после знакомства с Анной Мариановной к нашему храму лихо подрулила машина. Ее водитель, пожилой, но крепкий мужчина, отрекомендовался как бывший жилец Гоголя, 9. Георгий Андреевич Збыковский рассказал о том, что в детстве до ареста родителей он жил в этом доме, а их частым гостем был ксендз Будрис. Он хорошо запомнил пикники, на которые они выезжали вместе с Будрисом. Его родители дружили со священником и последний даже жил у них какое-то время. Георгий Андреевич хорошо запомнил богатую библиотеку ксендза, к которому приходил полистать книги. Последний раз ксендз Будрис приезжал к ним в середине 1930-х. В 1937-м родителей Георгия Збыковского арестовали, через месяц их расстреляли, а его и брата, взяли на воспитание родственники. Посмотреть, что стало с домом его детства он приехал, когда узнал, что здесь снова начал свою работу католический приход. Уже позднее, из архивных документов, мне довелось узнать, что семья Збыковских принадлежала к «костяку» общины. Вместе с ксендзом Будрисом их арестовывали безо всякого повода в 1925, по одному и тому же делу они были арестованы в 1937-м. Именно эта семья поддержала пастыря, когда он лишился прав (как священнослужитель), а вместе с ними и жилья. Для Георгия Збыковского имя Будриса было связано с самыми светлыми страницами его детства.
Свидетели тех далеких лет были для нас ценны даже не своими воспоминаниями, а уже тем, что они есть, что нить между прошлым и настоящим не прервана. Каждый, кто помнил старый костел, помнил и ксендза Будриса.
Шло время. Фигура последнего настоятеля, который уже не был последним, отошла как бы в тень. Живые свидетели, встречавшиеся с ксендзом Будрисом, стали постепенно уходить. В 2001 году скончалась Софья Станиславовна, несколько месяцев спустя Георгий Андреевич Збыковский. Неожиданно нашелся новый свидетель, для которого отец Франциск был не только прошлым, но и настоящим.
С Региной Иосифовной Квецинской мы познакомились через сестру Агату Броварчик (SAC), занимавшуюся работой с пожилыми. Одних она навещала, чтобы совместно помолиться, расспросить о здоровье, других готовила к таинствам: исповеди, первому причастию. Однажды, выслушав мой очередной рассказ о прошлом нашего прихода, она сказала: «Знаешь, а ведь у бабушки, к которой я сейчас хожу, есть фотография ксендза Будриса». Я боялась поверить такой удаче, ведь до сего дня был известен только один снимок последнего пастыря Западной Сибири.
Оказалось, это был не единственный сюрприз. Обладательница снимка была дочерью последнего церковного старосты храма святой Анны и немного-немало крестницей ксендза Будриса. Об ее отце, Иосифе Квецинском, мне доводилось читать в протоколах следственного дела 1925 года по обвинению ксендза Будриса и членов католических общин в шпионаже. Это обвинение следствию так и не удалось доказать. Во время следствия Иосиф Квецинский вел себя очень достойно, показывая пример веры и мужества.
Судя по материалам дела и воспоминаниям самой пани Регины, Иосифа Квецинского и Франциска Будриса связывали не только деловые отношения, но и искренняя дружба. Ксендз принимал самое живое участие в делах семьи Квецинских. Именно воспитание отца и воспоминание о крестном — отце Франциске — помогли Регине Иосифовне найти дорогу к храму.
Об «отце Франчишеке» у нее остались самые светлые воспоминания. Крестный не раз навещал их дом, был приветливым, общительным. Иногда с Будрисом выезжали на пикники за город. Это было настоящим праздником. Именно от одной из этих поездок и осталась фотография, изображающая ксендза Будриса в кругу женщин и детей.
Детская память — вещь не слишком надежная. То, что осталось в ней светлым воспоминанием: пикники, чтение книг в комнате священника, на самом деле было лишь отблеском разворачивающейся трагедии. Милые пикники, о которых вспоминают дети, были единственной возможностью реализации нормальной пастырской деятельности. Начиная с 1920 года, в милиции велись списки всех лиц, посещающих костел. О том, что эти списки были действенны, подтверждают материалы дела ксендза Будриса 1925 года, в котором говорится, что разработка «шпионской католической организации Уральской области» велась с 1921 года, большинство из потенциальных «шпионов» (более тридцати человек) было арестовано в целях дознания, так как «наблюдение не обнаружило никаких следов преступной деятельности».
Следственное дело так же немного может добавить к портрету ксендза Будриса. Упоминается о том, как серьезно ксендз относился к вопросам веры и морали. Выдержка из материалов дела: «В городе Перми ксендз Будрис в проповедях в костеле призывал прихожан к вере, говорил, чтобы родители не допускали и берегли своих детей от вступления в партию, комсомол, пионеры и т.д.» (т. 2 л.16 и 17). Несмотря на свою открытую натуру, старался быть сдержанным,хотя не верил, что советская (читай— безбож-
ная)власть продержится. Выдержка из дела: «В личных беседах с прихожана-ми высказывал мнение, что Советская власть утопия, что она долго существовать не может, у власти стоят неграмотные люди, которые промышленности поднять не могут, и что для управления государством нужна интеллигенция». Из материалов дела следует, что у Будриса было хорошо развитое чувство юмора, он знал массу анекдотов и забавных историй, любил петь и имел к тому способности, по природе был оптимистом.
Георгий Збыковский вспоминал, что священник некоторое время жил у них, а он получил доступ к его библиотеке. Понимал ли ребенок, что его любимому пастырю просто негде жить, мне спросить не довелось. Уже позднее из обрывочных сведений архивных документов начало вырисовываться то тяжелое материальное и моральное положение, в котором оказался отец Франциск. В 1921 году он был назначен уральским деканом, то есть должен был охватить пастырской заботой все пустеющие храмы Урала и части Западной Сибири. Он стал настоятелем приходов Свердловска, Тюмени, Тобольска, Ишима, Перми, Вятки, Уфы, Котласа и всех, прилегающих к ним территорий, а в то же время ни в одном из этих городов у него не было ни своей квартиры, ни даже комнаты. О своем приезде он изве щал прихожан, которые находили ему временное пристанище. Поначалу лучше всего выглядела ситуация в Свердловске, где приходу принадлежал большой дом на Гоголя, 9. Здесь расположилось польское и благотворительное общество, библиотека и школа, были квартиры священника и прихожан. В 1922 году дом был реквизирован городской властью и переоборудован в комуналку. В одной из квартир поселилась семья Збыковских — прихожан костела. Именно у них и останавливался впоследствии Будрис. В письме прихожанина Вацлава Ивановского приведены детали тогдашней жизни отца Франциска. «…Как поеду, может быть встречусь в Тюмени с Батей (так он называет ксендза Будриса), а возможно, что долго с ним не придется увидеться. По возвращении из Тюмени он хотел пробыть несколько дней в Свердловске и ехать в Пермь и Вятку, и я считаю, что он вернется тогда уже после Рождества, теперь он тем более не будет задерживаться, если не нашли ему комнату, жаль мне его, а вас еще больше, придется нам хором запеть «опустел наш № 9 (а не сад)». (Это письмо было подшито как вещдок к материалам дела).
С середины тридцатых следы отца Франциска теряются. Как он жил, оставленный в центре страны, которая не была ему по существу родной, лишенный духовной и материальной поддержки, не имея собственного дома, зная, что все, кому он доверится, окажутся под подозрением? На его глазах поочередно закрывались храмы, которые он обслуживал, редели ряды прихожан, многие отходили от веры. Рушилось то, что он начал создавать, приехав в Сибирь молодым семинаристом, чему решил посвятить жизнь. В 1937 году его арестовали, до последнего дня жизни он оставался со своими прихожанами. В 1937 году операция по уничтожению остатков католических общин Урала и Сибири прошла быстро. В материалах осужденных по делу «шпионской польской организации» насчитывается едва ли две-три страницы протоколов допросов, которые завершались обычно «чистосердечными» признаниями. Аресты в городах Урала и Сибири произошли в ноябре месяце, а уже в декабре всех арестованных расстреляли. Завершается «признанием» в шпионской деятельности и дело Будриса. Было ли оно вырвано пытками или следователи просто подделали документы (а это не было редкостью), узнать теперь невозможно. Вместе с ксендзом Франциском Будрисом расстреляли: Ядвигу Иосифовну Соколовскую (г. Уфа), в Свердловске: И.М. Майер, Иосифа Доминиковича Квецинского, А.С. Уральского, Станислава Адольфовича Церпицкого, И.И. Войтель, М.И. Чиник, А.В. Чиник, В.Ф. Томашевского, Рациборского, Бригитту Иосифовну Петруц (о ней сохранились свидетельства, что она была монахиней), Вацлава Ивановского, Н.Ф. Псотни, П.Н. Калитвянскую, Д.Н. Аркина, супругов Збыковских, В.К. Толуш, В.В. Вареник, Ивана Пилотовича, Людвига Ивановского, Марию Тышко, Марию Крассовскую, Мальчевского, Гердо, Малиновского, Дюмана. Реабилитировали этих людей лишь 16 января 1989 года.
Чтобы отец Франциск Будрис занял свое место среди официально признанных новомучеников, необходимы многие свидетельства. Как говорится в рекомендациях: «Необходимо, чтобы были свидетели их мученичества за веру. Необходимо, чтобы была описана жизнь данного мученика и то критическим образом, с применением исторического метода». Почти не верится, что удастся собрать эти материалы. Свидетели жизни отца Франциска погибли вместе с ним. Тем не менее, хочется, чтобы о последнем пастыре Западной Сибири и Урала не было забыто.
Татьяна Мосунова, Екатеринбург
