Отец Александр Деппершмидт: «Своим служением священника я должен ответить на молитвы моих предков»

Очередной гость нашей рубрики – новый пресвитер Александр Деппершмидт, принявший священническое рукоположение 30 мая 2010 г. Он – уроженец Казахстана, гражданин Германии, однако своё священническое призвание обрел в Сибири. Каким образом это произошло? В поисках ответа на этот вопрос мы обратились к самому о. Александру.

Отец Александр, расскажите, пожалуйста, о своей семье.
— Моя семья – это семья российских немцев. Мои родители появились на свет уже в ссылке, в Казахстане, в городе Караганде. Однако их предки жили в Поволжье и Одесской области. Все мои предки – традиционные католики. В нашем роду были и католические священники. Последнего в их череде, брата моей прабабушки отца Петера расстреляли в Карелии в 1937 г. В нашей семье было шестеро детей, но двое братьев рано умерли. В живых остались три брата и одна сестра. Среди них я – старший, хотя и родился всего на 10 минут раньше своего брата-близнеца. Главное, что я всегда себя чувствовал старшим.

Получили ли Вы религиозное воспитание?
— Безусловно. Я был крещен спустя неделю после рождения. С того момента, как себя помню, помню и молитву: и дома, и в храме (он тогда уже был построен). Родители ходили в храм регулярно и брали с собой детей. В 8 лет я принял свое Первое Причастие, а уже спустя день был министрантом, прислуживал у алтаря. В нашем приходе существовала хорошо разработанная программа работы с министрантами. Настоятель регулярно собирал нас, рассказывал нам о Боге, о Библии, о церковной Литургии… Можно сказать, что у меня была очень насыщенная религиозная жизнь.

Стать министрантом – это было Ваше желание или желание Ваших родителей?
— Конечно, моё! Для нас, детей, быть министрантом считалось престижным. Может быть, был в этом и небольшой момент тщеславия: вот, ты выходишь к алтарю, что-то делаешь, и все на тебя смотрят!.. В Караганде министрантов было очень много, среди них даже была иерархия – главным образом возрастная. Мы постоянно ходили в церковь, и я, как и все другие малыши, ждал и не мог дождаться того момента, когда и я смогу делать то, что делают старшие по возрасту дети, которых уже допустили прислуживать на Мессе. Но и для родителей было чем-то само собой разумеющимся, что после Первого Причастия я и мой брат сразу стали министрантами.

Когда Вы покинули Караганду?
— В 1987 г. моя семья получила разрешение на выезд на историческую родину – в Германию. Мне было тогда 11 лет.

Какие самые яркие воспоминания остались у Вас от «карагандинского периода» Вашей жизни?
— Одно из самых ярких – смерть великого исповедника веры, епископа Александра Хиры. Он много лет жил в доме моего деда, и когда он умирал, то в этот дом приходили люди: молились, плакали, переживали. К сожалению, на сами похороны я не попал: меня оставили дома нянчить маленькую сестренку…
Конечно, незабываемое впечатление оставило Первое Причастие. В тот год свое Первое Причастие принимало очень много детей, и я помню, с каким нетерпением я ожидал Иисуса, Который придет ко мне в Евхаристии.

Были ли какие-то гонения на веру в то время?
— Времена уже были более либеральные и как ребенок я каких-то прямых гонений не ощущал. Больше того, по крайней мере дети тогда уже могли открыто говорить о своей вере. Помню, как в школе проводили письменный опрос на тему отношения к религии. И я написал всё искренне, так, как думал. Правда, мои родители, воспитанные в более суровые времена, пришли в ужас, когда я им об этом сказал. Однако никаких репрессий ни относительно меня, ни относительно их не последовало. Сказывалось и то, что я учился в школе, 80% учеников которой были немцами, а многие из них – католиками. Собственно, католичкой была даже директор школы, и мы знали об этом, хотя она и не исповедовала веру открыто. Впрочем, некоторую неприязнь со стороны официальных властных структур я всё же чувствовал, но нельзя сказать, чтобы меня это сильно угнетало.

А каковы были впечатления от жизни в Германии?
— Там я взрослел, впервые начал задумываться о смысле жизни. Разумеется, первое время поражал высокий уровень материального благосостояния. В Германии совершенно другая культура общения, которая имеет как позитивные, так и негативные стороны. С одной стороны – вежливость, которой в Советском Союзе нигде и не встретишь; с другой – гораздо меньше открытости, искренности в отношениях между людьми. Уровень образования там очень серьезный, так что мне нравилось ходить в школу. Но, с другой стороны, проблемы у молодежи там почти те же, что и здесь. Когда я видел своих сверстников, увлекающихся другим полом, дискотеками, выпивками, то спрашивал себя: а нужно ли тебе это? Так начинался поиск смысла жизни. Нужно было ответить себе самому на вопрос: кем ты хочешь стать? В 17-18 лет я был твердо уверен, что хочу завести семью.

Можно ли сравнивать религиозную жизнь в Караганде и в Германии?
— В Караганде мы все чувствовали себя одной семьей. Это было то сознание, которое вырабатывается в диаспоре, находящейся под давлением извне, претерпевающей гонения. Той сердечности в личных отношениях в Германии, разумеется, не было. Но в Баварии, где жила моя семья, чувствовалась вековая католическая традиция. Эта традиция буквально пронизывала всю повседневную жизнь. Ежевоскресное посещение церкви было частью этой традиции. В гимназии были уроки религии. Правда, проходили они по-разному. Сначала нашим преподавателем был священник-бенедиктинец. Многое из того, чему я у него научился, пригодилось мне много позднее, даже в семинарии. А преподаватели-миряне обычно сосредотачивались на этических проблемах, причем часто трактовали их вопреки учению Церкви. Тем не менее, вопросы, которые они поднимали, были по-своему важными.

Были ли Вы членом какого-то церковного движения или «малой общины»?
— Нет. Я не испытывал такой потребности, причем это даже отчасти меня самого удивляло. Религиозная жизнь, которая велась у нас в семье, была достаточно насыщенной и меня вполне удовлетворяла.

Мыслей о духовном призвании у Вас тогда еще не было?
— Серьезных мыслей не было. Иногда мелькала мысль, что, в числе прочего, я могу быть еще и священником. Я даже иногда представлял себя в роли священника. Но эти мысли меня, скорее, пугали, поскольку мне пришлось бы отказаться от многих «благ» высокоразвитой материалистической цивилизации, господствующей в Германии.

Поступив в университет, Вы решили изучать экономику…
— Я хотел зарабатывать много денег, мотивируя это необходимостью как следует заботиться о своей будущей семье. Однако чем дальше, тем больше, я разочаровывался в «обществе потребления». Больше всего меня отталкивало царящее в этом обществе презрение к духовным запросам человеческой личности. Кроме того, во время своей учебы в университете я побывал в России, и это сильно повлияло на мои жизненные планы.

Так что же привело Вас в Россию?
— Мое знакомство с епископом Иосифом Вертом. Он – мой дядя, но я не был с ним знаком, никогда с ним не общался. Просто знал, что есть у нас такой вот довольно близкий родственник, сибирский епископ. Познакомились мы с ним Германии, когда он прилетел на наше семейное торжество. Мы отмечали столетие свадьбы наших бабушки и дедушки, и тогда собрались вместе все их многочисленные потомки. Епископ Иосиф много рассказывал о Сибири и о жизни Церкви в Сибири. А у меня появилась мысль: не съездить ли туда ненадолго, на каникулах? Не внести ли свою малую лепту в помощь сибирским католикам?
Кроме того, у меня – свои личные отношения с Богом. И я был уверен, что Бог мне дал в жизни очень много, может даже слишком много… Я ощущал себя «любимчиком» у Бога, а потому чувствовал себя обязанным Ему, хотел чем-то отплатить за все незаслуженные благодеяния с Его стороны.
В конце концов, мы с братом-близнецом побывали в Новосибирске, и эта поездка радикально изменила наше мышление – как моё, так и его. Будучи в гостях у епископа, я оказался в среде священников, сестер-монахинь. И тогда я понял, что, живя такой жизнью, можно быть счастливым: ведь я видел счастье в глазах этих людей.

И тогда Вы осознали свое призвание?
— Да. Эти мысли стали конкретными, звучали всё настойчивее. По возвращении в Германию меня влекло в Церковь, но не просто в Церковь, а именно в сибирскую Церковь. Я даже свою дипломную работу связал с Католической Церковью в Сибири. Моя дипломная работа называлась «Становление некоммерческой организации на примере Апостольской Администратуры для католиков азиатской части России». Это более или менее отвечало моей специализации – «международные организации». А сразу после окончания университета я приехал в Новосибирск с намерением остаться в России навсегда.

Однако Вы не сразу поступили в духовную семинарию, а какое-то время работали в экономическом отделе Курии. Значит ли это, что Вы всё еще испытывали колебания относительно желания стать священником?
— У меня было очень сильное желание, которое постоянно росло. Но я хотел убедиться, что и Господь Бог тоже хочет видеть меня Своим священником. Я хотел убедиться, что это – именно Его призыв, а не мое субъективное желание. Я хотел помогать Церкви в Сибири, но это не обязательно было делать в сане священника. Можно было служить Церкви, работая по той специальности, которую я только что получил.

А священником в Германии Вы себя не видели?
— Нет. Если я думал о священстве, то исключительно о священстве в России. Мне казалось, что вся прежняя история моей жизни наилучшим образом приспосабливает меня для священнического служения в России. Я не забыл русский язык. Многое в культуре и ментальности русского народа является для меня чем-то родным и привычным. Кроме того, желание стать священником возгорелось у меня именно в Сибири. Я подумал, что это – знак от Бога, что мне нужно быть священником именно здесь, а не где-то в Германии.

Вы являетесь священником чуть больше 24-х часов (Ред: беседа состоялась 31 мая с.г.). Произошли ли какие-то изменения в Вашем самочувствии? Стало ли Таинство рукоположения неким рубежом, делящим жизнь на «до» и «после»?
— Не только Вы задаёте мне этот вопрос. Ко мне подходили люди, спрашивали, «спал, не спал», «волнуешься, не волнуешься». А я отвечал честно: «нет, не волнуюсь; спокойно сплю». Некоторые не понимали этого ответа. На самом деле я «приноравливался» к священству давно. В семинарии ты еще не священник, но уже живешь как священник: на это направлено твое воспитание, духовная жизнь. К рукоположению ты идешь долгие годы. И за эти годы я научился понимать себя, оценил свои позитивные и негативные стороны. Я знаю о своих недостатках, но знаю также, что они не помешали Богу сделать из меня священника. Я уверен, что мое священство – это воля Божия, а потому не очень сильно переживаю. Я давно готов к этому событию. Призвание переживается разными людьми по-разному. В моем случае оно пока развивается плавно, почти бескризисно.

Кто из людей больше всего повлиял на Ваше духовное становление?
— Было много прекрасных священников, с которыми я знаком. Трудно даже всех перечислить. Еще были святые, с которыми я знаком по книгам. Это, прежде всего, Тереза от Младенца Иисуса. Но еще сильнее вдохновляла меня мысль о моих предках, которые страдали за веру, которые погибали в лагерях. Эти люди молились о том, чтобы Бог послал им хотя бы одного священника. А я своим служением должен ответить на их молитвы. К сожалению, современное поколение не молится о том, чтобы Бог послал им священников, но на самом-то деле оно нуждается в них не меньше, а может даже и больше, чем наши набожные предки.

Недавно на Пастырской конференции для духовенства нашей епархии был предложен к обсуждению вопрос: «Радости и печали приходского священника». Как бы Вы на него ответили. В чем Вы усматриваете «шанс» для своего грядущего служения, а что кажется наиболее проблемным?
— Те проблемы, с которыми я больше всего имею дело на сегодняшний день, – бюрократического порядка. Как гражданин Германии я должен получать визу, улаживать другие формальности. Священник в России должен заниматься многими практическими вопросами, к разрешению которых в семинарии не готовят. Общение между священниками затруднено из-за больших расстояний, как в географическом, так и в ментальном плане. Не всегда ты понимаешь священника-иностранца, не всегда он понимает тебя. Но «плюсов», я думаю, больше. Это, прежде всего, – контакт с людьми. Здесь люди ожидают чего-то от священника, ищут общения с ним. А вот в Германии может порой показаться, что миряне общаются со своим священником чуть ли не из жалости, приходят пару раз в год на исповедь, чтобы сделать ему одолжение… Священники в России востребованы, и это приносит нам радость. Мы можем воочию наблюдать, как изменяется жизнь людей благодаря общению со священником.

А каким будет девиз Вашего грядущего священнического служения?
— Он обозначен на моей примициальной карточке: «Я назвал тебя по имени твоему: ты – Мой» (Ис 43,1). Ключевые слова в данном случае – «Ты – Мой». Я знаю, что Бог любит всех людей. Но меня давно, едва ли не с подросткового возраста, не покидает субъективное ощущение, что меня Он любит особым образом, что я – особым образом в Его руках. Это придает мне уверенность и спокойствие. Если вдуматься, то задачи, стоящие теперь передо мной, как священником, просто неподъемны для моих собственных сил. Я просто не могу себе представить, как решать те или иные вопросы. Поэтому я закрываю глаза и говорю себе: «Бог с тобой и поддерживает тебя, поэтому Он в нужный момент обязательно подскажет правильное решение».

Беседовал В. Дегтярев